Уппалури Кришнамурти - Мысль — твой враг

В: В таком случае мы можем улететь на другую планету. Жажда выжить, откуда берётся эта жажда выжить после неминуемой смерти тела?

О: Потому что вам известно, что тот вы, каким вы себя знаете, закончится. Вы прожили шестьдесят, семьдесят или сто лет, у вас было так много впечатлений, вы столь многого достигли, вы столько всего совершили. «Разве всё это канет в небытие?» Таким образом мы создаём «потустороннее».

В: Как вы думаете, почему мы позволили иллюзии и нереальности сохраняться в человеческом сознании или мысли?

О: Вы не отдельны от иллюзии. Вы и есть иллюзия. Когда уходит одна иллюзия, её замещает другая. Почему? Потому что конец иллюзии это конец «вас». Это смерть. Конец веры это конец того самого «вас». Это не поэтическая, романтическая смерть «погибающих ушедших дней». Физическая смерть — единственный способ, с помощью которого из организма вымывается всё, помещённое туда культурой.

В: Я могу мельком взглянуть сквозь иллюзию…

О: Это ещё одна иллюзия. Иллюзия того, что «увидеть значит завершить». У вас нет способа отделить себя от ви́дения. Ви́дение — иллюзия; видящий — иллюзия. Видящий говорит себе, что «ви́дение завершает», но оно не завершает. Так что видящий не хочет прийти к завершению. Видящий и есть иллюзия. Я не знаю, лучше не обсуждать этих вещей. Видящий и есть иллюзия. Посредством так называемого «увидеть иллюзию, значит прекратить», видящий накапливает импульс и продолжается. В мгновение, когда вы хотите «увидеть» нечто, вы отделяетесь от этого и возникает видящий, поддерживающий своё существование посредством ви́дения. Вот почему ви́дение не помогло нам; оно ничего не прекратило.

В: Этот диалог, наш нынешний разговор, как бы вы его назвали? Это просто физический обмен… это взаимодействие, которое сейчас происходит?

О:(смеясь) Мне не хочется повторять это снова и снова. Здесь сидит просто кукла. И две куклы, два компьютера, два магнитофона играют, — вот и всё.

В: Слушание всего того, что вы говорите, не приведёт ни к каким переменам в нас?

О: Вообще ни к каким. Вы даже не слушаете. Нет никакого искусства слушания. Вы вообще не слушаете. Слушание не в ваших интересах. Вы интерпретируете.

В: Я осознаю это. Определённо происходит некое слушание. Я пытаюсь вложить ключ в замочную скважину и…

О: Мы не должны употреблять все эти фразы, вроде «Я осознаю это, то, и прочее». Если вас заставить практиковать так называемую «осознанность», вы заработаете болезнь Альцгеймера, которой все подвержены. Я прочёл в одном журнале, что ей подвержены все. Она уже поразила известного музыканта, как же его, Фрэнка Синатру. Это написано в одной из ваших газет. Он очень молод. Они приводят его случай в качестве примера страданий, испытываемых при болезни Альцгеймера. В вашей руке лежит «ключ». Но вы не знаете, как воспользоваться ключом и открыть дверь.

В: Значит, вы говорите, что тело обладает собственным богатейшим разумом по той причине, что все его функции продолжают прекрасно взаимодействовать своим собственным образом.

О: Наше стремление научить тело чему-то, в чём оно не заинтересовано, создаёт для него проблемы.

В: Есть ли что-то ещё, что вы хотели бы сказать?

О: Что сказать? Я уже много всего сказал.

В: Да, конечно. Ещё одна вещь, о которой я хотел бы спросить вас, это физическая боль, которую…

О: …надо оставить в покое. Когда есть боль, вы принимаете болеутоляющее. Я не говорю, что вы не должны ничего делать и позволить телу страдать и испытывать боль. На самом деле вы даже усиливаете боль. Смотрите, пока есть боль, я должен принять таблетку и временно освободиться от боли, потому что нет особой привлекательности, духовной или иной, в доказательстве себе и другим, что мы можем переносить боль. Мы сейчас не об этом. Но что мы можем сделать, так это оставить боль в покое, не вмешиваясь постоянно. Мы думаем, что знаем намного больше этого тела. Мы думаем, что знаем, что этому телу хорошо, и так мы создаём ему проблемы. Оно знает всё, что хочет знать. Оно не хочет ничему учиться у нас. Если мы поймём эту простую взаимосвязь между телом и мыслью, возможно тогда мы предоставим телу действовать, а мысль будет использоваться лишь для решения прикладных задач. Мысль утилитарна, и она не может помочь достичь ни одной из целей, которые мы поставили перед собой или поставила перед нами культура.

В: Для боли не существует физического смысла?

О: Она исцеляет. Боль — процесс исцеления. Но мы параноики. Мы одержимы идеей отсутствия страдания. Я не говорю, что вы не должны пользоваться доступной помощью. Нет смысла страдать, как те христианские святые, что страдали, но не шли к врачам. Я не об этом говорю. Фактически, всё о чём мы говорим, бесполезно. Никто не знает, как мы поведём себя в конкретной ситуации.

Давайте прекратим и оставим это. Если вы извлекли из этого какой-то смысл, то извлекли. Если не извлекли, то не извлекли. Я бы хотел, чтобы никто не запомнил ничего из того, что мы обсудили. Если вы что-то запомните, оно пропадёт. Я также не хочу сказать, что сказанное мной неким загадочным образом подействует на человеческое сознание в целом.

В: Я действительно считаю, что боль лечит. Я не возражаю вам. Но боль врождённа.

О: Она есть. Она пытается исцелить нас, так как есть некий дисбаланс. Но вот что я утверждаю: в боли нет привлекательности; можно оказать некоторую помощь, чтобы сделать её несколько более сносной. Я не вижу никакого смысла ни в какого рода страданиях.

В: Когда у вас болит колено, спина или голова, боль уже есть…

О: Можно мне кое-что сказать? Всё, что мы сказали о боли к данному моменту, не имеет смысла, потому что у нас сейчас ничего не болит. Если бы у нас действительно что-то болело, мы бы не обсуждали боль, а что-то делали с ней.

В: Да, верно.

О: За человеческие недуги, человеческие трагедии ответственна ваша система ценностей, принуждающая каждого соответствовать её образцу.

В: Для начала давайте исследуем замечательное представление о счастье, за которым гоняется каждый человек.

О: Вы можете со мной не согласиться, но когда мы говорим о «погоне за счастьем», это не отличается от любой другой чувственной деятельности. Это факт, что всё воспринимаемое, каким бы необычайным оно ни было, происходит в области чувств. С этой большой проблемой мы сегодня сталкиваемся.

Когда-то на пути своего развития человеческие существа впервые осознали собственную сознательность. И это отделило человеческий вид от всех остальных видов на планете. Я даже не знаю, существует ли эволюция, но нас заставили поверить в её существование. И возможно, это случилось в те времена, когда родилась мысль. Но по своему рождению, происхождению, содержанию и выражению мысль — настоящий фашист. Я использую слово «фашист» не в политическом смысле, а подразумевая контроль и формирование мыслью нашего мышления и наших действий. Так что этот механизм чрезвычайно защищён. Без сомнения, мысль помогла нам стать тем, чем мы стали. Она помогла нам создать высокие технологии и технику. Она сделала нашу жизнь очень комфортной. Она также помогла нам открыть законы природы. Но мысль — чрезвычайно защищённый механизм, заинтересованный в собственном выживании. В то же время в самой своей основе мысль противостоит деятельности этого живого организма.

Нас заставили поверить, что существует ум. Но нет никакого вашего ума или моего ума. Общество или культура, или как ещё вы это назовёте, создало нас единственно с целью поддержки собственной непрерывности и сохранения положения вещей. Одновременно оно создало идею существования индивидуальности. Но на самом деле существует конфликт между этими двумя: идеей индивидуальности и невозможностью действовать в качестве индивидуальности отдельно от совокупности человеческих мыслей и переживаний.