Юлия Латынина - Саранча

Валерий резко встал, отодвинув стул, и принялся расхаживать по комнате. Тень его, похожая на большую летучую мышь, металась за ним по стенам. Нестеренко вдруг резко остановился перед Гаибовым.

— Я одного не понимаю. Вы двое — вы два года бегали от бандитов. Вы два завода сгубили, лишь бы не запачкать воротничок. Зачем? Чтобы через Ирак или кого там начать травить пол-Европы? Ведь вы в Ирак поставляете лекарства, мне Чердынский это как-то сдуру сказал…

— Валерий! Это не правда!

— Заткнись, Фархад, — спокойно сказал Санычев. — Я боюсь, Валерий Игоревич, вы неверно оценили наши мотивы. Ни я, ни Фархад — мы не собирались делать наркотики. Мы купили этот завод, и мы хотели сделать из него конфетку. Купили, между прочим, не совсем бесплатно. Губернатору в карман откатилась некая сумма… сумма, которую я, лично я, занял.

У нас была куча проектов — феноцистин, гамма-лейкин, но, когда мы пришли на завод, мы увидели, что все, что можно украсть, здесь украдено. Физически. Я не цеха имею в виду, я имею в виду, например, запас пробирок… Чтобы реализовать проекты, были нужны деньги. Большие деньги. Но нам их никто не дал. Российские банки были заняты важным делом, они брали бюджетные деньги и на эти деньги кредитовали государство, покупая у него ГКО. Эго приносило им 200% в год, и на хрен им было кредитовать загибающийся химзаводик в городе Парнокопытновске или еще где…

— И вам дал денег Леша Чердынский? — уточнил Сазан.

Истинный хозяин завода даже не шевельнулся.

— Для начала он сказал, что деньги надо вернуть. Те деньги, которые пошли на взятку губернатору. Мелочь, сорок тысяч долларов. Я, кстати, мог бы их вернуть, раскрав еще половину завода. Я не стал. Меня поставили на «счетчик». Это когда… Ах, впрочем, что такое «счетчик», вы знаете…

Санычев помолчал.

— В общем, это была общая идея, — сказал он тихо. — Всем нам был довольно хорошо известен круг вопросов, над которыми работал Игорь в институте. Все это было гораздо сложнее, его темой были измененные состояния сознания, он довольно искренне хотел сконструировать такую штуку, которая обостряет восприятие и не вызывает привыкания… Собственно, он ее почти сделал…

— И как вы уговорили Игоря? Пришли и сказали: слушай, старик, погоди пока с твоим экстрактом гениальности, езжай в Тарск, там есть классный завод, кокаин варить…

— Я не знаю. Они очень хитро себя вели, у него мать была больная, с почками. Мы же в Алицке тоже делали препараты для Судана, ну в рамках договоренностей с Алихани. Они как-то подъехали от меня, дали денег, мать повезли в Швейцарию, говорят, вот, мол, это Тарский химзавод, нам нужно узнать, как сделать феноцистин. Легальная совершенно консультация. А там операция матери делалась в два этапа. Первая операция прошла, а после этого они говорят: «Хочешь вторую — будь добр, паши…» Ну он все им и сделал… Была такая договоренность, что он нам — кокаин, а мы ему на опыты отстегиваем столько, сколько он на Западе еще пять лет не добьется…

— Они — это ты, Леша? — уточнил Валерий, поворачиваясь к Чердынскому.

— Я не собирался этим заниматься, — спокойно сказал Чердынский, — хотя я и бывший кагебешник и вообще, с вашей точки зрения, — «красный». Я вам, кажется, рассказывал, в чем дело. Лекарства — это деньги. Громадные деньги. На избирательную кампанию. На дачу со стульями, инкрустированными самоцветами… Мафия Кремля. Мафия Москвы. Когда ты из года в год лечил в своей больнице самых высокопоставленных чиновников, ты получаешь гигантские права… Мы там на фиг никому не были нужны, на празднике дележки бюджетных денег. А на Западе нас тоже не ждали с распростертыми объятиями…

— И вы решили делать вместо лекарств наркотики?

— А когда в Кремле подписывают контракт на заведомо некачественный инсулин — это что, лучше? — вскрикнул Чердынский. — Когда на строительство завода в Майкопе дают 700 млн долларов и денег нет, — это что, лучше? Когда нам западная фирма впарила устаревшее оборудование для производства медицинских приборов, а в обмен получает нефть и норму прибыли в 4800 процентов, — это как?

— Ты не уточнишь, Леша, кому ты все-таки продавал кокаин? И сколько человек вчера мочили Колуна? И эти люди — они еще работают на Лубянке или уже приватизировались?

— Я ничего не уточню и тебе, Валера, не советую в это дело лезть. Вон господин губернатор и то завод не решился закрыть, а уж губернатор у нас, хотя и завалящий, так покруче московского авторитета будет…

— Я… — с достоинством сказал Жечков, — я… как я мог… четверть областного бюджета…

— Вранье, — осклабился Чердынский. — Дело не в бюджете. Дело в том, что на тебя кое-кто мог серьезно обидеться…

— Кто конкретно? — уточнил Валерий.

— Я уже сказал — не отвечу…

— И так все ясно, — усмехнулся московский авторитет, — ты ведь, Алексей, здешнюю шарашку по линии КГБ курировал. А красные друг друга не бросают… Вот только делать они ничего больше не умеют, кроме как заказывать людей. Даже я или Семка Колун — мы выучились, что есть арбитраж, есть юристы, есть закон купленый, а при тебе осталась только чистая уголовщина. Убитый Варковский, убитый Сыч, убитый Колун. Это даже удивительно, Леша, что под вами ходило полстраны, а вы всего-то и выучились, что мочить, мочить и мочить…

— Это немало, Валера, — холодно бросил Чердынский. — Ты сам с этого начинал.

— Я-то с этого начинал, — усмехнулся Нестеренко, — а вы-то этим кончили.

— А что мне было делать, Валера? — вдруг осипшим голосом сказал Санычев. — Что мне было делать, если мы могли сделать кучу добра, а денег не было, и на рынок нас не пускали? Если бы мой завод не стал делать кокаин, он бы не стал делать и ничего другого. А люди вокруг бы просто сдохли от пьянства, восемь тысяч рабочих… Здесь депрессивный регион, Валерий. Здесь у людей одно будущее — нарваться на нож во время пьяной драки или сесть за то, что кто-то нарвался на твой нож. И я это изменил.

Валерий откинулся в кресле. Н-да. Что и говорить, хорошо герою западного боевика. Он берет штурмом гнездо наркоторговцев, крошит в мелкую щепку всякую упившуюся нечисть, предпочтительно изнасиловавшую пару заложниц или заложников, сжигает кокаин на одном большом костре и пляшет вокруг, размахивая надувным гранатометом и повторяя: «Я самый справедливый!» Легко быть справедливым, когда крошишь в щепку уродов.

А тут кого крошить в щепку?

Людей, которые спасли завод?

— Кто убил Игоря? — спросил Сазан.

Санычев опустил глаза. Губернатор нервно постукивал пальцами по столешнице. Сазан мельком взглянул на него, Жечков смутился и убрал руки.

— Я, — спокойно сказал Чердынский.

Двумя пальцами вынул сигарету изо рта, взмахнул ею в воздухе и неторопливо затушил в стеклянной пепельнице.

— Игорем занимался я, — повторил Чердынский, — точно так же, как и Корзуном. Эти двое, — небрежный кивок в сторону менеджеров, — были поставлены перед фактом. Когда об этом зашел разговор, Демьян Михайлович был категорически против. Просто устроил мне истерику. И до, и после.

— То есть отъезд в Америку был только предлогом? — уточнил Сазан. — Ты убил Игоря, чтобы вернуть себе Яну?

Чердынский брезгливо дернул ртом.

— Я не принимаю деловых решений из-за женщин. Игорь был опасен. Он нам здесь, в России, все сломал — вон Жечков из-за него нам изжогу принялся устраивать. Неужели ты думаешь, что он молчал бы в Америке?

Валерий небрежным жестом сунул руку под пиджак. Чердынский слегка побледнел.

— Валера, я тебя прошу, подумай о Яне. Она не переживет. Она снова колоться начнет, это я тебе гарантирую, я врач… Получится, что у нее убили двух мужчин за три недели…

— Я не принимаю деловых решений из-за женщин, — сказал Сазан.

Выстрел в звуконепроницаемом помещении был оглушителен. Пуля попала Чердынскому точно в переносицу, вдавив внутрь дужку очков. Толстые стекла и ошметки кожи брызнули во все стороны. Чердынский медленно завалился в кресло.

Ствол в руках Валерия плавно качнулся. Теперь дуло глядело прямо в лоб Санычеву.

— Ты меня кинуть хотел, да? — сказал Валерий. — Ты убил Игоря. Ты убил человека, которого сам звал молодым Менделеевым. А потом ты три недели измывался надо мной и тыкал мне в лицо своей честностью…

Директор прерывисто дышал. Гаибов, рядом с ним, сидел совершенно неподвижно. Перед дулом пистолета в обрусевшем таджике вновь проснулся восточный человек: Гаибов слегка улыбался, и его черные, как миндалины, глаза были безразличными и отрешенными, как глаза дервиша, который готовится идти по углям.

— Ты, лох, хотел развести меня — бандита? — продолжал Валерий. — Ты…

Санычев захрипел и медленно стал сползать со взбитых подушек. На этот раз он не прикидывался. Гаибов вскочил.

— Сесть! — заорал Сазан. Ствол дернулся в направлении таджика.

Гаибов, не обращая внимания, хлопотал над старшим товарищем.