Геннадий Абрамов - Ни за грош

– Но, Виктор Петрович. Душа умирает. Душа умирает в каждом из нас, если мы видим и молчим.

– Что-то там у вас, конечно, есть, - примирительнее сказал следователь. - Правда, путаное. Нечеткое. И главное, несвоевременное - зачем вперед батьки в пекло? Можете помешать... В общем, как хотите. Но я вам рекомендую - уничтожьте.

– Никогда не понимал запретительных акций. Какой смысл? Все равно рано или поздно прорвется, никуда не денешься. Можно, конечно, запретить не замечать гору, которая у всех под носом, но надолго ли? Другое дело, если бы вы сказали, что все наши умствования, вся паша так называемая работа мысли - ничто перед величием и мудростью живой жизни, природы. Что человек - только продукт ее, и теории его - продукт продукта. Что все его потуги на царствование, на верховную власть над ней - от невежества и гордыни. От неразвитости души.

– Человекобог, а не богочеловек?

– Именно.

– И тем не менее прислушайтесь. Не надо сейчас. Ни к чему.

– Истина сноснее вполоткрыта, как говорил дедушка Крылов?

– А что вы думаете? - подхватил Кручинин. - Он прав. Когда такая рубка идет - вдвойне. Втройне прав.

– Жаль.

– Ну, я вас предупредил... Кстати, о знаках. Там, у озера, мне говорили, был дорожный знак... "Сквозной проезд запрещен". Или "кирпич". Стоял несколько лет и вдруг исчез.

– Очередное головотяпство. Зачем там дорожный знак, когда ни одна машина проехать туда не может.

– Почему он исчез, по-вашему?

– Понятия не имею.

– Сам знак мы нашли. Он согнут, помят. Л вот столб, на котором был прибит, исчез.

– Вопрос не ко мне... Там не столб. Заломалн молодую березу, врыли. Делают что хотят. Чтоб мотоциклисты не катались. А они все равно ездят что им какой-то знак?

– Скажите, Алексей Лукич, - спросил следователь, лукаво улыбаясь. - А тот плащ, в котором вы были в тот день... он сохранился?

Изместьев бросил быстрый взгляд на следователя.

– Он на мне.

– Разве?

Изместьев взорвался.

– Что вы хотите сказать?

– Нервничаете, - Кручинин подбросил шарик. - Неосторожно, Алексей Лукич, ох, как неосторожно. Нет тайного, что не стало бы явным.

– Я уже объяснял. - Изместьев был явно взволнован, ему никак не удавалось взять себя в руки, и оттого он еще необратимее досадовал на себя. - Ни лгать не хочу, ни свидетельствовать в вашу пользу.

– Потому что правосудие несправедливо?

– Несовершенно.

– А может быть, все дело в другом? - вкрадчиво спрашивал следователь. А, Алексей Лукич? Может быть, вы просто не хотите показаться передо мной тем, кто вы есть на самом деле?

– Я?

– Может быть... исполнилось тело желаний и сил, и черное дело я вновь совершил?

– Перестаньте. Вы в своем уме?

– К сожалению, Алексей Лукич, вы у меня не один. Надо прощупать молодежь. Причем срочно. Иначе разбегутся, - и резко развернулся к Изместьеву. - Правду! Говорите правду! Ну?.. Где топор? Куда вы спрятали плащ? Быстро! Правду!

Они зло смотрели друг на друга. Изместьев побагровел - дышал тяжело, сипло.

– Аа, - махнул он и быстро зашагал в сторону дачного поселка. - Подите вы...

– Куда же вы? - рассмеялся Кручинин. - Алексей Лукич, голубчик?

– К дьяволу!

Они отпустили частника у центральных ворот дачного поселка. Дальше пехом.

Улица вилась по краю леса, номера прыгают, фонари разбиты.

– Шесть. Она.

– Не слабое сооружение.

– Однако на кладбище ветер свищет.

– Это еще надо проверить.

Они перемахнули через забор.

– Мать моя буфетчица, опять накол?

– Вскроем.

Окна плотно зашторены, ставни на зиму не забиты.

– Непруха.

– Tec, - прошептал Иван.

Андрей приложил ухо к двери.

– Есть! - и задергал. - Открывай!

– Чего надо?

Голос скрипучий, ломкий - обитатель дачи явно не рад был непрошеным гостям.

– Открывай! - Андрей затряс дверь так, что в ближайших окнах пискнули стекла. - Ну?

– Чего надо?

– Шоколада!

– Проваливайте, откуда прпшлн.

– Ты, что ли? Артем? Ну, кидало, божий одуванчик.

Обыскались. Слышь, давай без шума.

– От кого?.. Я вас не знаю.

– Открывай! Ну!

– Я принимаю по утрам... Завтра.

– Высадим!

За дверью замолчали. Затем неожиданно в замке хрумкнул замок, и правая створка с писком отошла и шмякнулась о перильце крыльца.

Севка первым шагнул в темноту.

– Как у чукчи.

– Не жмотничай! Зажги свет!

– Эй! - позвал Иван. - Ты где?

Внезапно под высоким потолком вспыхнула люстра, и они увидели справа у стены узкоплечего длинноволосого парня в джинсовой паре. Двумя руками он сжимал пистолет.

– Стоять! - визгливо вскричал он. - Стоять!

Андрей почесал у виска.

– Арте-е-ем. Золотой.

– Стоять!

– Ну, ты даешь.

– Дверь! - показал пистолетом Мамонов.

– Убери игрушку, - сказал Андрей. - Спрячь.

– Дверь!

– Понял, - Иван плотно прикрыл дверь.

– Лицом к стене! Живо! - командовал Мамонов. - Все! Лицом к стене!

– Не дури.

– Руки! - кричал Мамонов. - Выше! Все!

– Арте-е-ем. Ты чего?

– Барахла насмотрелся, - сказал Севка.

– Преклоняться перед Западом, - сказал Иван. - Это ж курам на смех.

– Молчать! Руки!.. От кого? Что надо?

– Разорался, - Андрей зло развернулся и двинулсч на Мамонова. Придурок. Сходку захотел? Чтоб народ привалил?

– Стоять! - отступая, взвизгивал Мамонов. - Я говорю: стоять!

– Дай сюда.

Мамонов трусливо пятился.

– Нет! Не подходи!.. Я тебе... Я...

– Кончай понтярить. Дай сюда.

– Стоять! - Мамонов зыркнул в стороны и вдруг побежал.

В два прыжка Андрей настиг его, сбил и прижал к полу.

– Отдашь... сволочь.

– Уййй, - застонал Мамонов. - Больно же.

– Хорош ты парень, да ни к черту не годишься, - сказал Андрей, поднимаясь и рассматривая пистолет. - Угадал. Зажигалка, - нажав на курок, щелкнул. - Эй, каскадеры! Кончай с жизнью прощаться!

Сидя на полу, Мамонов корчился от боли и потирал ушибленный локоть.

– Киноман. Перекушал западной пропаганды... Я рад, Артем, что мы в тебе не ошиблись.

– Бельмондо! - гаркнул Иван.

– Жлобье, - стонал Мамонов. - Скоты.

– Пошамать найдется?

Иван проверил под лестницей холодильник.

– Полно!

– Тащи.

Севка с грохотом передвинул стол на середину, под люстру. Вздернул Мамонова с пола, прихватив за ворот куртки, и невежливо усадил на стул.

– Да не дрожи ты. Большая жратва будет.

Иван принес пиво, огурцы, колбасу и хлеб. Отыскал в буфете ножи и стаканы.

– Тебе порезать, хозяин? Или кусочком?

Мамонов бросился к двери.

– Ку-уда-а? - Севка поймал его, смазал по щеке и снова швырнул на стул.

– Присаживайся, кидало. Уважь гостей.

Иван подтащил Мамонова к столу вместе со стулом.

– Погнали, братва.

Севка дорезал колбасы, Иван открыл пиво.

– Так, Артем, - сказал Андрей, открывая торжественный ужин. - У нас к тебе дельце. Понял, звездун ты наш дерганый? Не бойся, мы не из органов.

Иван поперхнулся пивом.

– В натуре, - сказал Севка. - Там не бьют.

– Привольное помнишь? Вот моя деревня, вот мой дом родной. Не забыл еще? А?.. Ты там случайно никого не кокнул?

Мамонов мрачно молчал, опустив голову.

– Знаем, знаем... Извини, мы юноши грубые.

– Что делать, - сказал Иван. - Жизнь заставляет.

– Так вот, Артем. Нам срочно понадобилась машинка. Та самая, которую ты спер. Ты нам ее возвращаешь, и мы - друзья. До гроба... Хочешь бутерброд?

– С колбаской?

– А похмелиться?

– Ты чего блеять перестал, козляк? - Андрей плеспул пивом Мамонову в лицо. - Научили вас врать!.. Смотри сюда, - он с хрустом переломил огурец. - Ручки, ножки. Шейка твоя блатная. Желаешь? И дождь смывает все следы. Обещаем. Сверху как целая, а внутри - хряп, - и он выразительно надкусил огурец.

– Ну? - сказал Иван. - Врубился?

Севка пальчиком, небрежно, поддел Артема за подбородок.

– Будем беседовать? Или будем в молчанку играть?

– Вы, - хриплым осевшим голосом спросил Мамонов, - "голубые береты"?

– Смотри-ка. Заговорил.

– Ну-ну, - сказал Севка. - Что вас еще интересует?

Мамонов пошевелил припухшими губами.

– Кто... навел?

Андрей прислонил ко лбу его огрызок огурца.

– Капитуляция безоговорочная, понял? Условия диктуем мы.

Мамонов уставился в пол.

– Сдал... Жду башлн... Должны подвезти.

– Подними! - рявкнул Андрей. - Подними глаза!

И смотри на меня!.. Так.. Быстро повтори, что ты сказал!

– Жду... Должны подвезти.

– Кино смотришь. Слыхал про детектор лжи? А? Сам не пробовал?

Шваркнув по полу стулом, Иван поднялся и согнутой рукой обвел Мамонову шею.