Дмитрий Красько - Охота на охотников

Арифметика оказалась сильнее меня. Я притомился вспоминать числа и закемарил. На какое время — неизвестно, но, когда проснулся, светящихся окон было не больше десятка. Да и подсвечены были как-то хило. То ли посредством ночника, то ли из коридора свет попадал.

А разбудили меня голоса. Не те, что посещают на пятый день запоя или во время контакта с внеземным разумом, а вполне нормальные человеческие голоса. После недолгого поиска я даже обнаружил тех, кому они принадлежат. Трое. Стояли у переднего ряда деревьев, разглядывали здание и делились впечатлениями. И я еще раз поздравил свой мозг — замечательное место для засады выбрал. Я, может, не расслышал их шагов, зато первая же фраза вернула меня к жизни.

— Какое окно? — приглушенно спросил один.

— Второе от лестницы, на шестом этаже, — также вполголоса откликнулся второй.

— Точно оно?

Верно-верно. По моим подсчетам тоже так выходило.

— Видишь, форточка открыта? Я с доктором договорился, чтобы он только на верхнюю защелку окно закрыл. А я через форточку открою.

— Ни хрена не вижу. Я не филин.

— Думаешь, спят уже? — подал голос третий.

— Четыре часа ночи, — фыркнул второй. — По-любому спят.

— Да фиг знает. С открытой форточкой? Не май месяц.

— Не ссы. Я с доктором договорился — он их так обколол, что пацаны в Антарктиде спать могут. Я же умный. Чтобы не проснулись ненароком, на помощь не позвали. Подстраховаться надо.

— А ты, умный, не мог доктору побольше бабок замослать, чтобы он сам Ване передоз устроил? Мы бы уже давно из города свалили, — недовольно проворчал первый.

— Коба, а доктору зачем на себя мокряк вешать? Так он сделал укол, сдал смену и свалил домой. И чистенький, и при монях.

— Все, сука, чистенькими хотят быть. И при монях. Веревка где?

Силуэт второго вынул из-за пазухи солидный моток веревки и продемонстрировал его силуэту первого.

— А прочная? — с тревогой спросил силуэт третьего.

— Прочная. Слышь, Батон, а че ты так ссышь? Это же мне на ней с крыши спускаться. И Ваню резать тоже мне. А ссышь ты. Переживаешь за меня, что ли?

— Я за себя переживаю! — парировал третий. — Если ты спалишься — нас всех под одну гребенку причешут.

— Тем более, — хмыкнул второй. — Какой мне резон палиться?

— Слышь, а Батон прав, — раздумчиво проговорил Коба. — С крыши тебе не стремно будет? Может, с лестницы попробуешь?

— А я не паук — по стенкам лазить! — отрубил второй. — Там от лестницы до его окна три метра — точняк. Я с шестого этажа падать не хочу.

И, сочтя разговор законченным, решительно направился к зданию. Батон тяжело вздохнул и принялся переминаться с ноги на ногу. Следовать за своим подельником он вовсе не спешил. Коба, уловив неладное, стукнул его по плечу и прошипел голосом злой кобры:

— Ну, чего стоишь, Батон? Давай, двигай своими батонами.

— А ты? — без особого энтузиазма промямлил тот.

— А я тут, на фоксе постою. Если кто появится — свистну. Вы тогда на крышу падайте и не шевелитесь. А если Аким уже спускаться будет — ты его быстро обратно затаскивай. Усек? Ну все, вали. И не очкуй ты, Батон! Сделаем дело по-быстрому, и свалим. Нас же только трое осталось. По восемьсот с лишним тонн бакарей на рыло! Есть за что рисковать, а?

Батон, может быть, и не вполне был согласен с доводами своего кореша, но возражать не стал. Что называется, маховик уже запустили, и возможности отработать назад больше не существовало. И он побрел за Акимом.

Коба, проводив его взглядом, уселся под деревом на корточки и подкурил, спрятав огонек зажигалки в ладонях. Тоже тертый калач, слышал о светомаскировке. Спрятал сигарету в кулак и стал наблюдать за своими партнерами.

Я потихоньку, чтобы ненароком не выдать себя, пошевелил сперва руками, а затем и ногами. С первыми все оказалось в порядке, а вот вторые изрядно затекли. Подлые тонкие ветки таки перекрыли где-то в полужопицах кровоток, и я вынужден был минуты три заниматься дурацкой гимнастикой, восстанавливая нормальную чувствительность в нижних конечностях.

Добиться этого в полной мере не удалось, но больше выжидать было нельзя — время поджимало. С миллионом иголочек в ляжках, хоть и ощущая уже опору ногами, я принялся спускаться.

Осторожно, стараясь даже дышать через раз. Коба, конечно, был сейчас очень занят разглядыванием Акима с Батоном, взбирающихся вверх по лестнице. Но, поскольку они делали это довольно бесшумно, мне тоже шуметь не следовало — явно не перепутает, с какой стороны шумят они, а с какой — я.

У меня получилось. Одно несомненное преимущество у хвойного таки было. Первый ярус веток рос очень низко. Так что я без труда спустился на землю и, убедившись, что Коба по-прежнему сидит, пялясь на здание, стал крадучись пробираться в его направлении.

Кроссовки — это хорошо. Будь я в тех лакированных штиблетах, что меня заставлял носить Иванец — и фиг бы мне удалось так удивить Кобу. А он, натурально, очень удивился, когда к его затылку приставили твердое и холодное дуло пистолета, а рот намертво зажали мозолистой рукой.

— Ты же не будешь кричать, да? — ласково спросил я. — Ты ведь вообще забыл, как дышать и умер, правда?

Он утвердительно кивнул. Очень медленно — чтобы, значит, я не нервничал. Что ж, предусмотрительно. И я убрал руку с его рта.

— Ты кто? — хриплым шепотом осведомился он.

— Я тупой водила, который должен вместо вас на тюрьму пойти, — сказал я. — Только я не хочу на тюрьму. Ты не поверишь — там клопы, и они кусаются!

— Черт! — тихо выругался он. — Вечно у Вани все через жопу! Даже лошару нормального найти не смог.

Коба оказался человеком здравомыслящим. Во всяком случае под дулом пистолета. Кричать и совершать неразумные поступки он не стал. Все время, правда, ворчал себе под нос что-то не вполне разборчивое, но до крайности недовольное, однако к требованию встать и перебраться к дереву потолще отнесся с пониманием. Встал и перебрался. Согласился и с моим предложением вытащить ремень из брюк. После чего со смирением уселся на землю, вытянув назад руки, которые я благополучно и связал его же ремнем за деревом. С таким оснащением шансов освободиться у Кобы не было. К тому же я подгадал так, чтобы его голова оказалась аккурат промеж двух торчащих под углом в сорок пять градусов ветвей нижнего яруса. Ни вправо, ни влево, натурально. Ни вверх, ни вниз.

Присев перед пленником на корточки, я охлопал его карманы и, к своему удивлению, не нашел ни намека на оружие. Потом подумал и решил, что удивляться тут, собственно, нечему. Коба — человек поднадзорный, и если его вдруг задержат ночью менты, то максимум, что смогут предъявить — это нарушение режима. А вот если при нем еще и колюще-режущее обнаружат, — я уж молчу про огнестрельное, — то сидеть он будет очень долго. И совсем не на земле под деревом, как сейчас.

Чтобы совсем уж нейтрализовать узника, я изнахратил ему рубаху, оторвав подол. Насобирал в тряпку травы, соорудил кляп и приспособил его на полагающееся место. После чего, с удовлетворением осмотрев творение своих рук, ободряюще похлопал пленника по макушке, поднялся и пошел к зданию — к черному ходу, который, по моим сведениям должен быть открыт круглосуточно по случаю нахождения там «скорой».

Человеков-пауков на пожарной лестнице уже не было. Покончили, стало быть, с первой частью своих паучьих дел, теперь им предстояло разобраться со второй — обвязать Акима веревкой и спустить его к нужному окну. Вряд ли они когда-нибудь баловались альпинизмом, а потому эта самая вторая часть должна была отнять побольше времени. Тем не менее я счел за благо поторопиться.

Вход в «скорую» был оборудован тамбуром. И если первая дверь была открыта, то вторая такой приветливостью не отличалась. В ней, правда, предусмотрительно выпилили окошко, в темноте очерченное светлым по краям. В него-то я и постучался.

Помятость физиономии, проявившейся в квадрате света, меня ни капли не удивила. Я и сам выгляжу не лучше, когда поднимаюсь в четыре ночи.

— Что случилось? — спросила физиономия хриплым басом, хотя принадлежала довольно миловидной женщине едва за тридцать.

— У меня — ничего, — я мило улыбнулся ей, вовсю стараясь выглядеть человеком, внушающим доверие. — А вот у вас скоро случится.

— Не поняла.

Неудивительно. Поднимите меня посреди ночи и скажите то, что сказал я, я и сам бы ничего не понял. А потому пришлось расшифровывать:

— В милицию звоните. Пусть наряд высылают. Где дежурный доктор?

— Я доктор, — надо отдать тетке должное — ни капли растерянности в ней не наблюдалось. Очевидно, работа на станции скорой помощи еще и не такие ситуации предполагает. Так что докторша предусмотрительно выработала иммунитет ко всему, что ее не касалось. И к тому, что касалось — тоже. На всякий случай. — А вы кто? И зачем милиция?