Поль-Луи Сулицер - Ориан, или Пятый цвет

— Это Валентин. Можно с тобой поговорить?

— Нет, — отрезал Пенсон. — Свидание через час на обычном месте.

— Договорились.

Имя Валентин было не настоящим, но Пенсон не доверял телефону с тех пор, как его телефон семь месяцев прослушивала служба МВД — во время возобновления Францией испытания ядерного оружия в Тихом океане на седьмом году правления Жака Ширака. Впрочем, Пенсон вообще не доверял властям — абсолютно никаким. Возможно, благодаря своей недоверчевости он все еще работал на своем месте. И был жив.

Обычным местом свиданий было кафе в квадратном дворе Лувра. Оттуда видна была пирамида, и Пенсон черпал в этом прозрачном строении моральную поддержку и приходил в состояние блаженства — будто он поднялся несколькими ступенями выше. «Видеть общество снизу доверху — вот мечта журналиста вроде меня», — заявлял он, когда его спрашивали об аллегорическом смысле пирамиды со стеклянными стенами. Пенсон был маленького роста, лысый — свой голый череп он смазывал маслом в солнечные дни. Лицо его напоминало треугольник, перечеркнутый густой полосой рыжих усов, которые он имел обыкновение приглаживать щеточкой с ручкой из слоновой кости: единственная манерность, знакомая его собратьям. В любое время года он носил легкий непромокаемый плащ и мягкую шляпу, которую предпочитал зонтику: руки должны быть свободны, чтобы записать пришедшую мысль. Его часто принимали за частного детектива или инспектора полиции, сравнивая с Коломбо, и ему доставляло удовольствие видеть на лицах собеседников выражение изумления. По возможности он избегал представляться журналистом.

Беседа с Валентином длилась не более пяти минут — как раз столько времени требовалось, чтобы уточнить детали информации, доставленной осведомителем. Досье судьи Леклерка покинуло архивы кабинета на полдня. Оно побывало в руках следователя «Финансовой галереи» по имени Ориан Казанов. Досье вернули к вечеру. В нем не хватало двух документов. Валентину неизвестно, они исчезли до ухода с набережной Орсе или после возвращения досье.

— А ты что об этом думаешь? — возбужденно спросил Валентин.

— Ничего, — ответил Эдгар Пенсон, смотря вдаль. — Абсолютно ничего.

На самом деле журналист встревожился не на шутку: следователь был ему незнаком. «Если уж Валентин знает о путешествии досье, — думал он, — другие узнают обязательно». Поблагодарив Валентина и пожав на прощание руку, он в задумчивости вернулся в редакцию, перечитал свои записи. Одна мысль не давала ему покоя. И он сказал себе, что хорошо сделал, не выказав живого интереса к этому делу с досье.

К шести часам вечера кабинеты «Финансовой галереи» пустели. Тогда Ориан жадно набрасывалась на работу. И ее не отвлекали разговоры о том, что помощница идет на свидание с женихом, а дежурящий на этаже полицейский намерен забрать своих детей из школы на улице Хелдер. Она часто уходила последней. Парадная дверь была к тому времени закрыта, и через подвальное помещение она пробиралась к черному ходу.

Ориан работаламедленно. Ей необходимо было время, чтобы вжиться в дело, раствориться в нем. То, что ее коллеги проворачивали за несколько часов, занимало у нее несколько дней. Она разбиралась до тех пор, пока не чувствовала — вот теперь у неее все сложилось, она во всеоружии. Такова была ее тактика. У Ориан Казанов был острый ум. Она видела все, словно неведомая сила наделила ее способностью микроскопа и искусством легко выявлять главное, отделяя его от шелухи. Она была опасным шахматистом, способным смотреть на десяток ходов вперед. Она, как ревнивая королева, оберегала свою территорию и обожала ставить неожиданный мат королям.

В этот вечер она заказала пиццу и попросила принести се наверх, чтобы не выходить из кабинета. Ночь была очень темной, и ей не хотелось возвращаться домой на улицу Карм. В квартире она никогда не выключала лампочку над дверью и большую лампу в гостиной: так меньше ощущалось одиночество, когда она открывала дверь. Счета за электричество, правда, были астрономическими, но она плевала на это: все лучше, чем чернота безлюдной квартиры. Одно время у нее жил Пьер-Ален — ее первая любовь, но это было очень давно, в эпоху, когда они все были вместе: Александр, Изабелла, Пьер-Ален и она. С тех пор она переставила мебель, кое-какую поменяла, но не могла помешать себе иногда вечерами видеть ходящего по квартире Пьер-Алена, который так ранил ее сердце, что оно болело и сейчас.

В девять часов ночной сторож позвонил ей по внутреннему телефону и сказал, что пришел рассыльный с пиццей.

— Все еще работаете, мадам следователь? — произнес молодой человек в красной униформе, толкая застекленную дверь.

— Как видите, Тьерри, правосудие вершится днем и ночью.

— Я попросил добавить вам каперсов и анчоусов, знаю, вы любите.

— Огромное спасибо, вы вызываете у меня желание каждый вечер ужинать в кабинете.

Она сунула монетку в руку рассыльного, и он, насвистывая, спустился по лестнице. Ориан достала из ящика стола «опинель» — большой нож раньше принадлежал ее отцу. Она вспомнила праздники Королей в крещенские вечера. Отец приносил домой пышный пирог, раскрывая свой нож и осторожно проводил лезвием по крену, чтобы не разрезать спрятанный под ним «счастливый» боб.

Она отрезала приличный кусок пиццы и с сосредоточенным видом стала медленно жевать.

Мысли беспорядочно толкались в голове. Действительно ли она довольна тем, что советник Маршан усилил финансовый полюс? Он казался таким никудышным и самоуверенным! Подумав, она решила, что не стоит судить о людях по внешности; возможно, у него были другие качества, необходимые для распутывания сложных дел.

Кружочки помидора на пицце вызвали в ее памяти кровь на белом костюме, и картина убийства Изабеллы вновь встала перед глазами. Ориан перестала жевать, вытерла пальцы и губы салфеткой, взяла записную книжку.

На завтра был назначен допрос Эдди Ладзано, управляющего роскошного судна: он нагло уменьшал налоги, которые получала фирма, сдавая яхту в аренду. Это противоречило закону. Она уже общалась с Ладзано, но ей недоставало некоторых элементов, чтобы сложить целую картину, к тому же ей нравился этот горячий южанин, Он рассказывал уморительные истории — байки Старого порта. Ориан не решилась нанести ему неожиданный удар; возможно, хотела вновь увидеть Ладзано. Женщина Ориан в этот раз взяла верх над следователем Ориан Казанов.

Она думала над предварительными заключениями по делу о яхте, когда за стеклянной дверью возник силуэт. Ночной сторож не преждал ее о незваном посетителе, тем не менее за дымчатым стеклом стоял мужчина. ЕЕ сердце застучало. Она была уверена, что на этаже не оставалось ни одного человека. Сейчас было около одиннадцати вечера. Шум машин постепенно стихал за окном. Ориан открыла ящик стола, но в отличие от героев полицейских фильмов она не держала в нем оружия. Прошло несколько секунд, показавшихся ей вечностью, прежде чем мягкий голос произнес:

— Не бойтесь, мадам Казанов, я Эдгар Пенсон, бывший обитатель этих мест.

— Эдгар Пенсон, журналист?

Небольшого роста, лысый и усатый мужчина вошел в кабинет и мило улыбнулся Ориан.

— Приношу извинения за вторжение, но надо соблюдать осторо г’чость, когда идешь к следователю. Иначе хлопот не оберешься.

— Весьма признательна, — выговорила Ориан несколько суховато. Страх ушел. — Какаой черт принес вас сюда? Никто не сообщал мне о вашем приходе. И потом, я не знаю вас.

Эдгар Пенсон не огорчился. Он не любил строить из себе звезду, но ему, конечно, нравилось, когда его узнавали в коридорах власти или даже в студенческих кафе. Стало быть, следователь не смотрела ни теленовостей, ни передач, о современных проблемах? Он часто появляется на экране телевизора — в черном пуловере со скрученным воротничком рубашки и припудренной лысиной. «Чтобы она не очень отсвечивала в кадре», — объясняли гримерши. Заметив недоверчивый взгляд Ориан, Эдгар Пенсон протянул ей журналистское удостоверение, которое она внимательно изучила и, ни слова не говоря, отдала обратно.

— Не нравятся мне такие действия, — сказала она наконец с мягкостью в голосе, не соответствующей жесткости ее слов. — Вы усыпили хлороформом сторожа, или как?

— Не пришлось! — улыбнулся Эдгар Пенсон. — Не забывайте, что раньше в этом здании мы ежедневно выпускали газету. В течение полувека, кстати.

— Вы знаете секретный ход? — наивно спросила Ориан.

— Слишком сильно сказано. Это что-то вроде отдушины в бывшем издательском цехе, выходящей на парковку.

Глаза следователя расширились.

— Вы хотите сказать, что в «Галерею» любой может проникнуть через парковку с улицы Хелдер?

— Любой — нет. А я могу. Я единственный в Париже, кто может это сделать. Видите ли, было время, когда каждая строчка, написанная о Национальном фронте, грозила мне смертью. Наемные убийцы Ле Пена поджидали меня внизу, у здания, чтобы забить бейсбольными битами. Нужно было как-то выкручиваться, И тогда один из наших чернорабочих оборудовал мне этот выход. Можете не беспокоиться, рабочий-бразилец вернулся в свою страну четыре года назад. Только он и я знали об этом проходе. Секретом лучше не делиться ни с кем, тогда он останется секретом.