Жорж Сименон - Друг детства Мегрэ

Один из подозреваемых больше других привлекает внимание, поскольку находился в квартире в момент совершения убийства. Но был ли он просто пассивным наблюдателем? Является ли он виновником преступления?

Комиссар Мегрэ, лично ведущий расследование, оказался в ситуации весьма деликатного свойства. Вышеупомянутый подозреваемый, Леон Ф., — один из друзей детства комиссара.

Не потому ли, несмотря на ряд улик, он все еще на свободе? Трудно поверить, что…»

Мегрэ скомкал газету, встал и процедил:

— Ну что за идиоты!

Произошла ли утечка информации от кого-либо из инспекторов, по простоте душевной проговорившегося журналистам? Он знал: репортеры повсюду совали свой нос. Наверняка расспросам подверглась и привратница, однако вообразить себе, чтобы с ними она была разговорчивей, чем с полицией, было трудно.

Была еще одна возможность утечки информации: художник с бульвара Рошешуар, сосед Флорантена.

— Тебе это очень неприятно?

Он пожал плечами. По правде сказать, заметка в газете лишь усугубляла его нерешительность.

Перед тем как уйти домой, он получил баллистический отчет, подтверждавший сказанное медиком-экспертом. Пуля была огромного и редкого калибра — 12 миллиметров и могла быть выпущена лишь из револьвера бельгийского производства старинного образца, купить который в наши дни было просто невозможно.

Эксперт добавлял, что определить марку револьвера не в его силах.

По всей видимости, это был тот самый старый револьвер из ночного столика. Где он теперь? Ищи ветра в поле.

Он с равным успехом мог лежать на дне Сены и в сточной канаве, на пустыре и в поле.

Почему преступник унес с собой этот компрометирующий его предмет, а не оставил его на месте преступления? Побоялся ли он оставить на нем отпечатки пальцев, которые у него не было времени стереть?

Если так, то у него тем более не было времени стереть отпечатки с мебели и предметов, до которых он дотрагивался.

А ведь в спальне исчезли все отпечатки, в том числе на дверных ручках.

Значило ли это, что убийца не провел в квартире четверть часа, как следовало из показаний Флорантена?

И не сам ли Флорантен стер их?

Все нити вели к нему. По всему выходило: он был единственным виновником. Однако Мегрэ не доверял логике.

И при этом злился на себя за свое терпение, сильно смахивающее на снисхождение. Не поддавался ли он некоему чувству верности своей юности?

— Полная чушь! — вслух проговорил он.

— Вы действительно были друзьями?

— Да нет. Его шутовские выходки меня скорее раздражали.

Мегрэ умолчал о том, что захаживал в кондитерскую, чтобы взглянуть на сестру однокашника, отчего его бросало в краску.

— До скорого…

Мадам Мегрэ подставила ему щеку для поцелуя.

— К ужину вернешься?

— Надеюсь.

Пошел дождь, а он и не заметил. Жена с зонтом выскочила вдогонку.

На пересечении улицы с бульваром он сел в автобус и под мерное покачивание стал рассеянно смотреть в окно на странных животных — людей, спешащих в разные стороны. Еще немного, и они побегут. Куда? Зачем?

«Если до понедельника ничего не найду, засажу его», — пообещал он себе, словно для того, чтобы успокоить свою совесть.

Под зонтом добрался он от Шатле до набережной Орфевр. Порывистый ветер с дождем немилосердно хлестал его по лицу. Мокрой водой, как говаривал Мегрэ в детстве.

Стоило ему появиться в кабинете, как в дверь постучали, вошел Лурти.

— Бонфис сменил меня. Она вернулась.

— В котором часу?

— Без двадцати двенадцать. Смотрю, спускается себе спокойненько по улице с сумкой в руках.

— Сумка была полная?

— Во всяком случае, полнее и тяжелее, чем утром.

Проходя мимо меня, она внимательно меня оглядела. Да так, словно потешалась надо мной. Войдя к себе, сняла с двери табличку: «Привратница на лестнице».

Мегрэ раз пять-шесть прошелся по кабинету от окна до двери и обратно. Остановился, когда решение созрело.

— Лапуэнт здесь?

— Да.

— Попроси его не уходить. Я сейчас вернусь.

Он запасся ключом от двери, ведущей из уголовной полиции во Дворец правосудия. Длинными коридорами, темными лестницами добрался до кабинета следователя.

Большинство помещений Дворца были пустынны, безмолвны. Шансы, что во второй половине дня в субботу он застанет у себя Пажа, были невелики.

— Войдите, — отозвался на стук голос, доносившийся словно откуда-то издалека.

Следователь весь в пыли силился навести порядок в небольшой комнате без окон, прилегающей к его кабинету.

— Представьте себе, Мегрэ, я обнаружил несколько досье двухлетней давности, которые так и не были зарегистрированы. Понадобится уйма времени, чтобы ликвидировать все лишнее, накопленное моим предшественником в этом чулане.

— Я пришел за постановлением на обыск.

— Обождите, я вымою руки.

Паж скрылся в туалетной комнате в конце коридора. Следователь выглядел симпатичным добросовестным малым.

— Что нового?

— Меня беспокоит привратница. Уверен, она много знает. Вчера во время очной ставки она одна была невозмутима, она единственная, кто знает убийцу, разумеется, помимо него самого.

— Зачем ей молчать? Из ненависти к полиции?

— Не думаю, что этого достаточно, чтобы не подвергаться опасности. Я даже предположил, не попытается ли убийца убрать ее, и приставил к ней одного из своих людей.

По моему мнению, если она так упорно хранит молчание, ей за это заплатили. Не знаю сколько. Когда же она воочию убедилась, какой серьезный оборот принимает дело, то, должно быть, сообразила, что продешевила.

И вот сегодня утром просто с профессиональной ловкостью ускользнула от инспектора. Чтобы сбить его с толку, она сперва для виду зашла к мяснику. Затем как ни в чем не бывало — в бакалейную лавку, а инспектору и невдомек ее хитрость. И лишь четверть часа спустя он обнаружил, что у магазина есть второй выход.

— Вам не известно, к кому она направилась?

— Флорантен был со мной на кладбище в Иври. Жан Люк Бодар тоже присутствовал на похоронах.

— Она встретилась с одним из трех других подозреваемых?

— Она не могла ни с кем встретиться. Ламотт вернулся вчера скорым в Бордо. Курсель был в Руане, ждал друзей к обеду. Франсуа Паре заболел, лежит в постели, настала очередь его жене поволноваться.

— На чье имя выписать постановление на обыск?

— Госпожа Блан, привратница.

Следователь отыскал в ящике своего письмоводителя бланк, заполнил его, подписал, поставил печать.

— Желаю удачи.

— Спасибо.

— Кстати, не беспокойтесь по поводу газетных комментариев. Все, кто вас знает…

— Благодарю вас.

Спустя несколько минут в служебном автомобиле, управлял которым Лапуэнт, Мегрэ выехал со двора уголовной полиции. Как и всегда по субботам, движение на улицах было оживленным, все куда-то спешили. Несмотря на дождь и ветер, многие торопились попасть на автострады, ведущие за город.

Лапуэнту удалось быстро припарковать машину прямо напротив дома. Бельевая лавка была закрыта. Только обувной был еще открыт, но покупателей не было, и торговец, стоя на пороге, грустно пялился на тучи, из которых лило и лило.

— Что будем искать, шеф?

— Все, что может нам пригодиться. Возможно, найдем деньги.

Впервые Мегрэ видел привратницу сидящей. Водрузив на свой нос картошкой очки в стальной оправе, она читала свежую газету, выходившую во второй половине дня.

Мегрэ толкнул дверь, за ним вошел Лапуэнт.

— Ноги вытерли? — спросила она и, не получив ответа, добавила: — Что вам опять от меня надо?

Мегрэ молча протянул ей постановление на обыск.

Она прочла его раз, другой, третий.

— Не понимаю, что это значит. Что вы собираетесь делать?

— Произвести обыск.

— Вы хотите сказать, что будете рыться в моих вещах?

— Поверьте, я весьма сожалею.

— Я вот думаю, не позвать ли мне адвоката.

— Это будет означать, что вам есть что скрывать. Лапуэнт, не своди с нее глаз и не позволяй ни до чего дотрагиваться.

В углу комнаты возвышался шкаф для посуды в стиле Генриха II, верхние дверцы которого были застеклены.

Здесь она держала рюмки, графин и фарфоровый кофейный сервиз в крупный цветочек.

В ящике справа хранились ножи, вилки, ложки, пробочник и три разрозненных кольца для салфеток. Прежде приборы были посеребренными, но теперь серебро облезло и проступала медь.

Куда интересней был ящик слева: фотографии, документы. На одном из снимков была запечатлена чета.

Госпоже Блан было лет двадцать пять, и хотя она уже тогда была далеко не статуэткой, все равно было трудно предвидеть, в какого монстра она превратится со временем. Она даже улыбалась, стоя вполуоборот к мужчине со светлыми усиками — видимо, мужу.

В одном из конвертов Мегрэ обнаружил список жильцов с ценой за квартиру против каждой фамилии. Под стопкой открыток он нашарил какую-то корочку: это была сберегательная книжка.