Ханс Кирст - Вам решать, комиссар!

— А что, я должен вам давать отчет о каждом своем шаге? — возмутился Шмельц. — До этого еще мы не дошли. Поэтому я прошу вас…

— Я вас искал, чтобы сообщить о вашем сыне Амадее.

— Не знаю, что еще вы приписываете моему сыну, — повысил голос Шмельц, — но предупреждаю, у него есть право на защиту. И о ней я позабочусь. Лучший адвокат…

— Никакого адвоката ему уже не нужно, — медленно произнес Циммерман, глядя при этом Шмельцу прямо в глаза. — Ваш сын погиб.

— Что вы сказали? — задохнулся Шмельц.

— Погиб в автокатастрофе. Вместе со своим спутником.

— Нет, — мертвым голосом произнес Шмельц. Растерянно оглянувшись, оперся о спинку кресла. — Скажите мне, что это неправда! — Он беспомощно сполз в кресло. Казалось, он в нем не сидел, а лежал. Закрыв руками залитое потом лицо, простонал: — Это не может быть правдой!

Циммерман молчал, не спуская со Шмельца глаз. Келлер следил за псом, который поднял холодный влажный нос, понюхал воздух и несколько раз фыркнул.

— Нет-нет! — непрерывно повторял Шмельц, не открывая лица. — Господи, за что мне такая кара? Ведь я для своего мальчика сделал больше, чем для всех остальных людей, вместе взятых. Посвящал ему каждую свободную минуту, которую мог урвать. Играл с ним, когда был маленьким, брал с собой в отпуск, осыпал подарками. Всегда был великодушен и щедр, сын получал все, чего душа желает. У него было все: денег — сколько угодно, полная свобода, а при надобности — чуткий и всепрощающий отец. И такой конец!

Сквозь этот поток жалоб тихо, словно издали, донесся голос комиссара Циммермана:

— В этой трагической катастрофе вместе с вашим Амадеем погиб и мой сын Манфред…

Шмельц онемел, словно молнией пораженный. А Циммерман тяжелым шагом вышел из комнаты.

Рождественский банкет в редакции «Мюнхенского утреннего курьера» раскрутился на полные обороты. Штамбергер из отдела внутренней политики, отвечавший за организацию праздника, с удовлетворением констатировал: «Народ веселится!»

По мере роста потребления спиртного рос и уровень шума, и праздновавшие преждевременно стали вести себя слишком непосредственно…

Несколько сообщений еще улучшили всем настроение.

Тириш передал, что, к сожалению, вернуться не сможет — важное совещание. От Шмельца позвонили, чтоб на его присутствие не рассчитывали ввиду трагических событий в семье. А Вольрих, вызванный к Хельге Хорстман, заявил по телефону: «Знаете, да пошли вы все! То есть я хочу сказать, что, к сожалению, вернуться не смогу».

Теперь ничего уже не мешало повеселиться от души. Особенно когда исчез и Хорст Фане, формально заместитель, а фактически истинный шеф-редактор газеты. С «малышкой» они удалились в сторонку, где им никто не помешает. Правда, перед этим Фане еще раз взял текст своей завтрашней статьи и попытался кое-что поправить. Усилил некоторые формулировки насчет того, что демократию недопустимо каждому толковать по-своему и только для себя, и наконец решил, что исключит из текста оборот «некоторые люди» и будет прямо называть имена. Прежде всего — Вардайнера.

— Изумительно, — выдохнула «малышка», восторженно взирая на него.

Фане притянул ее к себе, но, что-то вспомнив, вызвал курьера и швырнул ему рукопись:

— Немедленно отдайте в набор. Когда закончат, пусть начинают печатать.

Сейчас он был сам себе хозяин и пользовался этим. Вызвав гитариста Братнера из редакционного ансамбля, велел ему включить магнитофон.

— А мне тут изобрази что-нибудь чувствительное, пока мы с малышкой на минутку удалимся. — Имелся в виду пустой и полутемный кабинет Шмельца. — Двери оставим приоткрытыми.

Шмельц все еще бессильно лежал в кресле. Пес метался вокруг него, опустив нос к земле, словно в поисках свежих следов. Келлер терпеливо, ни слова не говоря, ждал, пока Шмельц придет в себя.

— Ужасно, что за люди вокруг нас. Разве он человек? — Шмельц явно имел в виду Циммермана.

— Вы что, не можете понять, — перебил его Келлер, — что Циммерман тоже лишился сна, но при этом держит себя в руках. И между прочим, никого не обвиняет. К примеру, вашего сына!

— Моего сына?

— А разве это было не заметно? — спросил Келлер. — Ведь в их отношениях Амадей был более сильным и решительным партнером. И кстати, это он был за рулем…

— Но вся эта трагедия произошла потому, что их преследовали ваши люди! — возмутился Шмельц. — Циммерман натравил полицию на собственного сына!

— Но это можно объяснить и иначе, — поправил Келлер. — Например, так: он пытался обеспечить их безопасность и помешать наделать новых глупостей. И ему это почти удалось. Потому-то именно вам нужно бы понять и помочь ему. Вы-то знали, где скрываются Амадей и его приятель Манфред. А когда полиция узнала, что они на вашей вилле в Клостернойланде, было слишком поздно — ребят кто-то предупредил.

— Но не я! — патетически воскликнул Шмельц.

— Разумеется, нет! — с нескрываемой иронией подтвердил Келлер. — В этом мы могли бы поклясться и притом не покривить душой. Потому что Амадея предупредил Хесслер. Он ведь был свидетелем вашего ночного разговора с комиссаром в «Гранд-отеле». И, поняв, о чем идет речь, тут же позвонил вашему сыну: вам даже не надо было ему ничего приказывать, даже намекать!

— Может быть! И даже весьма вероятно! — с нескрываемым облегчением воскликнул Шмельц. — Как я рад, что вы все поняли!

— Не за что, — заверил его Келлер, придерживая беспокойного пса. — Если бы не звонок Хесслера, полиция задержала бы ребят и отправила бы в безопасное место. Только Хесслер постарался, чтобы они могли сбежать и отправиться навстречу смерти!

— Да, — превозмогая себя, признал Шмельц. — Можно взглянуть на это и так.

— В смерти обоих мальчиков виновен Хесслер, — уверенно констатировал Келлер. — Но это не все, что на его совести.

— Не верю. Хансик всегда был мне настоящим другом, — почти торжественно заявил Шмельц. — Всегда он вел себя преданно и бескорыстно.

— Об этом можете не рассказывать, — остановил его Келлер. — Все это нам, так сказать, известно официально.

— Поэтому хочу предупредить, — повысил голос Анатоль Шмельц, — чтобы вы не вздумали напрасно обвинять этого человека. У него свои недостатки, он мог допустить ошибку — такое случается с каждым. Но я всецело на его стороне. Надеюсь, вы понимаете, что может означать для вас это мое заявление.

— Я на вашем месте был бы поосторожнее, доктор Шмельц. Если вы будете и впредь так настойчиво защищать Хесслера, мы можем сделать вывод, что вы его покрываете.

— Я его покрываю? Помилуйте, что за выражение? Анатоль Шмельц даже не заметил, что проглотил наживку, которую подсунул Келлер, и попался на удочку.

— Если я так решительно защищаю Хесслера, то потому, что испытываю к нему чувство благодарности, что меня связывает с ним многолетняя дружба…

— Знаю, еще с Милана. Скоро можно было бы отметить двадцатипятилетие. За это время вам наверняка довелось многое пережить вместе…

— Не знаю, Келлер, куда вы клоните, но верю, что поймете мотивы, по которым я защищаю Хесслера. Вы тоже не оставили бы своего товарища. Тем более в ситуации, когда он подвергся чисто человеческой слабости, от которой мы все не застрахованы.

Келлер настойчиво подводил Шмельца к нужным ему выводам.

— Знаете, — сказал он, — тут есть большая разница. Мы в криминальной полиции такое приятельство не поощряем. Да, мы коллеги, многие и друзья. Но появись среди нас такой мерзавец, все быстро отвернулись бы от него.

— Ну хорошо, но что тут общего со мной и Хесслером? — Шмельц чем дальше, тем больше терял уверенность и не мог скрыть растерянности. — Я снова вам повторяю, что Хесслер за время нашего знакомства оказал мне неоценимые услуги. И я не могу забыть об этом!

— Неоценимые услуги? Вы к ним относите и убийство Хайнца Хорстмана?

Шмельц отступил назад, как будто Келлер ткнул его раскаленным железом. Но старый криминалист в вежливом поклоне ждал ответа. Шмельц потерял контроль над собой и истерически заорал:

— Что у меня общего с этим делом?

— Конечно, ничего, как всегда, — ответил Келлер. — Такие вещи Хесслер обделывает сам.

— Хесслер убил Хорстмана? — Шмельц продолжал повышать голос. — Исключено! Это вы никогда не сможете доказать!

— Вы удивитесь: можем. — Келлер перешел в атаку. Чувствовал, что Шмельц скоро окажется на лопатках. — У нас есть свидетели, которые видели, как произошло убийство. И есть ваш автомобиль, герр Шмельц, которым управлял Хесслер и на котором мы нашли следы крови той же группы, что и у Хорстмана. И, наконец, на автомобиле найдены волокна ткани от костюма Хайнца Хорстмана, того, что был на нем в ночь убийства.