Петр Катериничев - Время барса

— Слушаюсь.

— Да. Так будет лучше всего. Проследите за всем сами, Лаэрт.

— Слушаюсь.

— Только так, чтобы все было достоверно.

— Так точно.

В трубке щелкнуло, но не последовало никаких гудков, словно там, на том конце линии, и не было никакого собеседника, а одна лишь вязкая пустота небытия.

Все вокруг было белым. Белые простыни, белые стены, белые абажуры ламп.

Но, как ни странно, Але здесь показалось уютно. Внимательный немолодой доктор тщательно осмотрел подвернутую щиколотку, заключил с явным облегчением:

— Растяжение. Перетянем, и все будет хорошо. Как голова?

— Пока на месте.

— Не болит?

— А чего ей болеть?

— Тошноты нет?

— Разве что от жизни.

— Ну что ж, все действительно хорошо. Если больная шутит, то она — здорова. — Позвал:

— Евгения Степановна!

Пожилая медсестра с перевязкой справилась быстро. Она была молчалива и работала быстро и профессионально. Только один раз, затягивая повязку, спросила:

— Не больно?

— Нет.

— Пальчики чувствуешь?

— Да.

— Пошевели.

— Ой!

— Больно?

— Чуть-чуть.

— До свадьбы заживет. — Евгения Степановна улыбнулась, почти не разжимая губ, но Аля знала — женщина улыбается по-доброму и искренне: у нее глаза улыбались.

— Спасибо, — от души поблагодарила Аля. И подумала: вот ведь странная жизнь, кажется, кругом тебя такие беды обступают — не продохнуть, но и люди вокруг случаются добрые и сочувственные… Или — это Бог ее, Алю, бережет?

Доктор, отлучавшийся куда-то, вернулся, лукаво глянул на Алю, опасливо покосился на дверь, за которой скрылась медсестра, отошел к шкафчику с инструментарием, открыл, достал запертую притертой резиновой пробкой колбу с коричневато-янтарной жидкостью внутри, две мензурки, вернулся.

— Не сомневайтесь, барышня, коньяк наиотборнейший. — Доктор разлил жидкость по мензуркам двумя скупыми точными движениями. — Я хоть и простой лекарь, но служу в непростом месте: здесь иной подносить врачам не принято. Ну, за здоровье? Чтобы лапка не болела! И давайте без церемоний: моя сестричка Евгения свет Степановна большая противница алкоголя в любой форме, так что… — Доктор со знанием дела закатил глаза, «хлопнул мерзавчика» эдак по-врачебному, почмокал, смакуя, воровато оглянулся, долил себе еще мензурку.

— Вы москвичка? .

— Да, — соврала Аля.

— Вот и славно. Вызовем автомобиль, и он доставит вас к папе и маме в целости и сохранности. — Доктор приподнял свою мензурку, задорно блеснув толстыми линзами очков в темной черепаховой оправе:

— За здоровье! Пейте-пейте, барышня, вам нужно, сочтите за лекарство. Не каждый ведь день на вас машины наезжают…

— Машины — не каждый.

— А поклонники одолевают?

— Когда как.

— А это как раз неплохо, девочка. Будет что вспомнить из того, что необязательно рассказывать внукам. — Доктор теперь уже медленно, с удовольствием прикончил свою порцию, Аля последовала его примеру.

— Ну? Чувствуете букет? То-то! Из закромов самого Ильи Ивановича!

— А кто это — Илья Иванович? Президент корпорации? Доктор захохотал над ее словами, как над милой шуткой ребенка:

— Президент корпорации у нас — ширмочка. Болван. Сиделец. — Только теперь Аля заметила, что доктор уже хорошо принял за сегодняшний день.

— А Илья Иванович… Кто же он? Доктор рассмеялся заливисто, сделал комически-страшное лицо, выпучил глаза, произнес:

— Мамамуши! О-о-о!

— Кто? — не поняла Аля.

— Это из Мольера, деточка. А вам — что вам скажет должность Ильи Ивановича? Ничего. Ровным счетом. Ну и забудьте.

То ли потому, что коньяк мгновенно вступил в голову, то ли оттого, что доктор оказался таким обаятельным симпатягой, но Аля вдруг спросила, неожиданно для самой себя:

— Он — Лир?

Доктор как раз пытался прикурить длинную папиросу с золотым ободком, поперхнулся, закашлялся… Снял очки, какой-то облезлой тряпицей протер и без того безукоризненно чистые линзы, глянул на Алю близоруко и оттого совершенно беспомощно, мучительно покраснел и только тогда переспросил:

— Извините, я не расслышал. Что, простите?

— Илья Иванович — это и есть Лир?

— О Господи… Лир… А мне послышалось… Да не важно. — Доктор махнул рукой. — Не важно. Это так. Давнее. И личное. Жизнь течет, как песок сквозь пальцы…

Евгения Степановна вылетела из соседней комнаты собранная и взволнованная:

— Викентий Ефимович, в восьмой блок, срочно. Похоже, у нас там обширный инфаркт.

— Бригада?

— Уже поднимается.

— Иду. — Доктор кивнул, глянул на Алю. — Вы посидите, деточка? Евгения Степановна, а где Вера? Женщина, похоже, смутилась, даже порозовела:

— Я… я ее отпустила пораньше.

— Вот как? У женщин свои секреты?

— Так уже через полчаса другая бригада заступает, и подумала… — неубедительно залепетала старшая.

Доктор провел взглядом по кабинету, остановился на Але:

— Послушайте, деточка… Вы не побудете здесь буквально пять минуточек, я кого-нибудь из бригады сразу пришлю… Если вдруг будет вызов, вон та лампочка загорится, вы уж вот эту кнопочку нажмите, переключите селектор мне на трубочку, хорошо? Наши жмоты… Как на вывеску тратиться или в кабаке зеленью размахивать, на это — пожалуйста, а то, что у меня сплошная допотопь со связью, это никого не волнует… Посидите? Пять минуточек?

— Ну конечно. — Аля энергично кивнула. Доктор заговорщически подмигнул:

— Только, барышня, курточку снимите и накиньте халат. Не ровен час какое начальство заглянет… А так — для них все мы на одно лицо. — Доктор вздохнул, и в его вздохе явственно ощущалась давняя, затаенная горечь:

— При-слу-га.

— Викентий Ефимович, потом налюбезничаетесь! Лифт подошел! — раздался из коридора голос вновь построжавшей Евгении Степановны.

— Бегу! — Доктор выскочил из дверей медпункта, мелькнув в двери полами белоснежного халата, как крыльями.

Аля шваркнула «молнией» на куртке и почувствовала, как краска медленно заливает лицо: пистолет! Подмышечная кобура была подогнана идеально, плоский полимерный «смит-и-вессон» сидел в ней как влитой и под двумя куртками — дутой синтепоновой и джинсовкой — был совершенно незаметен. Аля сбросила верхнюю, взяла с вешалки белый халат, надела, он пришелся ей впору. Оглядела себя в зеркале: нет, ничего не заметно, ничегошеньки. Присела за стол с селектором.

Агрегат и вправду был старенький: богатые потому и богаты, что тратят деньги только на себя.

И тут навязчивая мысль занудила тоскливой мухой: а что она, собственно, здесь делает? И что собирается делать? Але вдруг стало очевидно: она не героиня и бросаться под танк, называемый «Лир», ей совершенно не хочется! И к чему она только полезла к милейшему доктору с вопросами? Дура! Как любят повторять англичане, любопытство губит кота! А кошку-и подавно. Особенно гуляющую сама по себе, вот как она сейчас. И еще Аля вдруг поняла: да, там, на юге, все было жутко, но много проще: рядом был сильный, отважный, незаурядный мужчина, который и принимал решения. И нес за них ответственность. А значит, и за нее, Алю. Если бы, если бы Маэстро остался жив… Если бы рядом был Олег…

Что ей сейчас делать? Ведь, судя по всему, корпорация сама по себе занята вполне легальным и уважаемым бизнесом, а то, что в недрах ее, точно заноза, торчит мирным таким Иван Иванычем или Петром Петровичем некий Лир — лорд, пэр и эсквайр, как и Маэстро, большой любитель и знаток Шекспира, — знают только посвященные. И приставать с глупыми расспросами к встречным-поперечным — это нарваться как раз на такого. Что будет дальше — даже представлять не хочется.

Если Глостер был у Лира любимый ученик, то каков сам учитель?

Аля зябко передернула плечиками. Нет, сегодня она ни к какому действию просто не готова. А вот что будет самым умным — это подружиться поближе с доктором Викентием Ефимычем. Человек он порядочный, к ней сразу задышал неровно, так почему бы и не захаживать к эскулапу на чашку чаю и мензурку коньячку? Да и знает он что-то о Лире — вон как смешался разом, папироской поперхнулся… К тому же у радушного доктора-жизнелюба, судя по всему, что ни день, то посиделки.

А значит, из отделов люди подтягиваются, о том о сем калякают, к ней привыкнут, стесняться перестанут, глядишь, все и само собой узнается. Это — мысль. Первая здравая за весь длинный сегодняшний день. До этого были лишь ахи и охи. Не считая стрельбы.

Ободренная принятым решением, Аля подошла к столику, плеснула себе в склянку янтарного напитка, выпила для куражу — а ну, доктор, даром что в годах, все истолкует просто и однозначно и, попользовав инфарктника, почувствует кураж с подъемом и полезет прямо сейчас обниматься? Хороша она будет: ма-а-асковская ба-а-арышня со стволом под мышкой! Нет, чтобы с доктором все получилось, как надо, нужно быть чуть хмельной и немного дурочкой. Самую малость. Вот как сейчас.