Андрей Воронин - Инкассатор: До седьмого колена

Публики было немного – в основном патлатые дядечки средних лет, одетые в потертую джинсу, которые мало ели, зато много пили и еще больше курили, с жаром что-то обсуждая. Женщин было мало, и Туча про себя отметил это обстоятельство как большой плюс: в пьяном виде Косолапый почти всегда начинал клеить чужих баб, и это, как правило, кончалось дракой.

– А здесь ничего, – заявил Косолапый, усаживаясь за столик и озираясь с довольным видом, – ей-богу, ничего. Смешное местечко. Ты смотри, какая... Ух ты, сладенькая!

Последнее относилось к официантке, которая принесла меню в нарочито грубой папке, обтянутой толстой тисненой кожей.

– Угомонись ты, маньяк, – сказал ему Даллас и жестом остановил официантку, которая вознамерилась было упорхнуть.

Он сделал заказ, ни разу не заглянув в меню, которое, судя по всему, знал наизусть. В ожидании заказанных блюд они расплескали по стаканам янтарное содержимое квадратной бутылки с этикеткой «Джек Дэниэльс» и выпили за здоровье именинника. Туча торжественно вручил Далласу свой подарок – кожаные мотоциклетные сумки с ремнями,

заклепками и прочей ерундой. Сумки привели простодушного Далласа в полный восторг; затем настал черед Косолапого, который преподнес виновнику торжества охотничий нож в роскошных ножнах из пятнистой коровьей шкуры. Шпала подарил золотую зажигалку и массивный серебряный портсигар явно не сегодняшней, старинной работы. Растроганный Даллас закричал, что надо сию же минуту выпить за дружбу, и потянулся к бутылке, но Кастет остановил его движением широкой смуглой ладони.

– Погоди, – сказал он, – это еще не все. А я что же, не в счет? Посмотри-ка, что я тебе принес.

С этими словами он поставил на стол коробку полированного красного дерева. Судя по звуку, с которым коробка коснулась поверхности стола, она была довольно увесистой.

– Открой, – предложил Кастет. Вид у него был очень довольный.

– Обязательно какая-нибудь гадость выпрыгнет, – с опаской предположил Даллас, откидывая блестящий бронзовый крючок, на который была заперта крышка. – Хреновина какая-нибудь на пружинке... Учти, Костик, я человек нервный, могу, если что, и в лоб закатать. Будет тебе тогда Карлсон, который лежит под столом...

– Открывай, открывай, ковбой, – с мягкой насмешкой сказал Кастет. – Не бойся, не укусит.

Даллас поднял гладкую крышку, и у него отвисла челюсть. Сидевший ближе всех Косолапый заглянул в коробку и длинно присвистнул. Шпала привстал, перегнулся через стол и тоже заглянул в коробку.

– Да, – с непонятной интонацией сказал он, садясь, – это да... Все-таки у тебя, Кастет, не все дома. Или это муляж? Может быть, зажигалка?

– Зажигалки, господин Шполянский, это по вашей части, – очень довольный произведенным эффектом, надменно заявил Кастет. – А мы – люди конкретные, ерундой не занимаемся. Даллас у нас ковбой? Ковбой! А какой же ковбой без нормального шпалера? Владей, Даллас! «Смит-и-Вессон», настоящий, шестизарядный, сорок пятого калибра... Только осторожно, он заряжен, и предохранителя нет...

– Блин, – восторженно выдохнул Даллас, заворожено глядя в коробку. – Ну, Кастетище, удивил! Век не забуду...

Туча привстал и тоже заглянул в коробку. В коробке, в уютном гнездышке из красного бархата, лежал револьвер – огромный, никелированный, с удобно изогнутой, расширяющейся книзу деревянной рукояткой. Здесь же лежали патроны – шесть штук, каждый в отдельном гнездышке. Медные гильзы светились глубоким красноватым светом, никелированная сталь сверкала, на гладком дереве рукоятки играли мягкие отблески цветомузыки. Подарок был роскошный и баснословно дорогой, из чего следовало, что Кастету в последнее время здорово везло в делах.

Даллас протянул руку и нежно коснулся рукоятки кончиками пальцев. Видно было, что ему до смерти хочется вынуть револьвер из коробки, но он еще не настолько набрался, чтобы делать это в кабаке, на глазах у пораженной публики. Кастет наблюдал за ним со снисходительной усмешкой доброго дяди, подарившего неразумному дитяти сладкую конфетку.

– Все, братва, решено, – объявил Даллас, закрывая коробку, – завтра валим на природу. Подальше куда-нибудь, заметано? Шашлычки замутим, а заодно и подарок опробуем. Только патронов надо прикупить, а то двенадцати штук маловато будет, – добавил он озабоченно.

– Лично я – пас, – сказал Шпала. – Такие развлечения не по мне. Так что на мне ты можешь сэкономить.

– Правда, Даллас, – сказал Туча. – Это ж твой подарок, тебе и карты в руки. Шашлыки – другое дело, тут ты на нас можешь рассчитывать.

– Твоя игрушка, тебе с ней и играть, – подытожил Кастет. – Дай бог, чтоб для дела не пригодилась.

– Это уж точно, – поддакнул Косолапый, отвлекшись от, разглядывания тугих, обтянутых нейлоном ляжек официантки, которая обслуживала соседний столик. – Это ты, Костян, правильно сказал. Подарок классный, но ты, Даллас, лучше спрячь его подальше и никому не показывай. В старости достанешь, поглядишь и вспомнишь, какие у тебя были кореша.

– – Да, – растроганно согласился Даллас, – кореша у меня – дай бог каждому... – Он снова приоткрыл коробку, немного полюбовался револьвером и опустил крышку. – Вот я и говорю: за дружбу надо выпить.

Они выпили за дружбу. Официантка принесла фирменное мясо в горшочках и салаты; Даллас отправил ее еще за одной бутылкой «Джека Дэниэльса» и раздернул «молнию» своей мотоциклетной куртки, выпустив на волю обтянутое черной хлопчатобумажной майкой брюхо. Волосатики на сцене наяривали что-то развеселое, банджо стучало и дребезжало, контрабас ухал, бренчала гитара, и тоненько взвизгивала в волосатых лапах ресторанного ковбоя старенькая скрипка с потертым грифом. Даллас в такт музыке притопывал носком ковбойского сапога, отчего его брюхо ритмично сотрясалось; Косолапый, который весь день мотался по делам и порядком оголодал, сосредоточенно наворачивал мясо, не забывая провожать глазами пробегавших в табачном дыму полураздетых официанток; Кастет задумчиво курил, обмозговывая, как видно, очередное дельце, а может, просто переваривая крабовый салат. Шпала, длинный, безупречно выбритый, аристократически утонченный и дьявольски элегантный, играл зажигалкой. Острый язычок оранжевого пламени вспыхивал и гас в его ладони, двумя теплыми искорками отражаясь в опущенных глазах Шпалы. Туча смотрел на них, друзей своего детства, испытывая что-то вроде умиления. Умиление это было в значительной мере вызвано выпитым на голодный желудок виски, и Туча на этот счет ни капельки не заблуждался; тем не менее, эти люди, как ни крути, действительно были его лучшими, самыми близкими друзьями. Они росли в одном дворе, ходили в один детский сад и учились в школе на одной параллели – Шпала, Туча и Кастет в «А» классе, Косолапый в «Б», а Даллас – в «Г». Пожалуй, если посчитать, сколько времени Туча провел в их компании, получилось бы больше, чем с кем бы то ни было, включая родителей. Вот и выходило, что роднее этих людей у него никого нет...

Пока Туча предавался этим размышлениям, Шпала опять сцепился с Далласом. Спорили они, как всегда, о музыке. Шпала, почти профессионально знавший классику и полагавший, что в течение двух последних столетий музыка только деградировала, никогда не скрывал пренебрежения, с которым относился к занятиям Далласа. Даллас уже целый год бился, пытаясь раскрутить какую-то рок-н-ролльную группу с труднопроизносимым названием – бегал по ночным клубам и студиям звукозаписи, тряс брюхом, орал, потел, уговаривал, проталкивал, – но больших успехов на ниве продюсирования пока не добился. Шпала наполовину в шутку, наполовину всерьез утверждал, что неудачи Далласа обусловлены неправильным выбором профессии. «Рок-н-ролл твой – дерьмо на палочке, ничуть не лучше попсы, говорил он, – и продюсер из тебя, как из дерьма пуля, так чего же ты хочешь? Если дерьмо сложить с дерьмом, ничего, кроме дерьма, не получится. Правда, это будет довольно большая куча говна, но что толку? Только и остается, что свалить ее на чей-нибудь приусадебный участок – может, картошка уродится или, к примеру, клубника...»

Даллас, как всегда в таких случаях, немедленно взбеленился и принялся орать, тряся патлами. Его толстые багровые щеки дрожали, студенистое брюхо прыгало; размахивая перед носом у Шпалы толстым, как сарделька, указательным пальцем, он громогласно разорялся в том смысле, что Шпала еще приползет к нему на коленях, умоляя записать новый альбом знаменитой группы Далласа на его, Шпалы, вонючей технике, которую он вагонами закупает у китайцев, а врет, что возит прямо из Европы... Кастет, который торговал палеными тачками и был равнодушен к музыке, развлекался, поддакивая то одному, то другому и не давая таким образом вареву остыть в горшке. Это была старая игра, которая им никогда не надоедала; при этом Шпала, содержавший два компьютерных клуба и между делом писавший на заказ очень недурные, оригинальные программы, никогда не отказывал Далласу в помощи и сводил принесенные им записи на компьютере, причем сводил так, как их не свели бы ни в одной профессиональной звукозаписывающей студии. Денег он с Далласа, понятное дело, не брал – такого между ними сроду не водилось, – и вся эта ругань была обыкновенным сотрясением воздуха.