Лин Гамильтон - Китайский алхимик

— Киноварь, — произнесла я. — Я знаю, что это. Восхитительный красный цвет, но если ее нагреть, получится что-то вроде ртути.

— А реальгар — это мышьяк, — заметил Джастин. — Я узнавал.

— Значит, если все это смешать и пить какое-то время, бессмертие вам обеспечено, только, возможно, не такое, какое имел в виду человек, написавший рецепт.

— Возможно. Я расскажу вам об этой шкатулке. Она была изготовлена во времена правления династии Тан, а именно, как мы полагаем, в правление императора Сюаньцзуна, известного как Просветленный государь. Он упомянут в тексте внутри шкатулки. Правил с 712 по 756 год. Также нам известно, что шкатулка, скорее всего, принадлежала кому-то по имени Линфэй, вероятно, важной персоне при дворце Просветленного государя.

Все это было очень интересно, особенно потому, что нельзя не любить человека, который называл себя Просветленным государем. Дори дала мне значительно меньше сведений, и теперь мне было понятно упоминание Бертона о Линфэй. Помимо исторической ценности, шкатулка была еще и очень красива. На крышке выгравирована птица, волшебный журавль, символ бессмертия в эпоху Тан, по крайней мере так сказал Джастин. На стенках были изображены знатная женщина, судя по описанию, и ее служанки, некоторые играли на музыкальных инструментах. Пожалуй, эта шкатулка была еще красивее, чем у Дори, наверное, из-за меньшего размера и более изысканной резьбы. Другими словами, шкатулке не было цены. Однако кто-то ею все же обладал и хотел ее продать. Начальная цена — 200 000 долларов, что уже было известно нам с Дори, а предпродажная оценка составляла 300 000 долларов. Бертон и я не были единственными, кого заинтересовала эта вещица.

Молодой человек лет тридцати, азиатской наружности с модно постриженными, торчащими «ежиком» черными волосами, проявлял к шкатулке выраженный интерес, все время продвигаясь ближе, пока Джастин беседовал со мной. Одет он был очень модно, я бы сказала «Хьюго Босс», если бы только даже с расстояния в несколько ярдов не была уверена, что это подделка. Качество говорит само за себя, и я могу отличить подделку за милю. Поскольку Китай производит множество поддельных товаров, начиная с «ролексов» и заканчивая товарами фирмы «Найк», такое вполне возможно. Но если ты не можешь себе позволить авторскую вещь, тогда ежегодный аукцион «Моулзуорт и Кокс» не для тебя, разве что у тебя есть богатый покровитель.

Мистер Подделка пытался сделать вид, что его интересует что-то другое, а именно великолепная ваза из перегородчатой эмали, насчет которой обманул меня Бертон, династия Цин, произносится «Чин», 1644–1912 годы. Дори будет мною гордиться. Интерес азиата к вазе был столь же фальшивым, как и его костюм. Очевидно, что его интересовала серебряная шкатулка эпохи Тан. Я думала, что у него нет ни единого шанса.

В четверг вечером я находилась в своей излюбленной позиции в конце зала, ожидая появления серебряной шкатулки. Мне выдали карточку с номером, и я была готова поднять ее в нужный момент. Я призвала на помощь инстинкт убийства, что в общем-то было нетрудно сделать. Надо было лишь подумать о тех головорезах, которые собирались спалить мой исторический коттедж вместе со мной.

Бертон тоже был в конце зала, но в том его углу, откуда было не очень хорошо видно, но зато по обе стороны от него находились пустые места, обеспечивая защиту от микробов. Он держал мобильный телефон, но я не думала, чтобы Бертон собирался спрашивать у Кортни Коттингем, сколько заплатить. Он сам прекрасно знал, сколько может потратить. И хотя мысль была для меня мучительна, скорее всего, Бертон способен потратить больше Дори с деньгами отчима и мужа.

Мистер Подделка, азиат с «ежиком» и в фальшивом костюме под «Хьюго Босс», тоже присутствовал в зале и держал карточку с номером. Это означало, что он действительно был заинтересован каким-то лотом, возможно, серебряной шкатулкой, хотя я и думала, что ее он не может себе позволить. Наверное, надо было повнимательнее посмотреть на его костюм, а может, мой нюх на подделки распространялся только на мебель, а не на одежду. Или же поддельный костюм специально был предназначен для того, чтобы вводить в заблуждение людей вроде меня.

Шкатулку эпохи Тан должны были выставить на продажу довольно поздно вечером, но мы с Бертоном были в зале с самого начала, когда выставили первый экспонат, красивый и представляющий интерес для коллекционеров бронзовый цзя, сосуд на трех ножках для подогревания вина эпохи Шан или, как учила меня Дори, восемнадцатого — двенадцатого веков до нашей эры.

Я позвонила Дори, которая была дома в своем кресле, сказать, что аукцион вот-вот начнется, стараясь не называть ее по имени на случай, если Бертон вдруг подслушивает разговор.

— Ты выяснила, кто еще может претендовать на шкатулку? — спросила она.

— Коттингемский музей из Торонто, — аккуратно ответила я. Без сомнения, Бертон напряженно прислушивался к разговору, и мне не хотелось, чтобы он подумал, будто мой клиент знает его имя. — На предварительном осмотре был также еще один мужчина. Он в зале, но вряд ли сможет позволить себе покупку.

— Молодой?

— Не знаю, лет тридцать, наверное. А еще есть телефонный покупатель. Мне сказали об этом, когда я приехала. Понятия не имею, кто он.

— Телефонный, — повторила Дори. — Там есть азиаты, претендующие на покупку?

— Только один, тот самый молодой человек, о котором я уже говорила, но, похоже, ему тут не место.

— Ясно. — Дори закашлялась. — Прошу прощения. Мне надо налить воды, — выдохнула она. — Позвони, когда начнутся торги.

— Не беспокойся.

После перерыва, когда примерно половина аукциона была позади, ситуация резко изменилась. Джеральд Кокс из «Моулзуорт и Кокс» сообщил нам, что один предмет сняли с аукциона. Рядом со мной Бертон нервно перебирал бумаги, что-то разворачивая, скорее всего, таблетку от кашля, поскольку весь вечер то и дело очень противно прочищал горло. Наверное, в этот день он забыл сказать «да» отменному здоровью. Но как только заговорил Кокс, шуршание прекратилось.

— Боюсь, что момент для такого сообщения крайне необычен. Владелец только что снял с аукциона лот номер 83, серебряную шкатулку эпохи правления императора Сюаньцзуна из династии Тан.

Бертон выронил ручку, и она покатилась ко мне. Мистер Подделка, сидевший прислонясь к стене, досадливо хлопнул по ней карточкой с номером.

Я перевела дух и набрала номер Дори, услышав в трубке ее тяжелый вздох.

— Прости.

Ее разочарование передалось мне.

— Ты не должна извиняться, — тихо ответила она. — Как-нибудь в другой раз.

Но для Дори другого раза уже не было, потому что она умерла через десять дней.

Конечно, жизнь не всегда складывается так, как мы надеемся, особенно когда мы строим планы, не зная того, что задумали для нас другие. Мне не было суждено стать солдатом, как мой брат, или чиновником, снующим по коридорам дворца Драгоценной супруги императора, где, как рассказал Первый брат, решается судьба страны. Оба моих брата сделали успешную карьеру, особенно Второй брат, который на северной границе в часы досуга торговал с караванами на Шелковом пути или, принимая во внимание то, что человек он был непутевый, грабил их, собирая значительные богатства. К деньгам, которые он присылал семье, все относились с уважением, невзирая на то, каким способом они были добыты. Мой отец пристрастился к азартным играм и часто спускал большую часть семейного дохода. Я бы сказал, нас можно было назвать обедневшими аристократами.

Нет, моя судьба была предрешена задолго до моего рождения. Члены нашей семьи издавна служили в императорском дворце. Меня должен был усыновить У Пэн, влиятельный сановник. У был придворным евнухом. И я тоже должен был стать евнухом.

Когда в мой десятый день рождения меня отправили к У Пэну, я не понимал, кто такой евнух.

Вскоре мне предстояло это узнать. Первый брат, у которого уже была жена и две наложницы, сказал, чтобы я смирился со своей участью, как подобает мужчине, — наверное, он так пошутил. Родители просили меня быть храбрым, говорили, что это великая честь. Ради чего быть храбрым? Какая честь? Мне ответили, что ближайшим советником и доверенным лицом Сына Неба был евнух настолько могущественный, что ему дозволялось входить в опочивальню императора. Мне рассказали, что жизнь в императорском дворце зависела от мастерства евнухов, а также деяний знатнейших мандаринов, одним из которых так стремился стать Первый брат. Я ничего не понял из этих разговоров. Но я знал, что до моего отъезда мать плакала несколько ночей.

Возможно, и Первой сестре они сказали, что служить императору — большая честь. Так оно и было.

У Дори случился обширный инфаркт, и она умерла дома, в своем любимом кресле. Несколько лет у нее были проблемы с сердцем, но она никогда мне о них не говорила. Прислуга нашла ее, вернувшись домой с покупками. В это время муж Дори был в своем клубе. Она умерла в одиночестве. Конечно, присутствие Джорджа или прислуги ничего бы не изменило. Врачи сказали, что ничего нельзя было сделать. Это был настоящий шок. Дори выглядела моложе своих лет, но все равно ушла слишком рано. Больше всего на свете я винила Коттингемский музей, уверенная, что Дори была бы жива, если бы ей позволили работать, сколько она пожелает, или хотя бы несколько лет до ее шестидесятипятилетия. Роб, Клайв, Алекс Стюарт и я были на похоронах. Из Коттингемского музея не пришел никто из знакомых мне людей, и уж конечно, не было Бертона Холдиманда.