Валентин Проталин - Тезей

— Обожаем! — грянуло пиршество, словно по знаку Зевса, а, может быть, и впрямь по его непроизнесенному повелению.

— Обожаете… — потупился Аид. — То-то у меня только единственно в Элиде и всего один храм, всего один… И тот открывается один раз в году.

— Зато какое событие. Так ли было бы, если бы храм открывался каждый день? Подумай… — образумливал его Зевс.

— И притом — какое важнейшее заведение для людей твоя преисподняя, — вставил свое и Аполлон.

Остальные боги отмалчивались.

Аид на Аполлона даже не посмотрел и ответил Зевсу.

— Я ду-ма-ю, — прогудел он не без угрозы, — ох, как я думаю…

— И есть где, — примирительно подсказал Зевс.

— Где… где, — не унимался господин преисподней, — сунули меня в кладовку для циклопов.

— Так не мы же ее создавали в конечном счете, — продолжал внушать ему владыка бессмертных, — а те, кто до нас распорядился. К тому же, хороша кладовка, ни края ей, ни конца.

— То-то вы набиваете ее своей рухлядью, — желая разбередить чувства своих родственников, да побольнее, заявил Аид.

Но тут же получил в ответ.

— Так у тебя своей нет, — не выдержал кто-то, намекая на то, что Аид бесплоден.

— Цыц! — прикрикнул Зевс, не давая разъяриться Аиду. — Будто не знаешь, для чего мы приспособили твое царство. Ты же хранишь величайшую тайну, важнейшую для богов… Двери от хранилища тайны, — поправился он.

— Хороша тайна, — не согласился Аид, — когда никто, может быть, кроме Гестии, о том, что это за тайна, не ведает.

— Ты понимаешь, чего ты спьяну заставляешь касаться? — начал распаляться и Зевс. — Да еще при них.

Зевс, естественно, имел в виду всех присутствующих здесь богов.

— Почему же не знать, — упирался Аид, — куда от меня эти тени деваются, стоит лишь зазеваться?

— Молчи! — теперь Зевс просто-таки гаркнул на владыку преисподней, но тут же остановил себя и изобразил примирительную усмешку. — Узнай из них кто-нибудь тайну, непременно людям проболтаются. И в лучшем гранате найдется гнилое зерно… Мнительный ты какой-то, брат, — закончил он.

— Мнительный, — проворчал Аид, — ходишь-бродишь среди этих беспамятных.

— Так верни им память, они же начнут живым рассказывать, — рассмеялся Зевс. — Рассказывать, о чем только ты про них знаешь… Потом, — Зевс опять посерьезнел, — тебя мать всех богов Гея посещает, ты ближе всех к ней, к Гее.

— Вы-то все о ней забыли, о матери всех и всего, — злорадно встрепенулся Аид, — нет вас…

— Так у нас же здесь дети, — вставил опять кто-то из богов.

— У вас и там дети, — охотно откликнулся Аид, — однако никто из вас в преисподнюю сунуться не желает… Здесь вам хорошо, эфирные крысы, — снова разъярился владыка преисподней. — Вы и землю всю поделили, а мне ни кусочка, ни рощицы…

— И все же ты мнительный, — продолжал укорять его Зевс. — Думаешь, мне жаль тебе дать что-нибудь. Однако приди в себя, погляди на этих, — он обвел взором присмиревших пирующих. — У них и впрямь все переделено. Они готовы перегрызться из-за лишней понюшки воскурений. Возьми сейчас, отними что-нибудь, все стронется с места. И что будет? Война богов будет. Этого ты хочешь?

— Вот и оставайся с ними, брат, — вконец разошелся Аид, в котором бунтовало еще земное, мутное зеленоватое пойло, — а я вечность тут не был и потом ни ногой…

И он исчез, провалился в свое темное царство.

Помолчали.

— Что-то в словах Аида есть, — вздохнул Гефест.

— Что это за «что-то», — пренебрежительно передразнил его царь богов. — Прирос к своей наковальне и совсем уж не по-божески, а по-человечески рассуждаешь.

— Я скажу прямо, как бог, — вскинулся Арес, вскочив со своего места. — Земли снова делить, и правда, к войне… Хотя я, — бог сражений выпятил грудь колесом, — был бы тут не последним… Я о другом…

— А о чем это ты о другом можешь? — прямо в лицо улыбнулась ему Афина.

— О многом… — наступал бог войны. — И верно говорил Аид, что вы меня не умнее. Я, правда, сам это всегда знал. Разговоры разговаривать — это еще не все.

— Ну, так в чем дело? — Афина готова была рассмеяться.

— В том, что земли землями, а храмы храмами, — продолжал Арес с неприсущей ему последовательностью. — У одних богов повсюду есть свои святилища, а у других… Что мне, скажем, Локры, лоскутик земли. А у меня там не только храм Ареса, но и еще храмы кое-кому имеются.

— Рассказывай, рассказывай, — сдержанно поощрил его Зевс, — чего хочешь-то?

— У меня тоже по всей земле поклонники есть, — отвечал бог войны без запинки. — Они имеют право на алтари.

Боги оторопели: уж не вещает ли устами этого вояки некто другой.

— Вот и поставь себе повсюду храмы, нам не жаль для родственника места, примем по-соседски, — нашлась первой Афина, — де́ла-то…

— Почему я сам? — еще больше заволновался Арес. — Вам — люди ставят, а я — должен сам себе?

— Детей-то земных ты повсюду настрогал, — вставил сразу протрезвевший Дионис, чтобы разрядить обстановку.

И это у него получилось: пиршество развеселилось. Однако дротик Ареса угодил в цель. Отовсюду слышалось:

— Куда ни повернись, всюду храм Аполлона или Диониса… Даже пещеры все заняты… Скоро реки отбирать станут.

— Всё олимпийцы, — заключила Эос.

— Что олимпийцы? — вскинулся Зевс. — В свою силу надо быть, в свое значение… Я, например, — повел он бровями, — пусть бы у меня и ни одного храма не было, если спущу с неба цепь, всех вас перетяну, сколько бы вас за нее ни уцепилось.

— А если другой какой бог цепь на небе приладит, — заметил искусник Гефест, — перетянут ли его…

Пирующие вслушивались, но никто из них не решался занять место трудяги Гефеста.

— Надо быть самим собой, — грянул властитель вселенной.

— Вот и сам ты заговорил по-человечески.

Эту реплику позволила себе Гера. Зевс глянул на жену, помолчал, подумав, и бросил с благодушной усмешкой, неожиданной сейчас, казалось бы, при его обычно не сразу затихающей вспыльчивости.

— С вами заговоришь…

— Давайте лучше о девках, — предложил Гермес.

Это послужило знаком, чтобы пиршество богов, как и всякое застолье, в свой срок распалось и из всеобщего столпотворения превратилось в мозаику, где всякая часть пребывает со всеми, но существует и сама по себе.

Зевс сосредоточенно, настороженно держался происходящего. Все улавливал. Уловил и беседу трех богинь — Эвриномы, Эос и Фетиды. Но не потому, что рассуждения этих трех девственниц касались проблем, далеких от скромности, а судьба при этом уготовила Фетиде родить сына, превосходящего по мощи отца своего. Истинно боги могут совершать в одну и ту же единицу времени по несколько дел сразу. Но потому — чт развертывания полотна будущей правдивой истории болтовня трех подгулявших богинь станет основой.

— Кстати, о нас, невинных девушках… — к Фетиде обратилась Эос, — присмотрела ты себе кого-нибудь, наконец?

— Да, — ответила Фетида, потупившись.

— Верно, он какой-нибудь особенный, — принялась тормошить ее и Эвринома. — Надо же — столько времени выбирать!

— Особенный, как Аргус, — прыснула Эос, — только не многоглазый, а усыпанный членами… будто многоножка.

— И все богини готовы слететься к нему, — поддержала ее Эвринома, — как пчелы к цветкам..

— А ну вас, — отмахнулась Фетида.

— Нет, ты рассказывай, — не отступала Эос. — И когда же ты его углядела?

— Я играла с волнами моря и видела, как аргонавты отправлялись в Колхиду, — призналась Фетида.

— О мешок вселенной, набитый богами, — воскликнула Эос, — когда ж это было!.. И до сих пор… Он же так в старика успеет превратиться. Это ведь смертный? — уточнила она.

— Это Пелей, — вздохнула Фетида.

— Конечно, Пелею дарована долгая жизнь, — вставила свое Эвринома, тоже насмешливо.

— Ты еще скажи, что и к старому плугу можно приделать новую ручку… Вот что, подруга, — обратилась Эос к Фетиде, — сказано — сделано.

— И скорее. — Эвринома тоже советовала серьезно. — Пока твоя Гера не догадалась.

— Эта блюстительница нравов не поймет. — Эос метнула недовольный взгляд в сторону Геры. — Хотела бы я послушать, до каких небес она способна закатить скандал, когда с ее питомицей все совершиться.

Невероятно, Зевс никак не реагировал на крамольность и непристойность речей богинь. Внял им, и только. Еще и оттого, что сам владыка бессмертных, как и болтушки-богини, тоже поглядывал на землю. Сейчас взор его блуждал в окрестностях Спарты. Он приглядывал местечко в Лаконике. Ничего же не стоит богу ко многим своим занятиям, творимым одновременно, добавить еще одно. Хотя — даже богам, если специально не сосредотачиваться, трудно определить, какое из них наиважнейшее. В смысле самых дальних последствий. Порой же, и сосредоточившись, этого не угадаешь.