Андрей Кивинов - Ля-ля-фа

Надо будет соврать что-нибудь. Правду отложим на крайний случай. Если время припрет. Деньгами припрет. Должно ж у матери на черный день что-нибудь иметься. Где-нибудь в белье или под матрасом. Это, кстати, проверим.

Мать сейчас дома. Ох, влетит мне. Поэтому лучше я сначала позвоню ей. А подостынет – приду. Она за часик отойдет – главное, жив, – на работу уйдет, а к вечеру и забудет. Хотя, с другой стороны, чего она так переживает? Я ж уже взрослый. Это ей все кажется, что маленький. А я большой. Большой Том. Мистер Том. Девятнадцать – не девять. Можно и не предупреждать, где ночку собираюсь провести. Матери, наверное, все одинаковые. Вон, баба Зоя с шестнадцатой квартиры своего пятидесятилетнего отпрыска все сыночком зовет, да сопли бегает подтирает.

Звонить я пойду к Джерри. На самом деле она не Джерри, а Юлька. Джерри она потому, что я Том. Том и Джерри. Как не трудно догадаться – дворовый фольклор. Джерри не обижается, а я – тем более. Джерри, мышь из мультика, персонаж положительный. Кот – не очень, но мне до фени.

С Юлькой я с третьего класса за одной партой сидел. Это было выгодно с нескольких сторон: всегда по дружбе получишь помощь на контрольной, да и, потом, приятно так близко сидеть с симпатичной барышней. С третьего по восьмой класс последнее обстоятельство меня не очень трогало, но после внутри стал просыпаться мистер Том, то есть взрослый мужик со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ну, не то чтобы я там: «Ой-ой-ой, люблю, готов на край света…». Я не готов. Просто приятно. За Юлькой полшколы бегает, улыбка – Голливуд, а она вроде как только со мной.

Правда, сейчас хуже. Юлька умная, не то что я, оболтус. В институт поступила. Пока я изучал возможности, предоставленные резко начавшимся возмужанием, она сидела за учебниками. А в институте ухажеров будь здоров, того и гляди, Юлька в чье-нибудь перекрестье попадет. Или уже попала. Что-то она не такая в последнее время. Или я не такой. И все, мистер Том, ваше место занято. Товарищем с умной головой. Джерри теперь без Тома. Обидно. Черт, ревность, что ли? Никогда бы не подумал.

Джерри жила в соседнем «колодце», соединенным с нашим узеньким тоннелем-проходом. В детстве я очень боялся ходить там и делал крюк через проспект. А мать до сих пор боится.

Двери открывает сама Юлька. Я имею в виду «именно Юлька», потому что она живет с родителями, которые тоже иногда открывают двери. Сейчас их нет.

– Ты где был?

Вот так. Как будто я должен перед ней отчитываться. Надо было к Шурке пойти. Он бы не доставал глупыми вопросами. Но Шурка сейчас наверняка на рынке пасется, ему не до меня. Да и, потом, он черта с два накормит. А жрать охота.

Я захожу к Джерри. Квартирка у нее – шик, папашка – директор какого-то там треста. Да и мамаша при деньгах, главбух в СП. На жизнь хватает и без сдачи комнат.

Я молча скидываю потертые на рыночном асфальте кроссовки и прохожу в комнату. «Хай-блэк Тринитрон» выдает новости. Я беру «лентяйку», убавляю звук и снимаю трубку Юльки-ного АОНа. Дома занято. Мать обзванивает места моего возможного пребывания. Ну что за жизнь, взрослому человеку нельзя ночкой инкогнито заняться собственными проблемами! Интересно, в мэрию мать уже позвонила? Я бы не удивился. Ставим телефон на автодозвон. Проза в стихах: «фон – вон».

– Том, я ж с тобой разговариваю. Мать телефон оборвала. Куда ты пропал?

– Гулял, – вяло отвечаю я.

– А что, позвонить нельзя было? Где ты гулял?

– Понимаешь, Юлия, как бы тебе сказать… Я именно поэтому к тебе и пришел, ты единственный человек, который может войти в мое положение. Дело в том, что сегодня ночью я, кажется, стал мужчиной.

– Тьфу, дурак…

– А я думал, ты обрадуешься. Ну наконец-то, Коленька!.. Закурить нет?

– С ума сошел?!

– А у предков?

– У нас никто не курит. И чем это от тебя так несет?

Мне крайне неловко. Несет, наверное, здорово. Но я не виноват, что в милицейских номерах напрочь отсутствуют самые элементарные кондиционеры, а влажная уборка делается только в том случае, когда сержант забудет вывести узника в туалет.

– Пожрать бы… Потом расскажу.

Джерри покачала головой и ушла на кухню. Она меня знает: если уж не хочу, из меня клещами слова не вытянешь.

Я отключил дозвон. Перерыв. «Хай-блэк» перешел к криминальной хронике. Потому и перерыв. Для меня это теперь животрепещущая тема. Живо-живо трепещущая. Я очень надеюсь, что говорящая голова не упомянет некоего Николая Томина, одного из лидеров санкт-петербургской наркомафии, у которого сотрудниками милиции изъято при обыске пятьдесят кило марихуаны. И всевидящая видеокамера не передаст на экраны изображение заспанной рожи упомянутого субъекта.

– Накануне из Национального музея совершена, пожалуй, самая крупная кража за последнее десятилетие. Неизвестные преступники проникли в один из залов, где сейчас выставляются произведения всемирно известного мастера Шквар-целли. Украдены несколько офортов и золотая статуэтка «Диана на закате». Шедевры оцениваются примерно в сто миллионов долларов. По версии созданной оперативно-следственной группы, к похищению, возможно, имеют отношение работники музея, поскольку злоумышленники были знакомы с системой сигнализации и точно знали местонахождение картин. Так или иначе, это преступление может нанести серьезный урон и без того обедневшему культурному достоянию страны.

В Центральном районе совершено несколько дерзких налетов на квартиры. Во время одного разбойного нападения хозяин квартиры, молодой предприниматель, был застрелен из пистолета. Согласно версии правоохранительных органов, все налеты были совершены одной и той же преступной группой. Стоимость похищенного приближается к ста тысячам долларов. Ведется следствие…

Ну что они все про доллары, а? Другой темы нет?

Я жму кнопочку, говорящая голова беззвучно шевелит ртом, словно рыба в аквариуме, а я по новой завожу автодозвон и с первой же попытки прорываюсь в свою квартиру. Теперь главное – выдержка. Очень спокойно, тихо, голосом, полным раскаяния:

– Мама, это я…

Хорошо, что Джерри на кухне, у этого телефона сумасшедший динамик, слышно на пять метров. А содержание монолога на том конце провода исключительно приятное. Успеваешь только скромно вставлять:

– Да, мама, конечно, мама…

Но постепенно волны откатывают, буря превращается в бриз, что является хорошим признаком. К вечеру я буду прощен. Остается придумать, куда меня занесло ночью, а заодно спросить, где бы взять бумажку с портретом президента Франклина. Хотя бы на время, попользоваться.

Мать, кстати, уже пять минут занимается телефонным воспитанием, а задать наипростейший вопрос «Сынок, а может, у тебя неприятности, может, тебе денег надо?» так и не догадалась. Но я мать не виню, это она от радости, что я жив-здоров. Криминальную хронику по десять раз на дню передают, можно призадуматься… А неизвестность всегда всякие кошмары рисует. Чего только не передумаешь.

– Хорошо, мама. Я у Юли. Сейчас приду.

Уже твердой рукой трубка кладется на аппарат. Сейчас я не приду. Мать все равно ждать не будет, уйдет в столовую, а у меня исключительно важное дело. Попробуй-ка за девять дней раздобыть полмиллиона при полном отсутствии твердого источника доходов, моральном падении и полнейшей деградации личности. Да, мистер Том, вы деградирующая личность. Милиция, наркотики… Завтра дойдет до краж из музеев и разбойных нападений на жилье. Дойдет, дойдет… И сами будете виноваты. Вместо того чтобы овладевать знаниями, строить светлое будущее, гармонично развиваться, целыми днями шляетесь по рынку в поисках легкого заработка и приключений на юную задницу.

А что? Я – потерянное поколение. Не в том смысле, что меня кто-то потерял, а в том, что я не могу себя найти. Я не могу найти достойного применения своему развивающемуся телу и пока не окончательно испорченной душе. Учиться? Увольте. Пять лет потей, бедствуй на стипендию, чтобы потом попасть в жидкую прослойку, называемую при социализме интеллигенцией, и до старости зарабатывать двадцать долларов в месяц, просиживая штаны в одной из контор. Не-не, я ошибся дверью.

Бизнес? Очень заманчиво, но, имея желание, я не располагаю возможностями. Нет так называемого «начального капитала». И самое обидное, что его никто не предлагает. Сам? С удовольствием, но в моих услугах почему-то никто не нуждается. Молодой человек, понимаете, дело в том, видите ли… Пошел вон, короче.

Остается рынок. Само собой, не тот, про который говорящие головы трещат: «Мы идем к рынку!». Остается получерный районный рынок площадью пару га, где потерянное поколение ищет себе применение, местные бизнесмены наращивают свои начальные капиталы путем спекуляции, прикрытой красивым словом «коммерция», местные бандиты – путем попрошайничества, прикрытого красивым словом «охрана», а местные нищие – путем вымогательства, прикрытого красивыми словами «умерла мама».