Андрей Кивинов - Ля-ля-фа

Я знаю, кто на рынке щиплет карманы, кто шарит по машинам, кто крутит «динамо», кто торгует «травой» и «Джефом», кто стрижет налоги с ларьков и кто сидит на игле. Я знаю, но не влезаю. Те, кто влезает, зовут себя деловыми людьми. Значит, я не деловой человек. Все правильно. Мне как раз сегодня на это указали. Я – никто.

Шурку я нахожу у Вагифа. Вагиф – азербайджанец, он имеет на рынке деревянную закусочную, которую мы зовем «скворечником». Вино в разлив, шашлыки, какие-то национальные наво-роты, купленные в обычной кулинарии и разогретые на электрической плите. Вагиф – неплохой мужик, хоть и «черный». Он постоянно острит и смеется. Возможно, для того, чтобы выводить из шока посетителей, увидевших цены на его кулинарные чудеса. Не смеется он в двух случаях: когда к нему заскакивает выпить-закусить Генерал со свитой и когда на рынке проходит милицейский рейд. «Пожалуйста, проходите, ребята, всегда рады дорогим гостям. Рейдуете? Операция, „Гастролер“? Ах, „Арсенал“. Да, да, „Гастролер“ был на той неделе, помню, помню. Смотрите, смотрите, пожалуйста, никакого оружия. Здесь мясо, а здесь помидоры. Там гранаты. Нет! Нет! Аллах с вами. Фрукты такие. Да, да, сейчас сделаем. Понял, десять раз купаты. Отдохните. Что-то зачастили вы. Нет, нет, мне не жалко. Через неделю снова? Операция „Гашиш“? Так, может, вы сейчас заодно и посмотрите? Никакого гашиша. Ну, устали так устали».

Все рейды заканчиваются у Вагифа. Вагиф жалуется, что если милиция будет рейдовать такими темпами, то к осени он разорится. Мы не верим. Его бизнес цветет, потому что в районе рынка это единственная более-менее цивилизованная ресторация. И торгаши с рынка идут в «скворечник» вереницей. Жить на одних бутербродах тяжело, можно гастрит поиметь.

Мы с Шуркой тоже частенько навещаем Вагифа. Штатных рабочих у него нет, а своими силами справляться с таким заведением тяжеловато. Платит он немного, но зато нам перепадает на кухне. А наши постперестроечные желудки вполне могут обходиться одноразовым питанием.

Шурка грузит ящики с пустыми бутылками в Вагифовскую «Газель». Я подзываю его кивком головы, и он идет в зал. Мы садимся за единственный свободный столик и закуриваем Шур-кин «Космос». Вагиф недовольно хмурится – бутылки сами в машину не полезут.

Я рассказываю, как влетел в ментовскую и что моей светлой, неиспачканной биографии грозит темное пятно. Шурка отшучивается, утверждая, что если проблему можно решить с помощью денег, то это не проблема, а неприятность. Мне от этого не легче, поскольку с неприятностью повезло мне, а не Шурке. Мы еще минут пять вздыхаем, пуская дым, затем идем грузить ящики.

Денег у Шурки нет. Я имею в виду, тех денег. Он предлагает занять у Вагифа. В счет будущей отработки. В моем положении все варианты хороши, и мы идем к Вагифу.

– Слушай, мужики. Ну, как раз сейчас не могу. Заказал новую кухню, сам занял. Момент такой. Через месяц без проблем.

Насчет кухни сомневаемся. Вагифа где-то понимаем. Он это не из жадности, а из осторожности. Невелика сумма – сотня «зеленых», но пару джинсов купить можно. Зачем же терять? А народ на рынке бойкий – сегодня занял, завтра забыл.

Я хочу спать. С непривычки. Поэтому отнимаю у Шурки его «Космос» и иду домой. Мимо проплывает наркоман Фанера. Он действительно плоский, как фанерный лист. С утра уже долба-нулся, идет – тащится. Наглядная антинаркотическая реклама. Я никогда не попробую ширнуться, даже из любопытства, потому что еще одной «фанерой» стать как-то не тянет.

Во дворе соседский пацан ищет своего кота. Пацан не выговаривает «р», поэтому получается довольно забавно: «Баксик, Баксик…». Валютный котик. Фунтик-Франктик-Песетик.

Дома никого. Три дня назад въехали новые постояльцы, пара мужиков. Договорились на полмесяца. Вроде коммерсанты. Заплатили вперед.

Я вхожу в нашу комнату, открываю форточку, щелкаю ручкой старенького «Рекорда» и падаю на свой диван, не снимая джинсов и футболки. Телек нагревается, на экране из темноты выплывают прыгающие полуголые девчата и под заводную музыку начинают заниматься аэробикой. Давайте, девочки, давайте. Улыбочку пошире. Во, молодцы, крошки. Раз-два, раз-два… Три. Прыгайте, прыгайте. Никаких проблем, ножки у вас прямо спагетти. Длинные и тонкие. Я тащусь… Я тащусь, не… Я засыпаю, засы…

В коридоре трещит телефон. Я открываю глаза. Девочек на экране уже нет. Есть дяденьки в военной форме с автоматами. Новости из «горячих точек». На будильнике восьмой. Я отрываюсь от дивана и перемещаюсь в коридор. Матери пока нет, коммерсантов тоже. По крайней мере, за их дверью тишина.

– Алло.

– Том! Это я. – Голос Шурки отражается в кабине телефонного автомата. – Мне тут подфартило, можно приподняться. Как раз на сотню. Ты не уходи никуда, я через полчасика буду, давай.

Я кладу трубку. Конечно, не уйду. Жизненно важный интерес. Шурка – молоток, я дрыхну, а он для меня крутится. Ничего, я для него тоже когда-нибудь подсуечусь.

На экране снова девочки. Прыг-скок. Дяденьки в форме пропали. Я вырубаю девчат вместе с ихними ножками. Настроение постепенно улучшается. Конечно, не от девочек. Сейчас придет Шурка, выдаст идею, я этой идеей воспользуюсь, разберусь с Анатолием Игоревичем Небранским и… Это сладкое слово «свобода»! Правильно Шурик говорит, если проблему можно решить деньгами, то это не проблема. И что я такой пасмурный с утра был? Да все нормально, мистер Том. Господи, сто убогих долларов, было бы из-за чего мучиться и видеть мир в черном свете. И не гайка ты и не винтик. Ты деловой человек, и отношение к тебе, как к деловому человеку.

Я достаю «Космос» и начинаю пускать кольца в форточку. Из этого окна плохой обзор двора. Из той комнаты, что сдается, гораздо лучше. Из него видно окно Джерри. Раньше я любил наблюдать за ней. Просто так, от скуки. Дядя Сева пересекает двор с авоськой в руке. Вечером будет сопрано с дождем, если дядя Сева не забудет либретто. Надо будет напротив его окон на стене вывести: «Ля-ля-фа».

Когда-то квартира дяди Севы была коммунальной. История, одновременно и смешная, и трагическая, происшедшая в прошлом году, сделала дядю Севу единственным владельцем шикарных трехкомнатных апартаментов. Помимо него там раньше проживали еще три человека. Одну комнату занимала тихая старушка, баба Нюра, вторую – тетя Ира со своим сыном Лехой.

Так получилось, что к двадцати пяти Леха основательно спился. Чему, кстати, способствовало приятное соседство с дядей Севой. Тетя Ира уговорила сына вшить «торпеду». «Торпеда» – штука суровая, особенно если настоящая, а не дурочка, поставленная у шарлатана. Пару недель Леха держался, после чего решил развязаться. Поводом к развязке послужил принесенный дядей Севой очередной пузырек. Рязвязка оказалась неудачной. Лехино сердце не выдержало, и через три дня наш двор провожал Леху в последний путь.

Тетя Ира после смерти сына затаила на дядю Севу лютую злобу, объявив его своим врагом и выставляя единственным виновником трагедии. И праведный ее гнев не замедлил сказаться.

Пока дядя Сева отдыхал после очередной попойки, тетя Ира влила в кастрюлю с его гороховым супом какую-то отраву. Но верно говорится, что дуракам и пьяницам везет. Тетя Ира забыла про бабу Нюру. А у бабы Нюры была интересная привычка – ввиду маленькой пенсии иногда питаться за соседский счет. Там – котлетку со сковороды, тут – черпачок супчика из кастрюльки. В общем, вы и сами поняли, чем история закончилась. Бабу Нюру отвезли на Смоленское кладбище, а тетю Иру – в женскую тюрьму за неосторожное убийство.

После этого дядя Сева впал в меланхолию и стал устраивать шоу с дождем. Новых жильцов к нему не подселили, и он наслаждался роскошью в одиночестве.

Надо заметить, что, кроме пения дядя Сева увлекается еще и чтением книги. У дяди Севы всего одна книга – «Толковый словарь». Раньше книг было больше, мать говорит, что он работал ведущим инженером в крупной оборонной организации, но после, смерти жены, буквально за год, «оборонщик» скатился до скотского-состояния. Кто-то, пьянствуя полжизни, так и не спивается, а кому-то хватает года. Все свои книги дядя Сева пропил, а «Толковый словарь» не смог, ввиду – его (словаря) низкой покупательной способности. Поэтому днем дядю Севу можно застать на дворовой скамейке со столь необычной книгой в руках. Благодаря дяде Севе я еще в пятом классе узнал значение таких замечательных слов, как «дефлорация» и «оргазм». Ну, и массу других, не менее интересных слов, которыми иногда поражаю своих необразованных сверстников.

По натуре дядя Сева мужик добрый, мать его постоянно жалеет, вспоминая, каким он был раньше, и иногда носит ему харчи с нашего стола.

Нынешнее время он находит крайне интересным и необычным, но считает, что истинных интеллигентов становится все меньше и меньше, а жлобов – все больше и больше. Себя дядя Сева, разумеется, относит к первой категории.