Игумен Петр (Мещеринов) - Беседы о вере и церкви

«Я вам сказываю, братия: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть, как неимеющие; и плачущие, как не плачущие; и радующиеся, как не радующиеся; и покупающие, как не приобретающие; и пользующиеся миром сим, как не пользующиеся; ибо проходит образ мира сего» (1 Кор. 7:29–31). «Не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Евр. 13:14). Всем христианам — и семейным, и одиноким, и монахам — предлежит подвиг: земная жизнь есть подвизание, нравственный труд ради Христа и своего спасения, труд самопротивления и самопринуждения. «Подвизайтесь войти сквозь тесные врата…» (Лк. 13:24). «Царство Небесное нудится, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11:12). Св. Иоанн Златоуст не делал различия для внутренней жизни монаха и семейного человека; так что духовная христианская жизнь обща всем, и бывает, что люди семейные достигали большего совершенства, о чем, например, повествуют жития Антония Великого и Макария Великого.

С другой стороны, неверно и уничижать монашество, считая его неким неполноценным образом жизни. Ход мысли здесь такой: в браке человек Божиим установлением получает полноту жизни во всех проявлениях: и Богоподобие, и творческий акт рождения и становления детей, и школу личной христианской жизни: не лишне ли монашество? Здесь все дело в степени религиозности. Свт. Игнатий определяет монашество так: оно есть точнейшее и максимальнейшее исполнение Евангелия. Свт. Феофан: монашество есть, с отрешением всего, пребывание ума и сердца в Боге. Еще есть неверная точка зрения, что монашество — это отсечение своей воли, послушание, неядение, монастырские уставы и формы жизни, и т. д. Это мнение весьма распространено. Но это ошибка: все это есть средства в монашеской жизни, причем, как мы уже с вами не раз говорили, средства не одинаково–казарменные для всех, а личные, индивидуальные; суть же монашества — Евангельский максимализм, свобода во Христе и полнота религиозной жизни.

И здесь мы видим совершенно очевидные параллели монашества и брака. В браке человек уподобляется Богу созиданием домашней Церкви; в монашестве осуществляется союз души и Бога непосредственно, исключая плотскую, материальную, земную сторону. Все зависит, как я сказал, от степени религиозности. Свт. Феофан проводит аналогию: как некоторые склонны рисовать, некоторые тяготеют к музыке, а некоторые к технике, и проч., так есть склонность души у уединению, молитве, большая чувствительность к тому, что преходит образ мира сего; и когда религиозная сторона жизни ярко выражена в душе, тогда могут стать препятствием к реализации ее прочие сферы жизни.

В монашестве степень Богообщения перекрывает, упраздняет материальную сторону жизни, — не отсекает, не механически отстраняет, прошу это заметить, — а заменяет, не гнушаясь, но по Евангелию: находит человек драгоценную жемчужину — и продает всё; вкусил человек от Царской трапезы изысканнейших яств — и уже не может есть обычную пищу. Не всем это дано, говорит Господь; но это не значит, что монашество противоречит браку. В браке необходимо выстроить всю жизнь по Христу; в браке основные качества, необходимые для него — это верность, терпение, понуждение себя на жертвенность; то же самое и в монашестве, только как бы под другим углом: более сосредоточено, не рассеиваясь на внешнее; в браке несколько людей нравственным трудом созидают семью, в монашестве при помощи одиночества человек молитвою и нравственным трудом созидает свою душу; а монастырь (в идеале) — это та же семья, идеал общины Церкви (Вас. В.). В браке идеал — союз со Христом в полноте жизни, и в монашестве то же, только полнота эта внутренняя, будучи более напряженной религиозно, она исключает и изживает полноту жизни внешней.

И важно знать, что в монашество не «уходят», не убегают из мира, или, как нередко бывает, что человек не может решить свои проблемы — внутренние, внешние, семейные, служебные, с алкоголем, например, или с теми или иными страстями, — и от них убегает в монастырь, чтобы, как правило, потерпеть там полное фиаско. Нет, в монашество приходят осознанно. Сознательно, зная, на что человек идет; в монашество можно только придти, как бы променяв хижину на дворец.

Опять же, не для всех это, а кто имеет способности к этому, предрасположение, голос сердца. Но здесь не нужно мерить: кто выше, кто ниже, — просто люди все разные: один склонен к тому, другой к другому. И Церковь, имеющая все обильно и разнообразно для спасения и духовной жизни, содержит монашество как чин жизни, не как Таинство, я думаю, в т. числе и потому, чтобы люди, имеющие к нему склонность, нашли благодатную помощь для ее развития; но не имели повода превозноситься над браком.

Мы — единая Церковь, с единой духовной жизнью во Христе; но для каждого человека свой путь, свое место в ней, в зависимости от склонностей, способностей души, меры, степени разумения и проч., поэтому и брак, и монашество одинаково важны и ценны для Церкви. Хочу напомнить вам замечательные слова прп. Силуана Афонского: все мы на земле проходим свое послушание от Бога, свое служение Церкви: кто — в семье, кто — в монашестве; кто — царь, кто — патриарх, кто — уборщица, и т. д.; но в Царстве Божием выше будет тот, кто больше любит Бога, — совершенно независимо от чинов, положений, сана, состояния брачного или безбрачного, и всего прочего. И вот об этом нам всем нужно думать и заботиться; а брак, как и монашество, есть не что иное, как именно школа этой любви.

Подходят к концу наши беседы. Осталось нам, прежде чем подвести итоги, коснуться еще одного, последнего Таинства Церкви — Елеосвящения, или Соборования. Вот его определение: «Елеосвящение есть Таинство, в котором, при помазании тела елеем, призывается на верующего благодать Божия. исцеляющая болезни душевные и телесные». Соборованием это Таинство называется потому, что церковное чинопоследование указывает совершать его собором священников, хотя при нужде оно может быть совершено и одним иереем.

Установление этого Таинства восходит к Евангелию. Посылая Апостолов на проповедь, Господь дал им власть над нечистыми духами;., они пошли и проповедывали покаяние; изгоняли многих бесов и многих больных мазали маслом и исцеляли (Мк. 6:7:12, 13). Уже в Апостольское время сложился и чин совершения этого Таинства. Болен ли кто из вас? пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазавши его елеем во имя Господне, — и молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему (Ин. 5:14, 15). И до сих пор Церковь содержит все три указанных Апостолом элемента этого Таинства: соборная молитва, помазание елеем и отпущение грехов.

Касательно последнего нужно сразу сказать, что Таинство Покаяния не отменяется, не заменяется. Принято считать, что в Таинстве Елеосвящения отпускаются грехи забытые, мелкие, оставшиеся без нашего внимания в силу, может быть, не особой чувствительности нашей совести, — а вовсе не те, что мы стыдимся исповедывать, или утаиваем по другим причинам. Любое лукавство с таинствами «не проходит»: потому что Бог наш есть огонь поядающий (Евр. 12:29), как говорит Ап. Павел; нужно тщательно беречься лицемерия, манипулирования Таинствами и вообще отношениями с Богом.

Итак, по совершенно отчетливой мысли Церкви, это Таинство дано нам для исцеления болезней, для восстановления здоровья, телесного и душевного; и Таинство это, как показывает опыт, очень действенно. Латинская Церковь, многие вещи покривившая, извратила и понятие о Елеосвящении: у католиков оно является неким предсмертным напутствием. Это неверное представление проникло и в православную среду, в «народ» так сказать; и сейчас, когда зовут священника к уже явно умирающему человеку, просят исповедывать, причастить и соборовать; с другой стороны, когда предлагаешь родственникам больного, или ему самому, пособороваться, люди пугаются, думая: раз соборовать, значит, смерть близка; так что это извращение смысла оказалось весьма живучим.

Если мы рассмотрим чинопоследование Таинства — это и чтение канона, многих тропарей, семь пространных и очень трогательных молитв, предваряемых чтением апостольских и Евангельских отрывков, — то увидим, что в нем ни слова нет о смерти и о предсмертной подготовке; но везде мы просим Бога воздвигнуть больного от его одра, исцелить от душевных и телесных недугов и поставить на службу Святой Своей Церкви. Само чинопоследование находится в Требнике и не встроено в храмовую литургическую жизнь, как прочие Таинства (напомню, что раньше и Крещение с Миропомазанием, и Брак совершались на уставном Богослужении); предполагается, что человек, страдающий тяжелой болезнью (не насморком, разумеется) находится дома или в больнице и просит совершить над собою это Таинство; и если здоровый человек сам идет в Церковь, в храм, то тут — наоборот: сама Церковь приходит к нему домой и с великою любовью возносит Богу молитвы о врачевании и исцелении. В этом есть глубокий смысл, некая подвижность Церкви, готовность Ее посетить и утешить человека в той крайней ситуации, каковой является тяжелая болезнь.