Майкл Муркок - Жилец с Дорсет-стрит

Прорычав что-то невнятное, незваный гость бросился к «Персею» и встал так, что тот оказался между ним и нашим оружием.

— Стреляйте, если посмеете! — вскричал он. — Стреляйте, и вы погубите большее, чем моя ничтожная жизнь! Погубите все, что сговорились сохранить! Я недооценил тебя, Маклсворт! Я-то думал, околпачить тебя ничего не стоит! Думал, родство с природным аристократом вскружит тебе голову! Личная с ним переписка! Я несколько лет потратил, чтобы все про тебя узнать. Ты идеально подходил к роли. Ты на все был готов, только скажи, что это вопрос семейной чести. О, как я все продумал! Как держал себя в узде! Как был терпелив! Как благороден во всех деяниях! И все для того, чтобы в один прекрасный день заполучить не только все деньги этого дурака Джеффри, но и его самое ценное сокровище! У меня была его любовь — но мне требовалось и все остальное!

Тут я наконец понял, о чем толковал мне Холмс. Я только что не ахнул, осознав всю пикантность положения.

И в этот момент я заметил летящий блеск металла и услышал тот отвратительный всхлип, какой бывает, когда сталь вонзается в тело. Холмс, выронив пистолет, пошатнулся, и с криком гнева я разрядил в наглеца мой револьвер, нимало не заботясь о Феллини и его наследии, а только в ужасе оттого, что меня снова лишат моего друга, причем на этот раз — прямо у меня на глазах.

Жан-Пьер Фроменталь, он же Линда Галлибаста, вскинул руки, и его отбросило назад так, что он спиной проломил то самое окно, через которое влез. Издав ужасающий вопль, он пошатнулся, выпал из окна и… Наступило молчание.

Дверь распахнулась, и к нам присоединился Джеймс Маклсворт, а по пятам за ним вошли наш старый друг инспектор Лестрейд, невозмутимая миссис Акройд и несколько постояльцев дома 2 по Дорсет-стрит.

— Не волнуйтесь, Ватсон, — услышал я слабый голос Холмса. — Пробиты лишь мягкие ткани. Глупо было с моей стороны не предугадать, что он может бросить в меня ножом. Спуститесь за ним, Лестрейд, взгляните, чем там можно помочь. Я-то надеялся взять его живым. Только так мы могли бы разыскать деньги, которые он все эти годы воровал у своего благодетеля. Добрый вечер, мистер Маклсворт. Я рассчитывал убедить вас в верности моего решения, но никак не предвидел, что в ходе этого представления сам несколько пострадаю. — Он улыбался, но с усилием, и глаза его туманила боль.

К счастью, я успел подхватить моего друга, прежде чем он упал. Он оперся на мою руку и позволил мне подвести себя к креслу. Усадив его, я осмотрел рану. Нож застрял в мягких тканях предплечья и, как верно рассудил Холмс, непоправимого вреда не нанес, но причинил немалые страдания.

Бедный Маклсворт совершенно потерял дар речи. Все его представления о порядке вещей в мире оказались перевернуты с ног на голову. Он был просто ошеломлен. Перевязав рану Холмса, я велел Маклсворту сесть и отправился за бренди для всех. Нам с американцем хотелось поскорей узнать, как Холмс выстраивал свои умозаключения, но мы сдерживали нетерпение. И вот первое потрясение прошло, после глотка бренди Холмс взбодрился и не без юмора отнесся к ожиданию, которое читалось на наших физиономиях.

— Ваша версия была остроумна, Ватсон, и в чем-то недалека от истины, но, боюсь, не вполне. Если не сочтете за труд заглянуть во внутренний карман моего сюртука, вы найдете там два листка бумаги. Будьте добры, извлеките их оттуда, чтобы мы могли осмотреть их.

Я выполнил просьбу Холмса. Один из листков представлял собой последнее письмо, которое сэр Джеффри написал Джеймсу Маклсворту и якобы просил миссис Галлибасту ему отправить. Второе письмо, гораздо более старое, Джеймс Маклсворт зачитывал нам вслух давеча днем. Хотя некоторое сходство в начертании букв имелось, письма эти определенно были написаны двумя разными людьми.

— Вы сказали, что это подделка, — произнес Холмс, держа пожелтелое письмо в левой руке, — но, к несчастью, ошиблись. Скорее всего, это единственный образчик подлинного почерка сэра Джеффри, который вам довелось видеть, мистер Маклсворт.

— Вы хотите сказать, он все диктовал этому… этому негодяю?

— Я хочу сказать, что сомневаюсь, мистер Маклсворт, в том, что ваш однофамилец хотя бы знал о вашем существовании.

— Но помилуйте, мистер Холмс, как же он мог состоять в переписке с человеком, о котором даже не знал?

— Вы переписывались, дорогой мой сэр, вовсе не с сэром Джеффри, а с тем, кто лежит сейчас там внизу, на мостовой. Зовут его, как догадался уже доктор Ватсон, Жан-Пьер Фроменталь. Вероятней всего, после убийств в Пикаюне он сбежал в Англию, где сошелся с компанией лорда Альфреда Дугласа и иже с ним. Со временем он отыскал в этой среде жертву, полностью отвечавшую его ожиданиям. Не исключено, что все это время он не отказывался и от личины Линды Галлибасты. Этим вполне объясняется тот ужас перед врачами, который он явно испытывал при мысли о медицинском осмотре, — вы же помните, что нам рассказали на почте. Трудно сказать, всегда ли он одевался как женщина, — во всяком случае, в Луизиане он именно в этом обличье заманивал свои жертвы на погибель, — и догадывался ли сэр Джеффри, с кем он имеет дело, но, как бы то ни было, Пти-Пьер сумел сделаться для него незаменимым и мало-помалу со временем прикарманить остатки состояния Маклсворта. Однако же более всего ему хотелось наложить лапу на «Персея» Феллини, для того он и придумал свой хитроумный и расчетливый план, как обманом привлечь к делу вас, мистер Маклсворт. Для этого ему необходим был однофамилец, живущий неподалеку от Нового Орлеана. В качестве дополнительной страховки он изобрел еще одного кузена. Пользуясь всего лишь почтовой бумагой сэра Джеффри, он выстроил целую пирамиду лжи, каждый из кирпичиков которой служил основанием для последующего. И поскольку почту всегда получала Линда Галлибаста, сэр Джеффри об этом обмане и представления не имел.

Теперь пришла очередь Джеймса Маклсворта подскочить в кресле, осознав сказанное.

— Господи милосердный, мистер Холмс! Теперь мне все стало понятно!

— Фроменталь мечтал заполучить «Персея». Это стало его страстью, наваждением. Однако он знал, что, если украсть статую, нет ни малейшего шанса вывезти ее из страны. Значит, требовался перевозчик. Выбор пал на вас, мистер Маклсворт. Сожалею, но, скорее всего, вы не состоите в родстве с покойным сэром Джеффри. А тот, кстати, совершенно не беспокоился о судьбе «Персея». Он смирился со своей бедностью и давным-давно распорядился насчет того, чтобы шедевр Феллини навсегда остался собственностью его семьи или государства. От всех долговых обязательств «Персей» был защищен особым соглашением с парламентом. Никакой опасности, что он уйдет кредиторам, не существовало. В этих обстоятельствах, разумеется, Фроменталь никак не мог завладеть серебряной статуэткой. Ему пришлось совершить сначала кражу — а потом и убийство, которое выглядело как логическое последствие кражи. Предсмертная записка также подделана, хоть доказать это трудно. План его состоял в том, чтобы, используя вашу честность и добропорядочность, мистер Маклсворт, вывезти Феллини в Америку. Там он намеревался отнять его у вас любым способом, какой сочтет нужным.

Маклсворта передернуло.

— Какая удача, что мы встретились, мистер Холмс! Не реши я по чистой случайности поселиться на Дорсет-стрит, я и дальше бы играл на руку этому негодяю!

— Как играл, судя по всему, и сам сэр Джеффри. В течение долгих лет он полностью доверял Фроменталю. Более того, похоже, любил его до безумия. Он и не желал замечать, что его имение, и без того расстроенное, обирается безбожно. Упадок имения он ставил в вину себе, объясняя тем, что он плохой хозяин, и не уставал благодарить Фроменталя за его помощь! Разумеется, когда пришло время, тому не составило никакого труда убить сэра Джеффри. Это оказалось элементарно. Требовалось всего лишь подделать записку. В вашем случае это была единственная подделка, джентльмены. Если не считать самого убийцу.

Таким образом, благодаря удивительной способности к дедукции, которой обладал мой друг Шерлок Холмс, мир снова стал местом более безопасным и здравомыслящим.

Так закончилось дело на Дорсет-стрит. «Персей» Феллини перешел в собственность Музея Виктории и Альберта, где несколько лет был выставлен в особом Маклсвортовском крыле, пока его не передали, по соглашению, в Музей имени сэра Джона Соуна, знаменитого архитектора. Имя Маклсворта, таким образом, из людской памяти не исчезнет.

Джеймс Маклсворт меж тем вернулся в Америку, потеряв в деньгах, но обогатившись опытом. Фроменталь умер в больнице, так и не открыв, куда припрятал украденное, но, по счастью, в Виллесдене была обнаружена его банковская книжка, и деньги с нее распределили между кредиторами сэра Джеффри, так что дом продавать не пришлось. Теперь он находится во владении настоящего кузена Маклсворта.