Джереми Камерон - Убили Винни

Изоляторов у нас два, даже три, если считать еще тот, который для отсроченных, так что можно выбрать. Либо штрафной — ни газет, ни книг, ни радио, ничего — жопа, короче говоря. Либо дисциплинарный — это как бы неофициально. Например, возьмут тебя, а доказать ничего не могут — тогда раз тебя и на несколько дней в дисциплинарный для профилактики. Там и радио, и газеты, и гулять иногда выводят. Даже иногда в общую комнату пускают. Правда, там одни стукачи с извращенцами. Зато, с другой стороны, их там бей не хочу, а за это тебя народ уважает.

Я этим тоже иногда промышлял. Был у нас тут один хмырь лет под пятьдесят — с ним круче всего получилось. Он говорил, что за кражу сидит, но нам охранники шепнули, что он девочек насиловал. Я дождался, когда его со свидания повели (тогда охранников не хватало), и дал ему в зубы как следует. Кровищи порядочно было, надо сказать. Главное — они тебе никогда не отвечают.

А с этим стукачом я не горел связываться. Мне выходить через две недели, из-за козла какого-то надбавку к сроку получать не хотелось. Повезло мне, что так обошлось. Они, как увидели тяжкие телесные, сразу вызвали копов, но те ничего не раскопали.

И вот оставалось мне, как я уже сказал, две недели, и тут ко мне подселили этого черного. Худющий и злой, как сволочь: вообще не жрал и молчал всю дорогу. По всем — полный дебил. Я бы так и решил, но он, когда пришел, огляделся, на меня посмотрел и говорит:

— Знаешь что?

— Что?

— Дурак ты.

Лег на койку и три дня молчал.

За три дня один раз отлил, и больше ничего. Это я точно знаю. Правда, он и не жрал ничего. Может, когда вообще не ешь, и в туалет не хочется? За все время один раз с койки слез — к толчку и обратно. В спортзал не пошел, в столовую не пошел, ведро выносить не стал. Я сидел смотрел, как у него щетина отрастает. У черных, кстати, вообще борода медленней растет. Даже если не считать время, которое каждый волос закручивается, — все равно.

На третий день я сходил, принес «Л'Экип». Смотрю, он глазами за мной следит. Лег, читаю. Он минуту где-то молчал, как обычно, потом говорит:

— Ты что же, по-французски можешь?

Я чуть с койки не упал.

— Да нет! Я так, картинки смотрю.

— Ну ни хрена! С интеллигентом посадили! В Африку поедешь со мной?

— Сегодня не могу: дел по горло.

— Ты особо-то не выеживайся, говори: поедешь или нет?

— Нет.

— Блин.

— Тебе сколько дали?

— Два.

— Только что?

— Ну да.

— Если хочешь досрочно выйти, давай есть начинай. Тут кто не жрет, не ссыт и молчит, как рыба об лед, — таких не любят. Здесь любят нормальных, которые обществу не угрожают. Говорить научишься, гадить начнешь — через год выйдешь, как нефиг делать.

— Сам-то давно?

— Шесть лет. Выхожу через две недели.

— За что?

— Человека убил.

— Нормально.

Этого вообще ничем не пробьешь.

— Ладно, Нельсон ты наш Мандела, зачем я тебе в Африке-то нужен?

— Переводчиком будешь.

— Переводчиком? Нет, ты уж извини, я что-то как-то зулусский в школе не учил. Способностей не было.

Он на меня так посмотрел — я думал, еще дня на три замолчит.

— В Африке по-французски говорят.

— Да ладно! Что это за страна такая, где по-французски говорят?

— Сенегал, — и даже глаза закрыл: типа это святое.

— Что еще за Сенегал? Баба твоя, что ли?

Он глаза открыл, ноги с кровати спустил — прямо расходился парень.

— Се-не-гал! Ты издеваешься, что ли?

— Нет.

Он тогда целую речь произнес.

— В Африке основной язык — французский, по-английски говорят только в нескольких отсталых районах. У меня там корни. Ты мне будешь переводить, пока мы не выучим настоящие африканские языки.

— И сколько на это все времени уйдет? У меня, вообще, дел-то много, народ со мной работать любит. Да, и как тебя звать-то, кстати?

— Слип. Два, может, три.

— Что «Слип»? Какие два-три?

— Звать меня Слип. Два-три года это все займет. Я хочу своих предков найти.

— Слип — это что, французское имя?

— Какое французское? У меня отец с Ямайки, а мать из Гваделупы. Она до трех лет по-французски говорила, а потом все забыла. Она мне рассказывала, что у нее то бабка, не то прабабка была из Сенегала. Рабыня, наверное. Я хочу это все выяснить. Параллельно буду дела делать и предков искать.

— Дела, говоришь? А как у них там в Сенегале воруют? Так же, как здесь?

— Иди на хрен! Если ты там у брата моего украдешь, я тебе шланг отрежу!

— А как там жить, если не воровать?

— Компакты продавать будем! Знаешь, что там пока с компактами дефицит? И с компьютерами тоже. И одежды нормальной нет, как у нас в магазинах.

— Про магазины мне не надо рассказывать. Я по магазинам спец. Только думаешь, будут у тебя все это брать: диски, компы? Кому они там нужны в Африке?

— Так надо спрос создать! Ты что, Маркса не читал? Капитализм на том и стоит, что спрос создается и все своих братьев обдирают. Мне самому погано таким заниматься, но надо как-то предков-то найти. Запомни: производство основано не на удовлетворении потребностей, а на получении выгоды, и рабочие не могут использовать плоды своего труда. А мы с тобой используем!

Мне такой расклад понравился, только была одна загвоздка.

— Слушай, Слип.

— Да?

— А ты за что сидишь?

Он буркнул:

— За ввоз.

— А как погорел?

— Как-как! Поехал на Ямайку, купил лицензию на вывоз кокосов. В кокосы набил травы. Потом один гад настучал, меня в Хитроу и прижали.

— И что, получил на орехи?

— Не смешно. Я тогда в первый раз на отцову родину ездил. Блин, вот на Ямайке круто!

Ну вот, я уж было губу раскатал, уже, можно сказать, сделки проворачивал на Тихом океане, а тут вдруг выясняется, что он на кокосах погорел.

— Ничего, — говорю, — лицензия нам еще пригодится. Можно будет диски в кокосах провозить. Для начала.

— Слушай, достал уже шутить!

— А дюны большие там есть?

— Хрен их знает…

— Лучшее, что я вообще в жизни видел, — дюна во Франции. Огромная. Они в Африке тоже должны быть, между прочим. А с этим делом там как?

— Все замужем.

— Плохо.

— Так ты едешь или нет?

— Еду. Будем твою бабку искать. Опять же позагораю, девчонку закадрю — должны же там быть какие-нибудь незамужние.

Мечты, мечты…

Сплю, вдруг слышу: пейджер.

Это, наверное, мать. Ни у кого больше моего номера нет — это раз, и два — наши в десять утра еще все спят.

Читаю сообщение:

«Позвони матери, паршивец несчастный!»

Я не хотел, чтобы она мне на сотовый звонила: так без денег останешься. Поэтому я ей сотовый номер не давал, она мне все на пейджер сбрасывала.

Встал, сонный еще, нашел телефон, позвонил. Слышу, там трубку взяли.

Я так вежливо:

— Здравствуйте, это из «Уолтемстоу Гардиан». Мы проводим опрос, хотели бы узнать ваше мнение насчет будущих выборов в Комитет и насчет собачьих бегов: не знаете, на кого лучше поставить?

— Иди ты с глупостями! Тебе сегодня отмечаться как условно освобожденному. Забыл?

— Блин.

— Не ругайся. Давай иди. Я тут письмо от них нашла.

— В ящиках у меня рылась?

— Не твое дело, где я рылась, собирайся и иди.

— Подумаешь, к Энди не зашел. Не сердись, завтра отмечусь.

Хотя с Энди тоже наглеть не стоило. Я позвонил Рози (это его секретарша).

— Рози, привет! Ники. Когда там у меня с Энди назначено?

— Двадцать минут назад. Он как раз только что вышел, ругался, как не знаю кто.

— Пусть никуда не уходит, я сейчас буду. Скажи ему, что я собирался, просто я тут траванулся малость.

— Только ты уж ничего не угоняй, а поезжай на автобусе, ладно? Лучше еще немного опоздаешь.

— Скажешь ему, что я отравился?

— Ники, кончай уже, а? Давай приезжай.

Ну вот. Я тут суечусь, к концу света, можно сказать, готовлюсь, и вдруг надо идти куда-то отмечаться. Ладно, может, хоть чаем угостят.

Я в своем районе угонять не любил, поэтому взял такси. Нормально вообще: приезжаю, опоздал на полчаса, а чая еще нет. В приемной еще несколько человек сидит, судя по виду, тоже бы не отказались. Смотрю, Дин Лонгмор тут: он-то каждый день в Чингфордском отделении отмечается, сюда зашел просто бутерброд на халяву сожрать. Камран был — этот пацан еще и Лу — у него пожизненное. Алвин — негр-футболист и Луиза-наркоманка — эти вместе какой-то чек подделали.

Все сидят маются: курить-то нельзя.

— Рози, привет.

— Привет.

Рози молодец: одной рукой печатает, в другой — чашка с кофе.

— Я ему скажу, что ты пришел, просто у него уже человек сидит. Я тут твою маму на рынке видела.

— Ну и как?

— Говорит, с тобой больше мороки, чем с твоим Дэнни.

Я засмеялся.

— Зато на меня продуктов меньше идет. Он больше меня ест.