Бхагван Раджниш - Дао. Три сокровища. Беседы о «Дао Де Цзин» т. 2

Вы постоянно вмешиваетесь. Тело говорит: «Я голоден», но вы говорите: «Сейчас не время», когда тело говорит: «Я не голоден», вы заставляете себя есть, говоря: «Сейчас обеденное время, и у меня нет другого времени, поэтому я ем сейчас».

Гурджиев говорил, что все эти три центра перемешаны, вот почему вы в таком замешательстве. В вас нет ясности. Все — неразбериха и туман. В вас нет огня. Поэтому первое, что делал Гурджиев, было подвести каждый центр к его собственной функции.

Прекратите злоупотребления. Дайте телу функционировать как тело, дайте эмоциям функционировать как эмоции, и дайте голове функционировать как голова. И не позволяйте им вмешиваться в дела друг друга, иначе это будет мешанина, у вас не будет центра. Тогда вы проживете в смятении. Вы будете настоящим неудачником.

Четвертый тип человека проявляется, когда центры начинают функционировать на их собственной территории и не злоупотребляют. Это требует больших усилий.

Вы редко можете встретить человека четвертого типа, но среди йогов и суфийских мистиков вы можете найти человека четвертого типа. И все же человек четвертого типа существует.

Пятый тип еще более редок. Четвертый просто сортирует три уровня, три слоя и заставляет их функционировать в соответствии с их собственной природой без вмешательства, без господства внешнего. Человек пятого типа осознает это. Человек четвертого типа может действовать без осознания, он может работать через учителя, или ученика, или через методологию и рассортировать их. Здесь не нужно много осознания, достаточно немного понимания.

Пятый тип — человек осознания. Он осознает феномен всеобщего: три разных центра и усилия четвертого приводят их на их территорию. Пятый становится наблюдателем, свидетелем. Очень трудно найти человека пятой категории.

Успенский, великий последователь Гурджиева, принадлежит к пятому типу. Но он только осознает — осознание иногда присутствует, иногда отсутствует. Он не может постоянно осознавать, потому что для постоянного осознания необходим объединяющий центр, которого недостает человеку пятого типа. Вот почему Успенский заблуждался. Он осознавал, но в нем не было объединительного центра, поэтому он лишь иногда осознавал. Когда он осознавал, он был одним человеком, но когда он не осознавал, он был совершенно другим человеком. Он стал хорошим учителем, но не смог стать Мастером, потому что Мастеру нужно полное осознание, осознание в течение 24-х часов, даже во сне.

Шестой тип крайне редок. Века проходят для того, чтобы можно было встретить человека шестого типа. Шестой тип — тот, кто не только осознал, но стал центром, кто достиг своего центра. Шестой тип человека наблюдает из вечного центра, он достиг внутренней башни. Его осознание никогда не бывает волнообразным, его внутренний огонь непоколебим.

И потом существует седьмой тип человека, о ком ничего нельзя сказать. До шестого типа описания возможны, но о седьмом типе — невозможны. Вам надо быть рядом с седьмым типом человека, чтобы узнать его, и чем больше вы узнаете о нем, тем меньше узнаете. Чем больше вы узнаете, тем больше чувствуете, что многое осталось неизвестным.

Седьмой тип — абсолютная загадка, он чрезвычайно прост. Прост, но настолько загадочный, насколько возможно. Будда, Лао-цзы, Гурджиев, они седьмого типа. О них ничего нельзя сказать.

Люди, принадлежащие к первым трем типам, почти похожи. Люди, принадлежащие к четвертой категории, будут отличны от первых трех категорий, но они не будут отличны друг от друга. Йоги, факиры очень отличны от первых трех категорий, но очень похожи друг на друга. Человек пятой категории становится чем-то очень редким. Вы обнаружите, что люди пятой категории настолько различны, насколько это возможно. Шестой тип — это тип человека, абсолютно объединенного. Он стал абсолютно уникальным. А седьмым типом все возможности уникального достигнуты. Это высочайшая вершина, не определенная и не познанная интеллектом. Есть только один тип познания этого человеческого типа. Индусы называют его сатсанг: это просто находиться в присутствии этого человека.

Если вам посчастливится встретить седьмой тип человека, просто позвольте его сущности проникнуть в вашу суть — стать принимающими концами. И тогда вы почувствуете, что это такое. Это величайшая диадема сущности в мире.

Третий вопрос:

«Меня удивляют цвета. Нет начала, нет конца, только пустота. А как насчет оранжевого цвета и саньясинов?»

Саньяса — это завершающая игра — последняя, окончательная. За ее пределами нет игры. Она должна быть красочной. Домовладелец, грихастха, играет в игру, но только черно-белую. Бедняга. Саньясину приходится стать радугой, потому что к тому моменту, как вы узнаете, что все пусто, все становится возможным, потому что пустота все это содержит в себе.

На мой взгляд, саньяса — не отречение от терпимости. Нет. Это отречение в терпимости. Саньясин не покидает общество. Это такое проживание в обществе, как бы вне его, это феномен «как бы». Вы живете в обществе, но вас в нем нет. Вы движетесь по миру, но не делаете ни одного шага, вы остаетесь в мире, но не позволяете миру войти в вас.

Индусы называют это феноменом лотоса. Лотос остается в воде, но нетронутым. Пойдите и посмотрите на лотос утром. За ночь на лепестках собрались росинки. Но смотрите и видите, что они не на лепестках, нет, потому что они никогда нигде не коснулись лепестков. Так близко — и так далеко, касаясь и не коснувшись, легкий ветерок — и они упадут. Лепестки не держатся за них, потому что они не могут держаться за них.

Саньясин живет в обществе, как лотос. Он не держится ни за что, у него нет привязанностей. Он наслаждается, действительно, он только получает удовольствие. Только он может наслаждаться, потому что без бремени желаний и без одержимой привязанности к этому нет препятствий.

Вот почему я называю саньясу последней игрой; на периферии это может показаться серьезным, но в центре это глубокий смех. Мои саньясины — не серьезные люди, но они не притворщики, они не серьезны. Серьезность — это обманчивая вещь; серьезность дает вам ощущение серьезности, которой нет. Искренний человек смеется и остается искренним; серьезный человек не может смеяться, потому что если он будет смеяться, серьезность разрушится. Искренность нельзя разрушить, она подлинна, серьезность — просто одна из граней, маска.

Мои саньясины не серьезны. Это все, что нужно понять. Все остальные типы саньясинов серьезны, смех им несвойствен. Они боятся общества, они на самом деле трусы, беглецы. Если мир на самом деле иллюзия, тогда зачем бежать от него? Если вы действительно поняли, что мир — это майя, тогда куда вы стремитесь и для чего? Никто никогда не отвергал мечты. Как можно отвергнуть то, чего нет? Когда вы отвергаете мир, вы слишком вовлечены в его реальность. Вы можете называть его майя, иллюзия, но вы не осознаете того, что говорите. Вы называете это иллюзией, чтобы только утешить себя в том, что вы не покинули действительность — это была иллюзия. Но эти утешения ничего не дадут. Вы знаете, что это реальность. Иначе почему вы оставили его?

На мой взгляд, саньяса — это пробуждение, а не бегство. Это осознание целостного феномена жизни — это игра. Если это игра, играйте хорошо, вот и все.

Если это игра, играйте ее прекрасно, и пока она продолжается, радуйтесь ей. Не привязывайтесь к ней, потому что это игра, и не сходите по ней с ума, потому что это игра. И когда вы поймете, что это игра, почему не позволить ей быть красочной?

Красный цвет основной. В природе существует только два цвета: красный и зеленый. Они основные цвета. Индусы выбрали красный цвет, мусульмане выбрали зеленый. Только два основных цвета существуют. Все деревья зеленые, а все цветы красные.

Когда я думал о том, какой цвет я собираюсь дать саньясинам, зеленый цвет тоже конкурирует, тоже является кандидатом. Но потом я остановился на красном, потому что в красный также вовлечен и зеленый, но в зеленый красный не вовлечен.

Мне придется объяснить вам это: дерево может быть без листьев, но цветы не могут быть без деревьев. В каждый цветок вовлечено дерево. Поэтому позади моего красного есть зеленый; за всеми моими учениями — даже если формулировка — это индус — прячется мусульманин. Поэтому, если я говорю об Упанишадах и даю пример из суфиев, я даю вам медитацию — три меры медитации исходят из индусского мира и одна мера — из мусульманского мира.

Я даю вам мантру «ху». «Ху» — это конечная часть от «Аллах-ху». Если вы повторяете «Аллах, Аллах, Аллах, Аллах, Аллах» постоянно, вы начинаете повторять: «Аллахху, Аллах-ху, Аллах-ху, Аллах-ху». Затем постепенно часть «Аллах» выпадает и остается только звук «ху», и все существо наполняется им.

Я выбрал красное, потому что красное — это кульминация всего дерева, красное — это расцвет, это последнее. Вы не можете нанести поражение индусам — конечно же, они были первыми в мире религии. Они выбрали лучшее, они ничего не позабыли, они выбрали красный цвет.