Джон Карр - Назло громам

— Хочу напомнить тебе, Иннес, вопрос, заданный мной совсем недавно. Что всегда дарили Еве Ферье, тогда — Еве Иден, во время ее поездки в Германию в 1939 году?

Брайан облизнул губы.

— Не увиливай, приятель, отвечай!

— Букеты цветов, — ответил тот, — или памятные флажки. Мэтьюз всегда носил их вместо нее.

— Говорил я тебе об этом, когда мы в первый раз обсуждали этот случай? Именно этими словами?

— Да, и я повторил их Одри в четверг вечером.

— А я, — заявил Хатауэй, — говорил их Гидеону Феллу в Клубе расследования убийств. Ты, Иннес, видел альбом с фотографиями поездки леди в Германию. Там штук шесть снимков, на которых ей вручают букеты цветов, которые она затем передавала Мэтьюзу. Только глупец не может заметить, что в убийстве Евы Ферье в 1956 году и убийстве Гектора Мэтьюза в 1939-м использован один и тот же метод.

— Отравленные цветы в Берхтесгадене? Но тогда у нее в руках не было букета. По крайней мере, нет ни одной такой фотографии.

— Ага!

— Ради бога, прекрати делать такое лицо и произносить это свое «Ага!», — взорвался Брайан, — иначе здесь произойдет еще одно убийство!

— Ты меня очень обяжешь, — заявил Хатауэй, — если воздержишься от подобных грубых шуточек. Уже давно, очень давно мне в голову пришла мысль об отравленных цветах, однако факты скрывали. Несмотря на мои протесты, самые важные факты скрывали от меня, от тебя и ото всех. Если бы семнадцать лет назад я узнал то, что заставил сболтнуть прошлой ночью самого скрытного свидетеля, никакой тайны вообще не было бы.

— Прошлой ночью? И что такого ты узнал?

— Спроси у мисс Кэтфорд.

Белые шторы на окнах шелохнулись; Паула открыла было рот, но ничего не произнесла.

— Я знал разгадку все это время, — сообщил Хатауэй, — но она казалась мне невозможной. По крайней мере, лично я не видел, чтобы в Берхтесгадене миссис Ферье вручали букет цветов.

— Так что же?..

— Вчера утром, друг мой, я поехал в Женеву, чтобы дать телеграмму. Меня не было здесь, когда миссис Ферье умерла от метода, который сама же и придумала. В вечерних газетах сообщили шокирующую новость о ее смерти. Я был в страшном недоумении до тех пор, пока прошлой ночью доктор Фелл и месье Обертен не вызвали меня, чтобы допросить и безо всякого умысла рассказать, что на письменном столе, за которым сидела Ева Ферье, стояла ваза с розами.

В розах должен был быть нитробензол. Должен, должен, должен! И Гектор Мэтьюз должен был умереть по этой же причине.

Но как? Как доказать это? Мисс Кэтфорд была единственным из оставшихся в живых свидетелей того обеда в «Орлином гнезде» Гитлера. По ее собственному признанию, в тот момент, когда Мэтьюз упал, мисс Кэтфорд смотрела в окно на террасу «Орлиного гнезда». Расспросив ее подробнее, я убедился, что она увидела то, чего не удалось заметить мне, стоявшему в столовой, в толпе из четырнадцати гостей и шести официантов. Непосредственно перед тем, как Ева Ферье стала торопить своего жениха выйти на террасу, кто-то преподнес ей букет белых лилий — безо всякой суматохи, без поз, без фотосъемки.

Кто подарил ей эти лилии? Имеет ли это какое-то значение? То-то! Ты знаешь, что не имеет. Но мисс Кэтфорд видела это. Букет был в руках Мэтьюза, когда тот упал и разбился насмерть. Перед этим он страдал от горной болезни. Яд, находившийся в цветах, довершил эту работу. Ответьте мне, мисс Кэтфорд! Был ли этот букет?

— Да! — подтвердила Паула.

— Почему вы никогда не упоминали о нем?

— А почему никто другой не упоминал о нем? Потому что я даже не предполагала, что это так важно. Но вы сейчас говорите, что…

— Да, Ева Ферье отравила тот букет. Именно так я считал всегда.

Паула, стоявшая у камина, бросила на него взгляд, в котором смешались недоверие и ужас.

— Вы хотите сказать, — воскликнула она, — что Ева сделала это за несколько секунд до того, как вышла на террасу? И никто не видел, как она разбрызгивала яд? И этот яд подействовал на бедного Мэтьюза в течение всего нескольких секунд?

— Конечно.

— Но как это могло случиться?

— Вы разочаровываете меня, милая леди. Мэтьюзу было достаточно только вдохнуть этот запах, чтобы усугубить болезненное состояние. Именно поэтому хирург при вскрытии тела и не обнаружил никаких следов. Букет упал вместе с ним, и его никто не нашел. Таким образом было сотворено безупречное убийство. А теперь точно такое же было предпринято в отношении уже самой миссис Ферье.

— Но кто убил Еву? Кого вы обвиняете в этом?

— Милая леди, — вкрадчиво произнес Хатауэй, — я обвиняю вас.

Белые шторы на окнах по-прежнему колыхались от легкого ветерка, залетавшего в кабинет вместе со слабыми лучами солнца. Хромированная лампа освещала стол. Паула вскрикнула, но тут же замолчала, обхватив лицо руками.

— Милая леди, — почти закричал Хатауэй, — Десмонд Ферье женился бы на вас в ту же секунду, как только его жена ушла бы в мир иной. Теперь она не стоит у вас на пути. Вы либо сами сделали это, либо он был вашим сообщником. И это вы надевали маску вчера вечером, — тут он снова схватил лежавшую на столе резиновую маску, — потому что вы страшно ревновали Одри Пейдж. Именно любовная связь между вами и Десмондом Ферье и является разгадкой этого убийства. — Просунув руку вовнутрь маски так, что подвижное безглазое лицо стало смотреть прямо на Паулу, побледневший Хатауэй стоял, трепеща и торжествуя. — Я человек гуманный, милая леди, и вовсе не хотел бы обвинять вас, но истина есть истина, а факты есть факты. Вы убили миссис Ферье. Я поклялся найти ответ, и я нашел его. Я обещал объяснить смерть Мэтьюза, и я сделал это. Я поклялся самостоятельно довести дело до конца, и я довел его, а теперь могу уйти.

— О нет, не можете, — возразил доктор Фелл.

А затем в тишине, которая произвела еще больший эффект, чем удар грома, одновременно произошло сразу несколько вещей.

Доктор Фелл, набивший и раскуривший свою большую пенковую трубку, внезапно вынул ее изо рта. Опираясь на свою трость с набалдашником, он встал, и его массивная фигура, казалось, заполнила все пространство кабинета. Гнев, смущение, просьба о прощении и глубокая жалость прозвучали в его словах, которые он выдохнул, словно тепло из печи:

— Не расстраивайтесь, мисс Кэтфорд. Поверьте, мы позаботимся о том, чтобы с вами не случилось ничего плохого. Считает ли мистер Хатауэй, что вы убили миссис Ферье, или нет, — не имеет значения, больше никто не разделяет его мнения. Обертен!

Дверь кабинета открылась.

Гюстав Обертен с едва заметной улыбкой пересек кабинет, подошел к окну и, потянув за шнур, висевший сбоку, раздвинул шторы вначале на одном, а затем и на другом окне. Свет ясного дня, в котором были видны выкрашенный в зеленый цвет балкон и лесной массив под ним, заполнил кабинет, осветив лица находившихся в нем людей.

— Да, черт побери! — произнес доктор Фелл. — Настало время для света и воздуха!

— Настало время, — добавил начальник полиции, — но не только для этого. — Он взглянул на Хатауэя: — У вас очень изобретательный ум, сэр Джералд. Примите мои поздравления.

Кулак Хатауэя с грохотом обрушился на стол, стоящий посреди кабинета.

— Я не позволю обращаться со мной… — начал он.

— Сэр, — перебил его доктор Фелл, — как вы не позволите обращаться с собой? Уж не так ли, как вы обращались с мисс Кэтфорд?

— Прекратите все это! Миссис Ферье умерла именно так, как я сказал!

— Что касается последнего случая, — совершенно недвусмысленно сообщил доктор Фелл, — это верно. Вы можете быть довольны своим достижением. — Он бросил взгляд на Обертена: — Кажется, мы обсуждали с вашим полицейским хирургом возможность отравления Гектора Мэтьюза подобным способом?

— Да, обсуждали.

— И он находит это возможным? — вежливо спросил доктор Фелл.

— По мнению немецкого хирурга, честность которого не подлежит сомнению, это было невозможно. Если бы он вдохнул хотя бы некоторое количество испарений нитробензола или подобного ему яда, это вызвало бы раздражение носовой полости и горла. Посмертное вскрытие этого не выявило.

Доктор Фелл стукнул металлическим наконечником своей трости об пол.

— Таким образом, смерть Мэтьюза была не более чем горьким и ужасающим несчастным случаем, в чем всегда клялась миссис Ферье? Значит, нацистские чиновники, сами того не подозревая, по иронии судьбы говорили правду? А кто-то спустя семнадцать лет использовал этот несчастный случай, чтобы убить миссис Ферье?

— Я тоже так считаю, — согласился начальник полиции.

Паула, вцепившись в край каминной стенки, перевела взгляд с Хатауэя на доктора Фелла.

— «Использовал этот несчастный случай», — повторила она. — Доктор Фелл, кто убил Еву?

— Об этом мы поговорим позже.