Ноэль Рандон - Черная пелерина

— Купил, — хмуро сказал Лепер. — Я сам видел, как он нес сверток. Мы с ним вместе шли с вокзала. Дюверне был в то утро очень оживленным. Кажется, он хотел отвести от себя мое внимание, потому что рассказывал анекдоты про кюре Бреньона. Постой-ка, что же это было?

— После вспомните, — резко прервал его Рандо.

— Мистер Маккинсли, может, вы раньше поясните, каким образом оторванный кусочек от серебряной упаковки «Тобакко Рекорд» оказался у вас в кармане?

— Это все благодаря детективным талантам собачки мадемуазель Селестины.

— Ох, — выдохнул комиссар, — Селестину хотя бы оставьте в покое.

— Селестина — необычайная девушка, — торжественно констатировал инспектор.

— Абсолютно верно, — присоединился к его мнению Торнтон. — Но и Гастон тоже необычный, потому что — представьте себе только — он принес к моим ногам важную, хотя и мелкую деталь, влияющую на расследование. Станиоль приклеился к липучке, а липучка — к собачьему носу. Щенок любит разбойничать на соседском мусорнике и постоянно находит там разные отбросы. Представим себе, что кто-то сжигает толстую тетрадь, в которой торчит закладка из слоя бумаги и слоя станиоля, тогда все превратится в пепел, за исключением этого серебряного обрывка. Мне было нетрудно определить, на чьем дворе играл щенок мадемуазель Лепер. Ближайшим соседом комиссара являлся Дюверне, в заборе была небольшая дыра, но кроме того у меня в загашнике была еще пара более ранних открытий.

— Да, да. — Лицо инспектора выражало сосредоточенность. — А теперь я попробую проанализировать последние события.

— Слушаем, — сказал Лепер и уселся поудобней в кресле.

— Сегодня у нас понедельник, — начал Рандо.

— В данном случае это верно, — буркнул комиссар.

Рандо быстро взглянул на него и спокойно повторил:

— Сегодня у нас понедельник. Вы первый раз посетили Дюверне в субботу, не так ли?

Торнтон утвердительно кивнул.

— Он не удивился, а даже обрадовался, пригласил вас в столовую и угостил кофе.

— Нет. Вином.

Лепер кашлянул.

— Хорошо, вином. Вы осматривались потихоньку и во время этого визита рассказывали Дюверне содержание своего фильма.

— Словно вы при этом присутствовали, инспектор Рандо.

— Вы вышли, мистер Маккинсли, а советник Дюверне понял, что он пропал. Потому что вы рассказывали ему свой сценарий достаточно подробно. А после этот честолюбивый человек всю ночь искал путь к спасению. И нашел.

— Не понимаю, — занервничал Лепер.

— Если это можно назвать спасением, конечно. Он решил расстаться с жизнью. Но это еще не все. Он решил расстаться с жизнью таким образом, чтобы оставить много улик, дающих пищу для размышлений. Он рассчитывал, что может, убив себя, спасти свою… хм, как бы это сказать, гордость, амбицию?

— Ничего себе гордость, ничего себе амбиция! — риторически повторил Лепер.

— Однако согласитесь, что Дюверне не был посредственным человеком. У него еще хватило силы духа, чтобы в понедельник пойти в «Абрикос» и там сыграть комедию. Он объявил, что раскрыл преступника, купил две трубочки с кремом, был в хорошем настроении. Он договорился с Котаром, отпустил Нанетт, оставил дверь открытой. В таких условиях, при таких обстоятельствах его смерть может расцениваться как результат убийства… Например, убийства по политическим мотивам: крем, отравленный Вуазеном. А что ожидало Дюверне в противном случае? Компрометация, ужасный судебный процесс и гильотина. Появление режиссера в субботу, знакомство с содержанием фильма он воспринял не как предпоследний акт правосудия, за которым уже появляется полиция, но как шанс. Шанс, подаренный ему джентльменом. Сейчас, сейчас, мистер Маккинсли! Ну, вот. Теперь у нас все есть.

— Что у вас есть? — спросил Лепер.

— Дюверне в субботу попросил прощаясь, чтобы вы пришли к нему в воскресенье до обеда по важному делу!

— Вы гений, Наполеон из Тулона. Только одно маленькое уточнение. Не «по важному делу». Дюверне сказал: «Мсье Маккинсли, поскольку вы уезжаете в Италию, придите ко мне в воскресенье часа в три, я приготовлю для вас комплект туристических проспектов, это очень помогает в путешествиях. И, если сможете, принесите две трубочки с кремом от Вуазенов. Я себя плохо чувствую и не хочу выходить из дома». Должен признаться, он мне понравился. На следующий день я принес ему эти две трубочки…

Рандо сказал:

— Всю ночь он обдумывал свою смерть. Он рассчитывал и с помощью самоубийства выиграть как можно больше. Распространил слух о выявлении убийцы, на всякий случай сам купил две трубочки с кремом. А потом решил вас не принимать. Испугался, что вы его обманете, что вы разрушите его план. Но вы, мистер Маккинсли, до конца оставались джентльменом. Вы оставили ему несколько часов времени и даже подарили ему пирожное с отпечатками своих пальцев на упаковке. А даете ли Вы себе отчет, что, оберегая Дюверне от суда мирского, вы вступили в коллизию с французским уголовным кодексом?

— Я отдаю себе отчет, — сказал Торнтон. — Я высоко ценю правосудие как категорию, но в смысле практическом мне отвратительны мучения жертвы, попавшей в ваши руки. Я помог Жану Дюверне побыстрее свести счеты с судьбой. Должен признаться, что я действовал по отношению к вам с холодным расчетом.

— Знаю, знаю. Вы выпроводили Жакоба Калле, чтобы на какое-то время переместить мое внимание на Луизу Сейян, пригрозившую, что она убьет своего опекуна. И что за удивительное совпадение в наших намерениях! Буквально в тот же день, в тот же час я также решил заинтересовать вас биографией этой молодой особы. Но, что касается меня, то я был абсолютно уверен в невиновности воспитанницы Дюмоленов. Вы, естественно, знаете женщин лучше.

— Это уже другое дело. Но кроме всего я собирал аргументы, руководствуясь не только чувством, но и рассудком. Сначала меня поразила ее нервная реакция на смерть опекуна. Депрессия, подавленность… Позже, когда она рассказала мне о Жакобе Калле и вновь планируемом бегстве, я понял, что Луиза, не покидавшая дом на холме и лишенная всякой информации, не знающая об алиби Жакоба, считает, что это он убил Дюмолена. Убил он, а она морально виновна в убийстве. Жакоба задержали в Канн, и поэтому он не явился на условленное свидание. А потом он предпочел не показываться на глаза полиции.

Рандо спросил:

— А сценарий? Ведь писатель упомянул в присутствии Луизы, что хочет создать образ, похожий на нее. Это могло ее испугать, разозлить. Она могла опасаться компрометации. Позже случилось подозрение в краже броши.

— Ах, инспектор Рандо, вы совершенно не знаете души молодой современной девушки! Это Дюмолен боялся скандалов и компрометации, а не его воспитанница.

— Да, это так. А Селестина? — спросил инспектор Рандо удивительно мягким тоном.

Комиссар Лепер, дотоле с большим интересом прислушивавшийся к разговору, подпрыгнул в кресле.

— А при чем здесь моя дочь?

— Успокойтесь, ничего плохого мы ей не сделаем, — мягко сказал инспектор. — В процессе расследования я много внимания уделил вашей необычайной дочери.

— Мадемуазель Селестина — любимица Вильгельма Пуассиньяка, — начал Торнтон, галантно повернувшись к Леперу. — Она знает все его печали и радости, разделяет его увлечения. Я не сомневаюсь в том, что когда мсье Пуассиньяк состарится, Селестина станет во главе радикальной группировки в От-Мюрей. Мсье Пуассиньяк — человек состоятельный, однако же не до такой степени, чтобы на собственные средства поставить памятник во славу Великой Революции. В один прекрасный день Селестина отважилась наконец попросить Дюмолена о дотации на вышеупомянутый памятник. И что же Дюмолен? Он сразу подумал, а не поддаться ли искушению, не сыграть ли шутку с партией Жана Дюверне. Когда в номере «Голоса юга» за понедельник он прочел поданную Жаном Дюверне заметку о пожертвовании на памятник, то радостно потер руки и позвонил советнику Пуассиньяку.

— Откуда вы обо всем этом знаете? — удивился Лепер.

— Это скорее плоды наблюдательности инспектора Рандо. Ему я обязан осведомленностью о деятельности вашей дочери. Еще до того, как позвонить, Дюмолен нашел подходящий момент, чтобы сообщить о своем решении мадемуазель Селестине. Это случилось до локального расследования. Позже Селестина в порыве благодарности сорвала взлелеянную Мейером черную розу и тайно поставила ее на ночном столике писателя. И в тот же день, поздним вечером, посетила Вильгельма Пуассиньяка не столько для того, чтобы спрятаться от дождя, сколько для того, чтобы удовлетворить любопытство. Советник рассказал ей о том, как протекал визит в дом на холме, показал чек. Когда же Шарль Дюмолен был убит, Селестина заперлась в своей комнате, она не хотела видеть людей, видеть свою подружку Луизу. Почему?

— Селестина была больна, — пояснил ее отец.