Александр Макколл-Смит - Воскресный философский клуб

В одной части Эдинбурга происходит то, о чем не ведает другая его часть. Несомненно, Эдинбург, если можно так выразиться, построен на лицемерии. Это был город Юма,[15] родина шотландского Просвещения, но что же случилось потом? В девятнадцатом веке пышным цветом расцвел кальвинизм, а источник просветительского света переместился куда-то еще — в Париж, Берлин или в Америку, в Гарвард и тому подобные места, где теперь все возможно. А Эдинбург стал символом респектабельности и традиций. Правда, респектабельность требует определенных усилий, и существуют бары и клубы, где люди могут себя вести так, как им хочется, но как они не осмеливаются вести себя на публике. История Джекила и Хайда родилась в Эдинбурге, конечно же, и имела там глубокий смысл.

— Заметьте, — продолжал Пол, — я сам не веду двойную жизнь. Я ужасно консервативен. Вообще-то я занимаюсь ценными бумагами. Не очень-то захватывающая история. А моя невеста работает на Шарлотт-сквер. Так что на самом деле мы не… как бы это сказать?

— Не богема? — со смехом подсказала Изабелла.

— Верно, — согласился он. — Мы скорее…

— Элизабет Блекэддер? Цветы и кошки?

Разговор продолжался. Минут через пятнадцать Пол поставил свой бокал на подоконник.

— Почему бы нам не пойти в бар «Винсент»? — предложил он. — В девять я должен встретиться с Минти, и мне нет смысла возвращаться к себе на квартиру. Мы могли бы чего-нибудь выпить и продолжить нашу беседу. То есть, конечно, если вы не против. Может быть, у вас другие планы?

Изабелла с удовольствием приняла приглашение. В галерее стало многолюдно и жарко. А еще стало шумно — людям приходилось повышать голос, чтобы их услышали. Если она останется, у нее заболит горло. Изабелла забрала свое пальто, попрощалась с владельцами галереи и вместе с Полом отправилась в маленький бар в конце улицы.

В баре «Винсент» было пусто, и они выбрали столик у входной двери, чтобы дышать свежим воздухом.

— Я очень редко хожу в бары, — сказал Пол. — Но мне нравятся такие места, как это.

— Я и не помню, когда в последний раз была в баре. Возможно, в прошлой жизни. — Но конечно же, она помнила те вечера с Джоном Лиамором, и это были мучительные воспоминания.

— Я подозреваю, что и в прошлой жизни занимался ценными бумагами, — пошутил Пол. — И, по-видимому, то же самое ожидает меня и в будущей.

Изабелла рассмеялась.

— Думаю, в вашей работе есть приятные стороны, — предположила она. — Наблюдать за рынками. Ждать, чтобы что-то произошло. Разве вы не этим занимаетесь?

— О, полагаю, вы правы, — согласился он. — Нужно много читать. Я сижу в офисе и просматриваю финансовые газеты и журналы и отчеты различных компаний. На самом деле я что-то вроде шпиона. Я собираю информацию.

— А вам хорошо работается? — поинтересовалась Изабелла. — Ваши коллеги — приятные люди?

Пол ответил не сразу. Подняв стакан с пивом, он сделал большой глоток. Когда он заговорил, то, отвечая на ее вопрос, потупился и смотрел на стол.

— В основном да. В основном.

— Что означает «нет», — сказала Изабелла.

— Ну, я бы так не сказал. Просто дело в том… в том, что я потерял одного из своих сотрудников. Несколько недель назад. У меня… у меня в отделе было два человека, а теперь…

— Он куда-то ушел? — спросила Изабелла. — Его переманили? Я знаю, что все, как безумные, всех переманивают.

Пол покачал головой.

— Он умер. Или, точнее, погиб. Он упал.

Это мог быть несчастный случай при восхождении на гору — такое случалось в горах буквально каждую неделю. Но тут, похоже, дело было в другом — Изабелла практически не сомневалась.

— Думаю, я знаю, кто это, — сказала она. — Это произошло в…

— В Ашер-Холле, — продолжил за нее Пол. — Да. Это был он. Марк Фрейзер. — Он сделал паузу. — Вы были с ним знакомы?

— Нет, — ответила она. — Но я видела, как все произошло. Я была там, в бельэтаже, разговаривала с подругой, и он пролетел прямо мимо нас, как… как…

Она умолкла и дотронулась до руки Пола. Он сжимал стакан, не поднимая глаз, потрясенный ее словами.

Так всегда бывает, когда находишься в одном помещении с курильщиками. Изабелла вспомнила, что прочла где-то, будто это происходит оттого, что поверхность одежды некурящих покрыта отрицательными ионами, тогда как в табачном дыме полно положительных ионов. Итак, когда в воздухе висит табачный дым, его сразу же притягивает поверхность с противоположным зарядом — вот почему она вся пропахла табачным дымом. Когда Изабелла взяла в руки жакет, который надевала вчера вечером и оставила на кресле в своей спальне, она почувствовала едкий запах табака. Бар «Винсент» буквально наводнили курильщики — обычное для баров дело, и хотя они с Полом сидели у самой двери, этот запах впитался в ее одежду.

Изабелла хорошенько встряхнула жакет перед открытым окном, что всегда помогало в таких случаях, и повесила в шкаф. Потом вернулась к окну и посмотрела на сад и на деревья у стены — на высокий платан и березки-двойняшки, которые всегда раскачивались на ветру. Пол Хогг. Это была фамилия, распространенная в приграничных районах между Англией и Шотландией. Когда она встречалась Изабелле, та сразу вспоминала о Джеймсе Хогге, писателе, известном как Атрикский пастух, самом выдающемся из Хоггов, — правда, были и другие, и даже английские Хогги. Квентин Хогг, лорд-канцлер (который немного походил на свинью — однако нужно быть милосердной к Хоггам, напомнила она себе), и его сын, Дуглас Хогг. И так далее. Целая вереница Хоггов.

Вчера они недолго посидели в баре. Воспоминание о гибели Марка Фрейзера явно расстроило Пола, и хотя он поспешно сменил тему, вечер был омрачен. Но прежде чем они допили — он пиво, она вино — и разошлись по домам, он сказал одну вещь, поразившую Изабеллу. «Он бы никогда не упал. Видите ли, он не боялся высоты. Он был альпинистом. Я поднимался с ним на Бакейл-Этив-Мхор. Он забрался на самую вершину. Совершенно не боялся высоты».

Она перебила Пола, спросив, что он имеет в виду. Если Марк не упал, значит, он прыгнул нарочно? Пол покачал головой: «Сомневаюсь. Конечно, люди порой меня удивляют, но я просто не понимаю, с какой стати ему было это делать. В тот день я провел с ним несколько часов, и он совсем не выглядел расстроенным. Напротив, одна из компаний, на которую он обратил наше внимание и которую мы серьезно проинвестировали, оказалась весьма успешной. Председатель нашего фонда прислал Марку письмо, поздравив его с успехом, и он был очень доволен. Улыбался. Был похож на кошку, перед которой стоит блюдечко со сливками. Зачем же ему было кончать жизнь самоубийством?»

Пол покачал головой, а потом сменил тему, дав Изабелле пищу для размышлений. И сейчас, спускаясь к завтраку, она снова ломала голову над этой загадкой. Грейс пришла пораньше и уже успела сварить для нее яйцо. Они обменялись мнениями о главной теме сегодняшних газет: отвечая на вопросы, задаваемые парламенту, один министр в завуалированной форме отказался предоставить информацию, которую требовала оппозиция. Впервые увидев его фотографию в газете, Грейс заявила, что он лжец, и теперь ее мнение только подтвердилось. Она взглянула на свою хозяйку, предлагая той оспорить ее высказывание, но Изабелла лишь кивнула.

— Поразительно, — сказала она. — Не помню, с каких именно пор стало возможным, чтобы общественные деятели лгали открыто. Вы не помните?

Грейс помнила.

— Это началось с президента Никсона. Он все лгал и лгал. А потом эта мода перекинулась через Атлантику, и наши люди тоже принялись лгать. Вот как это началось. А теперь это обычное дело.

Изабелла была вынуждена согласиться. По-видимому, люди утратили нравственные ориентиры, и вот вам еще один пример. Разумеется, Грейс никогда не лжет. Она была безупречно честной и в мелочах, и в вещах значительных. Но ведь Грейс не была политиком и никогда им не станет. По мнению Изабеллы, впервые кандидатам приходится врать во время предвыборной кампании.

Конечно, не всякая ложь плоха, и Изабелла считала, что это еще один вопрос, в котором заблуждался Кант. Самое смехотворное из всех его высказываний — что долг требует сказать правду убийце, разыскивающему свою жертву. Если убийца подойдет к чьей-то двери и спросит: «Такой-то дома?», следует ответить ему правдиво, даже если это приведет к смерти ни в чем не повинного человека. Что за вздор! И она дословно помнит этот нелепый пассаж: «Правдивость утверждений, которой нельзя избежать, — официальный долг индивидуума перед всеми, как бы ни был велик возникающий в результате урон для него самого или для других». Неудивительно, что это возмутило Бенжамена Констана,[16] хотя Кант и ответил — весьма неубедительно — и попытался указать на то, что убийцу можно арестовать, прежде чем он воспользуется сведениями, полученными им благодаря правдивому ответу.