Жорж Сименон - Плюшевый мишка

– Я колебался, заходить к тебе или нет. Ты мне, наверное, не поверишь: мне пришло это в голову внезапно, минут пятнадцать назад, когда оказался на площади Клиши.

Как бы он ни хорохорился, но вел он себя как обычный пациент, и так же принуждал себя улыбаться, чтобы показать, что он ничуть не волнуется.

– В общем, я хотел спросить у тебя насчет одной вещи, которая случилась со мной сегодня днем, и я, по правде говоря, тревожусь.

Он был доволен тем, что высказал все это непринужденно, спокойно, без труда складывая фразы и находя точные слова.

– Я принимал у своей пациентки роды без анестезии, по методу психологического обезболивания. Ты ведь знаешь – здесь используется старая теория условных рефлексов и, следовательно, только от врача-акушера зависит родовая деятельность пациентки: с помощью ключевых слов он в нужный момент подсказывает ей, что делать.

Пользуясь этим методом, я принимаю роды уже много лет, так рожают процентов тридцать – сорок женщин, поступающих в мою клинику.

Так вот, сегодня, в самый критический момент, случилось то, что я назвал бы... пробелом. Я знал, где нахожусь и что мне надлежит делать, но у меня вдруг выскочило из головы нужное слово и я не мог вспомнить нужный жест...

– А раньше с тобой никогда такого не случалось?

– Никогда.

– А при других обстоятельствах, я хочу сказать – на улице, за столом, среди людей, тоже не было ничего подобного? У тебя никогда не возникало ощущения, что ты находишься в определенном месте и в то же время тебя там нет, ты словно отсутствуешь или действуешь в нереальном мире?

– Довольно часто, особенно в последние годы.

– Никаких расстройств нейровегетативной системы?

Желудок? Кишечник?

– Боли в желудке, временами. Рентген язвы не показал.

– Ты часто проходишь осмотр?

– Понимаю твой вопрос. Да. Но ты не думай, я не ипохондрик.

– Как у тебя с давлением?

– Низкое. Около одиннадцати на семь. И много раз опускалось до десяти.

– А раньше?

– От тринадцати до четырнадцати.

– Не возражаешь, если я тебе сейчас измерю давление? Иди сюда.

В кабинете царил такой же развал, как в гостиной, кожа на креслах и на кушетке износилась, как на отцовском вольтеровском кресле в Версале. Но, как ни странно, это создавало благоприятную, успокаивающую обстановку. Казалось, что все эти вещи тебе давно знакомы. Хотелось держаться просто, без церемоний.

– Мне лечь?

– Не обязательно. Сними пиджак и садись.

Барнакль не изображал значительной мины, не священнодействовал. Все его движения казались обычными, будничными.

– В котором часу ты обедал?

– Совсем не обедал. Но обстоятельства сложились так, что я был вынужден выпить несколько бокалов.

– Обычно ты много пьешь?

– Нет.

– Принимаешь лекарства? Барбитураты?

– Только когда не могу заснуть.

– Сколько часов ты ночью спишь?

– Ну, это зависит от того, когда моим пациенткам вздумается рожать. Иногда удается поспать три часа, иногда – пять-шесть, больше почти никогда. Если есть возможность, ложусь ненадолго подремать, дома или в клинике.

– Ты устаешь?

Он не посмел признаться, что иногда готов заплакать от усталости, да что там – ему и в самом деле случалось плакать настоящими слезами, когда он оставался один, у себя в кабинете или в постели. Он так ничего и не сказал из того, что собирался сказать, потому что ему вдруг представилось, что всего этого больше не существует.

– Неудивительно, что ты чувствуешь себя усталым. Давление опустилось до девяти. Давай уж я заодно проверю твои рефлексы. Если я тебе слишком надоем, останови меня. А то ведь я как старая цирковая лошадь. Меня обучили всей этой рутине, вот я и тяну ее. Сними-ка носки. Дай мне левую ногу.

Он вынул из кармана перочинный ножик и, не открывая его, поскреб им по подошве:

– Так ты чувствуешь что-нибудь? А так?

Потом постучал по сочленениям маленьким молоточком.

– Давно ли ты проверял глазное дно?

– Несколько месяцев назад.

Шабо надел носок и ботинок, уселся на табурет, а Барвакль нацепил себе на лоб рефлектор с маленькой лампочкой:

– Смотри на кончик моего пальца... следи за ним... ТЫ ведь помнишь все эти штучки-дрючки... Сегодня есть аппаратура, которая дает точно такой же результат, но стоит куда дороже... Смотри на потолок... на пол... еще на потолок... на пол... на камин... на дверь... на камин... Ну вот и хватит!

Он снял с головы рефлектор:

– Ты делал анализ мочи? Сахара и альбумина нет? Удельный вес в норме?

Шабо надел пиджак, и они уселись за столом друг против друга.

– У тебя не было гриппа или какого-либо вирусного заболевания? Прости, что я об этом спрашиваю, но ведь ты наверняка сам об этом думал.

Он разжег трубку, немного помолчал.

– Да, а как поживает маленькая девочка, которую ты ко мне приводил?

– Как раз сегодня вечером я узнал, что она вот-вот станет звездой экрана.

– Если мне не изменяет память, у тебя есть еще одна дочь?

– И дочь, и шестнадцатилетний сын, который отказался держать экзамены на бакалавра.

Шабо почувствовал подвох и решил не попадаться на удочку. Он был в восторге от собственной проницательности.

– У жены все в порядке?

– Она молодеет.

– В клинике все идет нормально?

– Там все даже слишком хорошо.

Если нужно, он может и сплутовать.

– Я хорошо понимаю, что сегодняшний случай встревожил тебя. Я-то думаю, вряд ли он повторится, разве что ты, будучи человеком впечатлительным, поддашься самовнушению. Сколько времени ты не был в отпуске?

– Полтора года.

– А сколько отдыхал?

– Неделю.

– С семьей?

Он заколебался, но решил обойтись без подробностей:

– У нас каждый отдыхает сам по себе.

– Для тебя так даже лучше. Но неделя – это слишком мало. Ты замечал у себя еще какие-то недомогания?

Шабо отрицательно покачал головой. Взаимопонимания не получалось, и только по его вине, потому что он намеренно не подпускал к себе, это становилось почти игрой.

– Ты решительно отказываешься от пива? Тогда позволь, я налью себе.

Он пошел за бутылкой в кухню, и Шабо услышал негромкий разговор – несомненно с женщиной, в комнате рядом с гостиной.

Барнакль не носил обручального кольца, продолжал вести богемный образ жизни, как прежде в Латинском квартале, и, несомненно, по-прежнему менял своих подруг когда ему заблагорассудится.

Вернувшись, он сказал:

– Будь ты обычный пациент, я посоветовал бы тебе сделать электроэнцефалограмму. Для этого пришлось бы прийти ко мне в больницу – здесь нет ни аппарата, ни ассистентки. Безусловно, ты не эпилептик, ты бы узнал об этом первый. А вот есть ли другие поражения...

Он отстранил его жестом, сел, держа в руке бокал с пивом:

– Я мог бы предложить тебе тесты... Ты ведь помнишь тест Кателя – нас еще заставляли без конца ставить его умственно отсталым? Разумеется, это не твой случай... Не представляю себе также, как бы ты играл в детские игры по тесту Роршаха... Дурацкие трюки... В них не больно-то верят, но пользуются – просто потому, что ими напичканы все научные труды... А все же бывает, что они наводят тебя на неожиданный след... И не похоже, что для тебя годится тест Мира... Помнишь такой? Или забыл?

Должно быть, мы оба со стороны выглядим довольно глупо... Прошу тебя – проведи на листе бумаги линии: сверху вниз, снизу вверх, слева направо, в обратном направлении – сначала с открытыми глазами, потом с закрытыми... Предполагается, что при сравнении этих линий выявляют эгоципетную тенденцию пациента, благодаря чему можно определить степень его агрессивности... Ты как – агрессивен?

Он засмеялся и отхлебнул пива:

– Видишь ли, беда с людьми вроде тебя – слишком вы много знаете, с вами все тесты идут насмарку. Если я ставлю вопрос – ты ясно видишь, какие умозаключения я могу вывести из твоего ответа. Что, разве не так?

– Разумеется, так.

– Следовательно, ты постараешься дать такой ответ, чтобы я вывел нужное тебе заключение. Тебе в твоей специальности везет куда больше. Даже если женщины пытаются тебе лгать, ты располагаешь конкретными доказательствами.

– Бывает, что они обманывают и меня.

– Ну, разве что ненадолго. Я колеблюсь между двумя советами, которые мне хочется тебе дать, хотя знаю заранее, что ты не примешь ни тот ни другой.

– Все равно, говори.

Теперь Шабо уверился, что его друг ничего не понял.

Он думает, что это обычный случай, который со временем можно излечить. Ему даже в голову не приходит, что через несколько часов наступит кризис.

– Первый совет. Завтра же утром ты садишься в поезд или в самолет, предпочтительнее – с хорошенькой женщиной, и проводишь несколько недель где угодно – в Венеции, в Неаполе, в Испании или в Китае. Сам выберешь, какой климат тебе больше нравится. Никому не даешь адреса. В общем, устраиваешься так, чтобы тебя оставили в покое. Ну, конечно, ты на это не пойдешь. Я уже привык к таким, как ты. Никогда еще не встречал человека, который может допустить, что без него обойдутся, что его присутствие не такая уж необходимость и что от его отъезда не перевернется мир. Ты ведь из таких, верно?