Джон Карр - Три гроба

Почему Миллса выбрали в качестве жертвы иллюзии? Потому что, несмотря на предельную добросовестность, заставляющую его педантично выполнять все инструкции, он так боялся «Флея», что не стал бы вмешиваться, когда полый человек поднимался бы по лестнице. Миллс не только не должен был атаковать человека с фальшивым лицом в опасные моменты перед тем, как тот войдет в кабинет, но даже выходить из своей комнаты. Ему велели оставаться там, и он так бы и сделал. Наконец, его выбрали из-за очень маленького роста — этот факт вскоре станет понятным.

Миллсу приказали подняться наверх и наблюдать, начиная с половины десятого, поскольку полый человек должен был появиться только чуть позже (хотя фактически тот опоздал). Обратите внимание на несоответствие: Миллсу назвали половину десятого, а Мэнгену — десять! Причина очевидна. Кто-то должен был находиться внизу, дабы удостоверить, что посетитель действительно вошел через парадную дверь, как сказала мадам Дюмон. Но Мэнген мог проявить любопытство относительно визитера и даже напасть на него, если бы Гримо, шутя, не предупредил его, что посетитель, вероятно, не придет вовсе, а если придет, то вряд ли раньше десяти. Нужно было внушить ему неуверенность, заставив колебаться достаточно долго, чтобы полый человек мог подняться наверх мимо опасной двери. А в случае худшего оборота событий Мэнгена и Розетт всегда можно было запереть.

Что касается остальных, у Энни был свободный вечер, Дреймена снабдили билетом на концерт, Бернеби играл в карты, а Петтис отправился в театр. Путь был свободен.

Минут за десять до девяти Гримо выскользнул из дома, воспользовавшись дверью из полуподвала. Неприятности уже начались — вопреки прогнозу был сильный снегопад. Но Гримо не считал это серьезным осложнением. Он надеялся, что успеет сделать свое дело и вернуться к половине десятого и что снег будет идти достаточно обильно, скрыв оставленные им следы и не вызвав никаких комментариев по поводу отсутствия следов посетителя, якобы спустившегося из окна. В любом случае он зашел уже слишком далеко, чтобы отступать.

Покидая дом, Гримо захватил с собой очень старый и не поддающийся отслеживанию кольт, заряженный всего двумя пулями. Не знаю, какую он надел шляпу, но на нем было ярко-желтое твидовое пальто в крапинку. Гримо специально купил пальто на несколько размеров больше и такой расцветки, какую никогда не носил, чтобы никто его не узнал. Он…

— Минутку! — прервал его Хэдли. — Как насчет пальто, меняющего цвет? Это должно было произойти раньше.

— Я снова вынужден просить вас подождать, пока мы не доберемся до последней задуманной им иллюзии. Фокус с пальто являлся ее частью.

Гримо собирался навестить Флея и завязать с ним дружеский разговор, звучащий примерно так: «Ты должен бросить эту берлогу, брат! Теперь я позабочусь о твоих удобствах. Почему бы тебе не оставить эти бесполезные пожитки и не перебраться в мой дом? Отдай хозяину этот хлам вместо предупреждения об отказе от аренды!» Целью было заставить Флея написать для домовладельца двусмысленную записку типа «Я ухожу навсегда» или «Я возвращаюсь в свою могилу», которую можно будет интерпретировать как сообщение о самоубийстве, когда Флея найдут мертвым с револьвером в руке.

Доктор Фелл склонился вперед:

— После этого Гримо достал бы свой кольт, прижал его к груди Флея и, улыбаясь, спустил курок.

Это был верхний этаж пустого дома. Вы видели, какие там толстые и крепкие стены. Хозяин жил в полуподвале и был самым нелюбопытным человеком на Калиостро-стрит. Никакой выстрел, тем более из револьвера, прижатого к телу жертвы, не мог быть слышен. Тело бы обнаружили не ранее следующего утра. А что бы тем временем делал Гримо? Убив Флея, он нанес бы себе из того же оружия легкую рану, даже если бы пришлось всадить пулю в мягкие ткани — по маленькому эпизоду с тремя гробами мы знаем, что у него были стальные нервы и железный организм. Потом Гримо оставил бы оружие рядом с Флеем, хладнокровно прижал бы к ране носовой платок или вату — под пиджаком, но поверх рубашки, — прикрепил бы их пластырем и вернулся бы домой проделывать трюк, доказывающий, что Флей приходил к нему. Ни у какого жюри на дознании не возникло бы сомнения, что Флей выстрелил в Гримо, вернулся на Калиостро-стрит и застрелился из того же револьвера. Это было преступление, повернутое задом наперед.

Как я говорил, Гримо намеревался все это сделать. Если бы он исполнил свои намерения, я сомневаюсь, чтобы у нас могли возникнуть сомнения в самоубийстве Флея.

В осуществлении этого плана была только одна трудность. Если бы увидели, как кто-то входит в дом Флея — даже не узнав в нем Гримо, — самоубийство выглядело бы куда менее убедительно. С улицы в дом только один вход — дверь рядом с табачной лавкой. К тому же на Гримо было бросающееся в глаза пальто, в котором он ранее приходил на разведку. (Между прочим, Долбермен — табачник — видел его околачивающимся вокруг.) Но Гримо нашел решение проблемы в тайной квартире Бернеби.

Конечно, вы понимаете, что Гримо вероятнее кого-либо мог знать о квартире Бернеби на Калиостро-стрит. Сам Бернеби говорил нам, что несколько месяцев назад, когда Гримо заподозрил у него тайный мотив для написания этой картины, он не только расспрашивал его, но и наблюдал за ним. Таким образом Гримо узнал о квартире и о том, что у Розетт есть ключ от нее. Поэтому, когда ему в голову пришла идея, он украл ключ у Розетт.

Дом, в котором у Бернеби была квартира, находился на той же стороне улицы, что и дом, где жил Флей. Все здания стоят бок о бок и имеют плоские крыши, так что достаточно перешагнуть через низкую разделительную стену, чтобы пройти по крышам от одного конца улицы до другого. Не забывайте, что обе квартиры находились на верхних этажах. Помните, что мы увидели, поднявшись к квартире Бернеби, рядом с входной дверью?

Хэдли кивнул:

— Конечно помню. Короткую лестницу к люку, ведущему на крышу.

— Совершенно верно. А на площадке снаружи комнаты Флея есть окно в потолке, также выходящее на крышу. Гримо оставалось только подойти к Калиостро-стрит сзади, не появляясь на самой улице, а идя по переулку, который мы видели из окна квартиры Бернеби. Он вошел через заднюю дверь (как позже сделали Бернеби и Розетт), поднялся на верхний этаж, а оттуда на крышу. Потом Гримо проследовал по крышам к квартире Флея, спустился через окно в потолке на площадку и смог войти в квартиру и выйти оттуда никем не замеченным. Более того, он точно знал, что в тот вечер Бернеби где-то играет в карты.

Но далее все пошло вкривь и вкось. Гримо должен был попасть в квартиру Флея до прихода последнего, дабы Флей ничего не заподозрил при виде посетителя, спускающегося с крыши. Но мы знаем, что у Флея уже возникли подозрения. Они могли быть вызваны требованием Гримо принести одну из длинных трюковых веревок — она была нужна Гримо, чтобы впоследствии использовать ее как улику против Флея. Или же Флей мог заметить Гримо на Калиостро-стрит в предыдущие два дня — возможно, он видел его идущим по крышам к квартире Бернеби после очередной разведки и сделал вывод, что Гримо снял комнату на той же улице.

Два брата встретились в освещенной газом комнате в девять вечера. О чем они говорили, мы, вероятно, никогда не узнаем. Но очевидно, Гримо усыпил подозрения Флея — тот стал держаться по-дружески, забыв старые счеты, и Гримо, шутя, убедил его написать записку для домовладельца. Потом…

— Я не собираюсь с вами спорить, — прервал его Хэдли, — но откуда вы все это знаете?

— Нам рассказал Гримо, — ответил доктор Фелл и добавил, когда суперинтендент уставился на него: — Да-да, как только я разобрался с этой ужасной ошибкой во времени, то сразу все понял. Увидите сами. Но давайте продолжим.

Флей написал записку и надел пальто и шляпу, собираясь уходить, — Гримо хотел, чтобы все выглядело так, будто он покончил с собой, вернувшись с улицы; иными словами, после фантомного визита к брату. И тогда Гримо атаковал его.

Был ли Флей подсознательно настороже, повернулся ли он, чтобы бежать к двери, так как не мог справиться с таким могучим противником, произошло ли это во время борьбы, мы незнаем. Но Гримо, прижав револьвер к пиджаку Флея, когда тот вырывался из его хватки, допустил страшную ошибку. Он выстрелил и всадил пулю не туда, куда рассчитывал. Вместо того чтобы поразить жертву в сердце, он попал под левую лопатку, нанеся почти такую же рану, пусть и в спину, как та, от которой позднее скончался сам. Рана была смертельной, но отнюдь не обеспечивала мгновенную смерть. По иронии судьбы оба брата были убиты одинаковым способом.

Конечно, Флей упал. Больше он ничего не мог сделать, и это был самый разумный поступок, иначе Гримо мог его прикончить. Но Гримо от страха, должно быть, на мгновение потерял голову. Это могло погубить весь план. Может самоубийца выстрелить себе под лопатку? Если нет, помоги Бог убийце. И более того, Флей успел крикнуть, прежде чем в него попала пуля, и Гримо казалось, будто он слышит шаги преследователей.