Виктор Лагздиньш - Ночь на хуторе Межажи. Смерть под зонтом. Тень

– Но платят лихо.

– Да, может, платят и прилично, но ты при этом – никто. Вроде рассыльного, кому настоящей работы не доверишь. Только и всего. И по утрам ты идешь не на работу, а будто на каторгу. И всегда тебе будет казаться, что мало заплатили! Слушай, я поговорю с начальником цеха…

– Да оставь ты меня в покое, я же тебя не трогаю!

– Не хочешь? Не надо. Кума с возу…

– Хватит спорить, может, мы вовсе и не братья.

– Я совершенно серьезно. Могу поговорить. Мне не откажут.

– Отложим до следующего раза.

Они еще не успели расстаться, когда Эви на одной из архивных полок нашла нужные папки с документами. Чтобы не бегать вверх–вниз с каждой папкой в отдельности – речь шла о периоде времени в несколько лет, – она сложила их на левую руку, как поленья.

– Ох и тяжелые, – сказала Эви, вывалив весь этот ворох на директорский стол, и принялась массировать себе руку. Пыль взвилась столбом.

– Что ты принесла, деточка? – директор взглянула на нее исподлобья.

– Из архива… Тут все в кучу… Накладные на продукты, банковские документы, инвентаризационные акты…

– Разве я просила тебя об этом?

– Я решила… Завтра не выйдет, вы весь день будете заняты. Я думала, помогу.

– Эви, ведь ты разумная девушка.

– Я действительно…

– Ты думаешь, мы найдем? Впрочем, может, и найдем. И как, по–твоему, что мы найдем?

– Я вас не понимаю. Фамилию той женщины.

– Правильно, Эви. Фамилию той женщины. Фамилию женщины, которая родила двойню. А эти ребята ищут мать. Мать. Не поняла?

Девушка в замешательстве помотала головой.

– А это не мать. Не мать. Теперь не военное время, теперь дети у матерей не пропадают, теперь их теряют с умыслом. Мне этих ребят жаль. Ну скажем им фамилию, ну дадим адрес. Они пойдут по адресу и встретят грязную алкоголичку. Ты знаешь, чьи дети к нам поступают.

– Но не все же такие.

– Не все. Правильно. Но ведь это поступок, которому нет оправдания. Самое подлое предательство. Она будет перед ними плакать, лгать, клясться. И они простят. Верь мне, они ее простят, так как они ищут мать, и это слово для них святое. И потом эта, с позволения сказать, мать повиснет у них камнем на шее.

– Но… Может быть…

– Никаких «может быть». Разве люди, воспитавшие этих ребят, не заслуживают, чтобы их по меньшей мере пожалели? Ты понимаешь, каким это будет ударом для них?

– Что делать? Нести обратно?

– Нет у нас документов за этот период времени! Не сохранились! То, что они братья, они установят и без нашей помощи.

– Я не знала, что вы можете быть жестокой.

– Нет, я не жестокая. Я просто хочу быть справедливой.

Может ли ложь быть справедливой? Иногда, вероятно, может.

Но Виктора слова директора не остановили, он искал другие источники информации – в родильном отделении больницы и за ее стенами. Сведения были довольно расплывчатыми, но после просеивания кое–что могло и сгодиться.

Глава тринадцатая

– Как в той песне поется: и опять, и опять?.. – спросил Виктор.

Эрик ничего не ответил, он неотрывно смотрел на официантку. Казалось, она навечно застряла в дверях, через которые полагалось выносить чудеса кулинарного искусства. Он ждал, чтобы она сдвинулась с места, а она ждала, когда стихнет очередной порыв резкого осеннего ветра, который в этом кафе на открытой веранде просто свирепствовал, трепал полосатые полотняные зонты, явно намереваясь разорвать их в клочья, гулял по столикам. Она уже заработала насморк, и руки у нее были красные, озябшие. Хотя она и старалась подольше побыть на кухне. Несколько посетителей, торчавших за столиками, вызывали у нее ненависть. Не будь их, администрация закрыла бы это заведение – и она бы давно уже работала в тепле, как все порядочные люди.

– Два кофе и… и два по сто водки, – заказал Эрик, но карандаш официантки не запрыгал по блокноту.

– Насколько мне известно, водки в нашем кафе никогда не было, – высокомерно сказала она.

– Коньяк? – Эрик повернулся к Виктору. Тот одной рукой оберегал от ветра помятые листки бумаги, а другой ставил на них какие–то таинственные знаки.

– Бери ликер, такая же дрянь, но дешевле.

– Двести ликера.

– Какого? У нас их несколько.

– Покрепче.

– Бенедиктин, – уточнил Виктор. – Депутат, дай–ка мне ту книженцию!

– Прошу тебя…

– Извини, старик, забыл. Больше не буду! Посмотри–ка, где улица Спаргелю.

– Знаешь, кажется, дома мне больше не верят… – начал Эрик, листая «Краткий справочник». – Ивета еле сдерживается, вот–вот пойдут расспросы. Пока ей гордость не позволяет. Я говорю, занят на подготовке пожарной команды, сейчас до меня дошло, она ведь может позвонить в депо.

– У тебя красивая жена.

– А ты откуда знаешь?

– Не знаю, мне так кажется.

– Почти угадал. Может, и не писаная красавица, зато хорошая. Улица Спаргелю… Ориентир один – улица Красотаю…

– Далеко… Отсюда далеко. Нам надо бы… – В этот момент официантка принесла заказ и, не сказав ни «пожалуйста», ни «приятного аппетита», удалилась. Виктор отпил глоток тепловатого кофе и вылил в чашку ликер из стакана.

– Разве так вкуснее?

– Скорее проймет сверху донизу. Адреса в центре пометим, скажем, буквой «А», те, что подальше, в сторону Юглы, буквой «Б»… Каждый район Обозначим индексом, иначе потеряем время без толку.

– Мудрец!

– Мудрец и красавец!

– Вдвойне мудрец, кофе с ликером и в самом деле можно пить.

– Улица Пиена… Найди…

– Нечего искать, я и так знаю, где она. Первым троллейбусом до конца.

По дороге к троллейбусной остановке Виктор думал о жене и дочери Эрика. Неправда, он знал их не только по его рассказам. Девчушка совсем еще крохотная, что о ней скажешь; а вот в Ивете была какая–то степенная, величавая красота, и он завидовал брату. Всякий раз Ивета вспоминалась с ребенком, будто без ребенка вовсе и не существовала. И он поехал посмотреть на нее еще разок. Теперь было проще, Виктор знал, когда она выходит с ребенком гулять. Он почувствовал, что зависть начинает перерастать в ревность. Виктор осмелился пройти совсем близко от нее. Пряча лицо. Да, это была она. О такой он всегда мечтал. Белла? Недоразумение, яркая погремушка, не больше. Белла – погремушка, Нина – страсть. Как он обманывал себя с этими женщинами! Эрик с Иветой конечно же счастлив, такое вот благородство и умиротворенное спокойствие женщины не может не делать мужчину счастливым.

Виктору стало необходимо раз или два в неделю видеть ее, но когда Эрик решил познакомить его с Иветой, он категорически отказался. Наш положительный герой думал, что Ивету можно даже посвятить в их заговор, но Виктору было ясно, что таким образом брат хочет оправдаться перед женой за свое вечное отсутствие по вечерам.

– Берегись, у близнецов одинаковые вкусы, – с деланной веселостью сказал Виктор.

– Ты тоже об этом читал?

– Нет, я об этом догадываюсь.

Эрик рассказал, что библиотекарша дала ему статью о близнецах в медицинском журнале. Близнецы, живущие вместе, тратят максимум усилий, чтобы отличаться друг от друга и таким образом подчеркнуть свою индивидуальность. А близнецы, живущие раздельно, обладают одинаковыми вкусами, их прельщают одни и те же блюда, им нравится одна и та же музыка и у них одинаковые увлечения. Англичанок Фреду и Грету Чаплин, до тридцати лет живших раздельно, по очереди пригласили в один и тот же магазин. Всем на удивление, они вышли оттуда, купив одинаковые платья. А Джанетта и Айрин Гамильтон при своей первой встрече были буквально шокированы: обе носили одинаковую прическу и одежду, и даже их подружки на школьных фотографиях оказались похожими.

Виктор слушал краем уха, он думал об Ивете, вспоминая, как впервые увидел ее. Было часов девять или десять утра, он возвращался с совершенно дикого полуторадневного карточного марафона у Мартыновны. Утомленного, одуревшего от длительного бодрствования, его не брал даже алкоголь. И вдруг ему пришло в голову, что надо бы увидеть жену Эрика. Он понимал, что это глупо, и все–таки сошел с трамвая, нашел такси и велел водителю ехать в этакую даль. Долго сидел на скамейке под деревьями, ждал, когда она выйдет с ребенком погулять. И едва Ивета показалась в дверях, сразу узнал ее, хотя раньше никогда не видел, разве что на маленькой фотокарточке, которую Эрик носил с собой в бумажнике.

У Мартыновны игра шла по–крупному, дух захватывало, Виктор за несколько часов просадил почти все, что оставалось от заработанного в лесу. Он вышел из игры, имея рублей десять в кармане для решительной ставки, решил подождать, когда внутренний голос опытного игрока скажет ему: «Давай!» Коля–Коля был пустой уже к десяти утра, они оба с Тараканом куда–то смотались и вернулись со столовым серебром, и вдова Мартыновна купила его у них по сорок копеек за грамм. У нее были черные пластмассовые весы, как в фотолабораториях, а Коля–Коля за сорок отдавать не хотел, в скупочном магазине дают девяносто.