Вячеслав Денисов - Таможня дает добро

Скорее всего, Женя переоценил свои способности и слегка недооценил чужие, так как, едва его ноги коснулись земли после преодоления препятствия «забор», в его упрямый милицейский затылок уперся ствол ружья. Даже головой Краев узнал двенадцатый калибр. У него был опыт определения калибра оружия такой неприспособленной для этого частью тела, как голова. Но тогда это был висок, и, впрочем, эта история уже для другой повести…

— Опоздал к началу торжества? — раздался голос за спиной.

— А ты кто — тамада?

— Повернись.

Краев повернулся. Перед ним стоял паренек лет двадцати двух в черной, как у могильщика, форме. Обычно в таком обмундировании выезжает на свои бесчеловечные мероприятия для оскорбления криминальных авторитетов Егор Скрыль, старинный друг Краева. Краев дослужился до капитана в уголовном розыске, а Скрыль, соответственно, в СОБРе РУБОП.

Пару секунд Краев и охранник изучали друг друга. Ситуация была совершенно спокойной. Первый не волновался из-за того, что ему некуда бежать и придется надеяться исключительно на экспромт, а второй — по причине владения помповым ружьем. Если нахождение на левой стороне груди охранника бирки с названием предприятия можно было как-то оправдать, то присутствие справа бирки с группой крови было по меньшей мере непонятно. Может, это частное охранное предприятие участвует в локальных конфликтах? Или парень — донор? Крае в у стало смешно.

— Че ты щеришься? — окрысился охранник. — Ты кто такой?

Если сейчас достать удостоверение, то его, естественно, отпустят, но тогда утром в этом доме уже не найти ни героина — а в его присутствии Женя не сомневался, — ни владельцев отравы. Точнее, владельцы будут, но не героина, а жалоб в прокуратуру на незаконные действия сотрудника милиции Краева. То, что он совершает действия противозаконные, было ясно еще в машине, до преодоления забора. Оставалось только одно, правда, тоже не совсем законное. Врезать «донору» прямым правым в место соединения носа с бровями и скрыться до утра в машине. Поняв, зачем у охранника на груди бирка с группой крови, опер чуть не расхохотался.

— Ты, бля, че сюда, хихикать залез?! — уже почти визжал страж порядка. — А ну, пойдем со мной в дежурку, сейчас похохочешь!

Обрез ствола поднялся до уровня глаз Краева.

«Эх, парень, кто же так оружие перед собой держит? — подумал Женя. — Ты же совсем не видишь мои глаза из-за этого миномета…»

— Как насчет ста двадцати «баксов»? — спросил Женя.

Расчет был гениален до банальности. Любой, абсолютно любой человек в данной ситуации от такого неожиданного вопроса потеряет долю секунды на восстановление умственного равновесия и попытку перевести доллары в рублевый эквивалент, чтобы оценить предложение. Это уже потом мозге гневом отвергнет подачку и чувство долга возобладает над унижением.

Так и вышло. Ствол ружья на миллиметр сместился в сторону — у охранника в голове заработал калькулятор…

Краев сделал нырок и снизу, вложив в удар всю силу, пробил оруженосцу в подбородок. Кроссовки парня на мгновение оторвались от земли, он рухнул на ухоженную траву газона, как мешок. Прислушавшись, Женя убедился в том, что этот инцидент не привлек постороннего внимания, поднял ружье, проверил и пошел в дом…

* * *

Николай Владиславович Лукин вышел из дома в четверть десятого вечера. В половине десятого ему нужно было быть на старом месте — на автомобильной стоянке у входа в ресторан «Ермак». Там его встретит Пырь. Его звонок в квартиру Ника и заставил сейчас отчима Краева быстро накинуть на плечи куртку и покинуть дом.

— Куда ты? — скорее по привычке, нежели из-за тревоги спросила Нелли Сергеевна.

— Не твое дело, — так же по привычке, а не из-за необходимости отвечать бросил Лукин.

Это был их последний домашний разговор. Нелли Сергеевна и ее муж Николай Владиславович более никогда в жизни не будут лежать на одной кровати в спальной, не поругаются на кухне и не поедут вместе за покупками. Его след потеряется через пять месяцев следствия и суда в колонии строгого режима под Соликамском.

Он вышел из подъезда, и водитель белой «шестерки», стоящей неподалеку, среагировал молниеносно. Автомобиль, проехав несколько метров, резко затормозил, и из него вышли двое молодых, аккуратно стриженных парней. Они подошли к Нику, и один из них спросил:

— Николай Владиславович Лукин?

— Д-да… — еле смог выдавить из себя Ник. — А в чем дело?

— Уголовный розыск, — объяснил все тот же парень и взял разом обмякшего Лукина за локоть. — Пройдемте в машину.

Его посадили на заднее сиденье. Рядом сел постоянно молчащий, и, едва машина тронулась с места, набирая скорость, самый разговорчивый из парней перебросил руку через спинку переднего сиденья и представился:

— Я — Филофеев. Вы меня искали?..

Когда Ник «проколол стрелку» и в течение часа не позвонил, Марк Михайлович понял, что самое последнее, о чем в данной ситуации нужно думать, — это о тех деньгах, которые он ждал столько времени. Ник пропал. А это значит, что братва здесь ни при чем. В случае «пресса» со стороны братвы в ста случаях из ста первым должен был быть не Ник, а он, Пырь. Это — система… И правит ею Закон писаный, а не воровской…

Когда он в десять минут двенадцатого выедет от своего частного загородного дома, о существовании которого знал лишь Арцеулов, и направит свой «шестисотый» по северной дороге, жить ему останется ровно три часа. Именно столько времени понадобится сыщикам райотдела Евгения Краева, чтобы «расколоть» Лукина.

Марк Михайлович Пырьев, по кличке Пырь, вместе со своим телохранителем погибнет в перестрелке с сотрудниками РУБОПа при пересечении границы области. Это произойдет в один час двадцать две минуты. Еще через семнадцать минут в машине «Скорой помощи» умрет раненный Пырем капитан СОБРа Егор Скрыль…

Краев взошел на крыльцо, прислонился спиной к стене рядом с дверью и еще раз прислушался. Тишина была настолько неестественной, что только она одна могла заставить уйти прочь и больше никогда не подходить к этому дому. На втором этаже горел свет, и еще от забора Евгений видел сквозь неплотно закрытые жалюзи тени, перемещающиеся по комнате. Среди такой тишины обязательно должны были быть слышимы если не отдельные моменты разговора, то звуки шагов — наверняка. Однако не было слышно ничего. Лишь шуршание листвы на сонном ветерке да непрекращающийся смех в соседнем доме. Может, из-за этого смеха он ничего и не слышит? Может быть. Но помимо слуха у человека есть внутренняя сила, заставляющая оборачиваться навстречу опасности даже глухого. Это предчувствие…

Он знал, что в этот дом заходить нельзя. И будь он сейчас в городе и при иных обстоятельствах, ни за что бы не пытался сейчас войти. Он чувствовал, что его встречают…

Вынув из кармана телефон, Женя набрал номер и положил трубку на перила крыльца. Через секунду внутри дома раздалась канареечная трель. Еще через секунду она смолкла. Краев усмехнулся. Еще как встречают. Даже на звонок ответить некогда!

И он вошел внутрь.

Из рук Евгения вылетело трофейное ружье. Два удара, один за другим, отбросили его к стене. Кто-то, ни слова не говоря, выворачивал ему руки. Взревев, как раненый медведь, Краев вскочил на ноги и бросился в темноту. После света уличного фонаря он плохо ориентировался в небольшой комнате, очевидно, играющей роль прихожей. Но его противник был гораздо увереннее. И в ближнем бою чувствовал себя как рыба в воде. Профессионализм своего визави Евгений смог ощутить на себе уже в следующую секунду, когда упал на пол после хорошо поставленного удара ногой в колено. Он снова поднялся; в его глазах было темно от боли, и Краев уже потерял способность к сопротивлению. После удара коленом в лицо он снова отлетел к стене, и вместе с ним рухнули на пол подставка с цветами и какой-то столик с бутылками. Земля из горшков просыпалась ему на голову, попадая за воротник и в карманы рубашки. Еще удар!..

Перед глазами Краева вспыхнули фиолетовые огоньки, и он ощутил движение чего-то теплого по своему лицу. Женя поднял к голове руку, но кто-то невидимый перехватил ее и с силой дернул на себя. Это заставило Краева оторваться от стены и нелепо плюхнуться, как лягушка, на живот. Еще мгновение, и на запястьях его вывернутых за спину рук защелкнулись браслеты наручников.

«Пять баллов по шкале Рихтера за умелое задержание…» — отметил про себя Краев, пока его волокли по полу в дом. Кровь из рассеченной надбровной дуги стекала по лицу и ариадновой нитью метила путь от прихожей до просторного зала на первом этаже.

В комнате было светло и необычно богато для загородного дома. По углам были расставлены причудливые вазы с карликовыми пальмами, на стенах, как определил Краев, висело несколько картин Шилова.