Александр Агеев - Цепочка вечных ценностей

Но не время без остановки бить в набат. Жизнь многозначна, и не всегда нам дано знать свое время. Об этом сказано почти 2000 лет назад: «…не проворным достается успешный бег, не храбрым – победа, не мудрым – хлеб, и не у разумных богатство, и не искусным – благорасположение, но время и случай для всех их. Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них»[11].

Главный вопрос сейчас – можно ли наверстать упущенное время? На эту тему идет в России показательная экономическая дискуссия: одни ставят цель «догнать Португалию», другие не считают это целью, одни требуют подхлестывания темпов роста, другие определяют спектр его сценариев, одни рисуют угрозы, другие упиваются надеждами, чаще, кстати, на авось, небось и как-нибудь. Но эпицентр дискуссии – наполнение времени. Отпущенного России и всему миру. До часа «Х».

Есть такое направление исторического анализа – ретроальтернативистика. Его суть – реконструирование задним числом вероятного сценария событий после реализации одной из альтернатив. Введя ряд переменных типа «если бы…, то…», можно получить поучительный веер потенциально возможных, но не воплотившихся событий. Применив этот нехитрый прием к нашему тысячедневью новейшей истории, мы легко обнаружим ряд поворотных точек, где были шансы сильных упреждающих решений, но ответственные лица или не заметили этих шансов и нарастающих проблем, или не придали им должного значения, или не мобилизовали необходимых ресурсов. Когда же неожиданно приходит «бедственное время», то диагноз бывает беспощадным: «уже поздно».

Однако шанс есть всегда. Даже в условиях цейтнота, который, по странному закону, подкрадывается незаметно. Всегда есть шанс, чтобы «вправить вывихнувшийся сустав Времени». Гамлет это прочувствовал сполна:

Шанс есть всегда, но важнее другое – сумеем ли мы им воспользоваться, поняв его умом и прочувствовав интуитивно? Готовы ли мы к действию в любой неблагоприятной обстановке? Готовы ли мы к мысли, не ограниченной мелкими житейскими трусливыми мотивами? Готовы ли мы к достижению целей, достойных Вечности и благодарной памяти потомков?

***

И приходит пора действовать, опережая лукавое время, – время действия в Вечности.

Стратегическое управление – это решение задач типа «крепкий орешек». Словом, все то, что вобрала в себя фраза президента страны: «Мы стоим перед лицом серьезных проблем и угроз. И нужно быть умным и сильным, чтобы выжить в ожесточенной конкурентной борьбе в мире». Действительно, и умным, и сильным. Именно в такой последовательности. Ведь если сила-то есть, то ум факультативен.

Есть один примечательный фрагмент в недавнем президентском послании. Чем-то он напоминает эпизод из фильма «Робот-полицейский», когда, видя разграбление и зверское избиение сотрудников супермаркета подростками, герой, повинуясь своей изувеченной операционной программе, грозит пальчиком этим разгулявшимся не в меру «детишкам» и приговаривает: «Ах, нехорошо!» Президент говорит о монополизме: «… увеличивается перераспределение ресурсов в пользу монопольного сектора, а его удельный вес в российской экономике нарастает. При этом высокой эффективности этот монопольный сектор не показывает. …Монополисты душат конкурентный сектор нашей экономики». Заявление дорогого стоит! Как, впрочем, и вывод: «Правительство должно за этим следить более строго».

Признав монополизм проблемой стратегического ранга, надо отчетливо понимать существо этого действительно фундаментального сюжета. Первопричины монополизма лежат не в поверхностных факторах наподобие бюрократизма, головотяпства, краснобайства или повышения цен. Это – следствия. Все намного глубже. Монополизм является порождением индустриального технологического уклада, который по своей природе безразличен к экологии, затратам, к человеку. К 70-80-м годам прошлого столетия индустриализм во всем развитом мире вступил в фазу своего исторического угасания, которое может тянуться полвека-век. Выход из этого кризиса допускает веер вариантов – от рывка вперед, к новому передовому технологическому укладу, до затяжной стагнации и коллапса. Мы, как страна, как нация, на рубеже 1980-90-х годов не смогли «подстелить соломку», когда из множества возможных вариантов выруливания из опаснейшего витка нашей истории выбрали один из самых размашистых, безответственных, безоглядных, невежественных и узкокорыстных.

Между тем в 1990-е годы кто-то осуществил ошеломительно успешные экономические проекты. Чаще торгово-финансовые, нежели производственные. Этот кто-то сумел за этот срок вывезти из страны 300-500 миллиардов долларов, инвестировав их в экономики других стран и существенно обескровив «страну базирования». И речь здесь не о тех джентльменах удачи, которые воспользовались конъюнктурой «дикого поля», не о «золоте партии» и не о новых буржуа, сделавших свое «новорусское экономическое чудо». Некая очень серьезная, высокоэнергичная социально-экономическая сила осуществляла проекты в особо крупных размерах. Имена, пароли, явки лиц, так или иначе управляющих этой силой, конечно, изменились, но осталась неизменной экономическая основа ее могущества – монополизм.

Многие идеи реформ, их последовательность, характер в эти годы диктовались не общественным осознанием разразившейся национальной катастрофы, а стремлением монополистических кругов обновить формы своего господства, перегруппировать свои силы, глобализироваться и укрепить свою ресурсную базу даже ценой дальнейшей деградации совокупного ресурсного потенциала страны. Монополизм советского типа смутировал. Ему на смену пришли новые механизмы монопольного господства над рынком, потребителем, государством, в конечном счете, над населением страны. Резко возросшая роль виртуальных и избирательных манипулятивных технологий позволила обеспечить довольно широкую популярность тупиковым для страны экономическим стратегиям и направить недовольство общества на ложные мишени. Даже антимонопольная политика и та выродилась во многих случаях в борьбу с укреплением конкурентоспособности российских корпораций, прежде всего машиностроительного комплекса, и подрыв законных монопольных прав самого государства, например, в денежной сфере.