Анна Данилова - Выхожу тебя искать

– Я поняла, она сейчас приводит себя в Порядок после грима…

– Ты еще не знаешь, – продолжал Женя, словно не замечая ее слов, – что на квартире Рогозина были обнаружены туфли, которые носила убийца… И Рогозин, рискуя жизнью своей приятельницы Вероники Лапиной, которая за этот год очень привязалась к Инне, «созналась» мне, что эти туфли принадлежит ей… А она, как нарочно, в это самое время отправилась со своим другом Германом Кленовым в Крым… Он тоже оказал Инне определенную услугу, и она хорошо заплатила ему…

– И что с Вероникой? Ее обвинили в убийстве?

– Ну конечно! Вместо того чтобы рассказать, кому на самом деле принадлежат эти туфли, Рогозин подставил Веронику, которую тут же объявили в розыск и очень скоро, надо сказать, нашли и привезли сюда едва ли не в наручниках… Но у нее оказалось железное алиби, это расстаралась наша Щукина… Оказывается, 15 июля этого года Вероника лежала в больнице, ей сделали аборт… Причем на операционном столе она лежала именно в то время, когда убили Захара. И пролежала она в больнице около двух недель, поскольку возникли какие-то осложнения. Значит, она не могла убить и Еванжелисту с Рыжовой, и Иволгину…

– И что же?!

– Ее вынуждены были отпустить.

– Корнилов или Сазонов знают что-нибудь об Инне?

– Нет, что ты! Инна завтра же утром вылетает по чужим документам в Москву, а оттуда летит с Олегом в Испанию…

– Скажи, а что будет Злобину и всем тем, кто заказывал Боксеру все эти жуткие зрелища?..

– Смеешься? Они же – неприкасаемые… Они смотрели друг на друга и молчали. Думая каждый о своем…

– Женя, а что Кленов? Зачем он приходил к Рогозину и оставался у него ночевать?

– Видишь ли, у них с Рогозиным было одно дело, связанное с Инной же…

Он кое-кому одалживал свою одежду, свои документы, примерял что-то, словом, выполнял мелкие, но очень важные поручения…

– Знаешь, что-то я туго стала соображать… Но оставим Германа, главное, что он здесь и продолжает играть на рояле совершенно потрясающие вещи… Вера Лаврова? Что стало с ней? Она объявилась?

– Ее сначала нашли, арестовали, но тоже вскоре отпустили, как и Ланцеву…

– Лену отпустили? Прекрасно!.. Скажи, неужели я наконец узнаю, кто же убил Оленина? Если это не Вера, не Лена, не Инна, не Олег Шонин – тогда кто же?

– А ты не помнишь эту историю с веревкой, в которой застряла кошачья шерсть? Так вот, Захар терпеть не мог свою соседку, которая вечно вмешивалась в его дела, грозила вызвать милицию и положить конец его оргиям, а потому он взял и удушил ее любимого кота. Причем сделал это почти демонстративно, чтобы женщина видела мучения своего любимца… Садист… И она в тот же день зашла к нему – у него дверь была открыта: он только что выбросил мусор и не успел запереться – и украла у него топор. Жажда мести была так велика, что старуха готовилась пару дней к убийству, молила Бога о том, чтобы ей все это сошло с рук, а когда план созрел, она надела садовые перчатки, взяла в руки топор и позвонила Захару… Она говорит, что предложила ему мировую, на что он расхохотался ей в лицо и при этом бросил что-то оскорбительное. Затем махнул на нее рукой и отвернулся, чтобы выключить чайник. В эту-то минуту она со всей силы и ударила его топором по голове… Когда Сазонов, к которому она пришла с повинной (не выдержала старуха, испугалась, сестра-покойница, которую она, как свидетельницу убийства Оленина, столкнула с подоконника, вдруг стала являться к ней по ночам и требовать раскаяния), так вот, когда следователь спросил ее, как она вообще додумалась до такого убийства, старушка ответила, что вычитала этот способ у Достоевского. А Федора Михайловича она считает хорошим и справедливым писателем…

Инна Шонина наследила своими туфельками в квартире Оленина в тот день, когда было совершено убийство. Она хотела войти, а дверь оказалась незапертой.

Увидев мертвого Оленина, она сбежала оттуда.

Юля, ты вся дрожишь. – Крымов наконец отвлекся от своего рассказа. – Пойдем, нас, наверное, заждались…

Они вернулись в ресторан. Их тут же окружили веселые хмельные гости, среди которых оказались и Рогозин, и Ивонтьев… Вот только Иноземцева Юля не нашла и спросила о нем у Крымова.

– Я запугал его до смерти, чуть ли не до инсульта довел… Но я был вчера у него, он поправляется…

Юля с Крымовым сели за столик, и сразу же к ним подошел Олег.

– Юлечка, спасибо вам большое за все. И еще: я очень, очень рад, что с вами все обошлось… Извините меня, но я ради сестры готов был на все… поймите меня… И простите.

– Так где же ваша сестра?

– Она смывает с себя грим, кроме того, я велел ей немного поспать, чтобы прийти в себя после такого потрясения…

– Ведь это вы с Инной бросили нам со Стеллой пистолет и кастеты?

– Да уж, потрепала она мне нервы, мы тогда от этого придурка едва унесли ноги, хорошо, что мой друг, бывший одноклассник, был на хорошей машине.

Улетели оттуда со скоростью ветра… Вы знаете, кстати, что стали еще красивее?

– Он поцеловал Юле руку и удалился.

– Крымов, а ведь я убила человека…

– Не надо об этом… Как-нибудь в другой раз… Иначе мы бы сейчас не пили с тобой шампанское… Смотри, кто к тебе идет…

Юля подняла голову и вдруг увидела приближающегося к ней Германа, а с ним высокого худого парня, который еще недавно отплясывал на площадке вместе с красивой рыжеволосой девушкой, которую Юле еще не представили, хотя она уже знала, что это Вероника Лапина, подруга Германа, гримерша из драмтеатра.

– Познакомься, это и есть Герман Кленов… – сказал Крымов, и Юля, зачем-то встав и разволновавшись от присутствия юноши, которым она не переставала восхищаться, пробормотала что-то вроде «счастлива познакомиться» и протянула ему руку. Но тот почему-то руки ей не протянул…

Юля, ничего не понимая, повернулась к Крымову и пожала плечами.

– Вот этот человек, – Крымов указал на худощавого парня, – и есть Герман Кленов…

Юля прикрыла глаза, словно таким образом хотела постичь непонятное, вернуть память, которая ее так некстати подводила на этот раз…

– Но кто же тогда этот молодой человек? – Она слегка коснулась рукой прохладной кисти пианиста, который смотрел на нее с таким же восхищением, как она на него минуту назад.

– Вы не узнаете меня? – спросил музыкант, и голос его дрогнул.

– Почему же, узнаю… Вам кто-нибудь говорил, что вы восхитительно играете? Я так вами всегда любовалась, что меня даже приревновал один человек… Так как же вас зовут?

Но пианист, резко повернувшись на каблуках, зашагал к сцене, легко взошел на нее и сел за рояль. И она услышала звуки бравурной джазовой мелодии – немного бесстыдной и манящей, ироничной и разухабистой. Музыка, обволакивая ее своей тайной, освобождала от рвущейся из груди тоски. Этот пианист, кажется, был послан ей в этот вечер самим провидением – своей внутренней свободой его музыка, слившись с ее душой, освободила ее для любви, для счастья.

– «Пианист по вечерам…» – услышала она и встрепенулась, очнувшись словно ото сна. Крымов вложил свою руку в ее ладонь. – Это объявление «пианист» прочел в местной газете и пришел сюда устраиваться – по документам Кленова…

Так что, моя дорогая, ты влюбилась в девушку. Инну Шонину. Ей же надо было как-то оплачивать свое лечение… Кроме того, это был единственный способ отвлечься. И это для нее настоящий Герман Кленов заказывал и примерял фрак у Симона…

Юля оглянулась на зал, и ей показалось, что десятки пар глаз обращены к ней, что все ждут от нее какого-то поступка. Или слова… И девочка, волею судьбы превращенная в мальчика с помощью хорошего парика, грима и фрака, тоже смотрела на нее глазами, преисполненными благодарности и какого-то необъяснимого восторга… Может, они все смеялись над ней?

– Я бы хотел, чтобы ты сейчас поехала ко мне… – услышала она словно откуда-то издалека голос Крымова и не сразу поняла, о чем идет речь, а когда поняла, было уже поздно: пианист (а человек за роялем теперь навсегда останется для нее пианистом, музыкантом, гением, волшебником) заиграл другую, не менее чарующую мелодию, от которой хотелось смеяться, плакать – да еще и танцевать одновременно.

– Это Петерсон… Я узнала эту мелодию. Петерсон…

– Ты меня не слышишь, Юля?

– Я же говорю, Оскар Петерсон! Пойдем потанцуем, ну что ты, на самом деле, Крымов!.. Только сначала налей мне немного красного вина… чтобы забыться… Или же – вспомнить.