Петр Северцев - Электорат хакера

Гайдук деловито инструктировал наших наблюдателей по поводу тех или иных действий представителей избирательных комиссий. Ершевский нервничал, расхаживая по комнате и заламывая руки в ожидании каких-то серьезных потрясений. Тополянский живо рассказывал о том, как его вчера по телефону обещали кастрировать. Гайдук, прервав свои объяснения наблюдателям, сказал:

— Главное, чтобы тебя не женили после этого на сексуальной маньячке.

Все дружно и в то же время нервно погоготали и принялись заниматься повседневными обязанностями. Немного погодя Веселов привез свежий номер газеты «Живи и богатей» с последним призывом Ершевского к избирателям сделать достойный выбор, ограничившись прозрачными намеками, так как агитация с сегодняшнего дня была уже запрещена. Гвоздем номера был список умерших избирателей, которые числились в избирательных комиссиях как живые с целью принудить их помимо своей воли исполнить гражданский долг. К спискам прилагались пространные размышления Джаванидзе по поводу того, что голосовать до восемнадцати лет и после смерти в нашей стране запрещено законом и что «тарасовские Чичиковы» из избирательных комиссий поступили, таким образом, нехорошо.

После обеда Гайдук сообщил, что на избирательных участках все спокойно, предварительное голосование проходит вяло и контролировать там особо нечего, так как люди Пасленова лезут во все дыры и строчат акты о нарушениях закона по поводу и без повода. День уже клонился к концу, и все настроились, что все будет нормально, как поступило сообщение от Чернобородова о том, что на одном из складов его овощехранилища произошел пожар.

Я с двумя охранниками срочно выехал на «Поле чудес». О том, что горело овощехранилище, я узнал еще не доехав до него. Во-первых, потому что по пути с визгом и воем нас обогнали несколько пожарных машин, а во-вторых, по неповторимому аромату, которым был наполнен воздух на окружающей овощехранилище территории в радиусе одного километра.

Мы прибыли наконец на место и отыскали там Чернобородова среди толпы пожарников и рабочих. Адриан пояснил нам, что сгорел один из складов, на котором хранились картошка и яблоки. Поскольку овощи и фрукты гореть не могли, сгорели лишь деревянный каркас здания и крыша, чем был нанесен ощутимый ущерб окружающей среде. По моим подозрениям, картошка была скорее всего прошлогодней, а яблоки были завезены еще летом.

И, лишившись стен и крыши как сдерживающих факторов, складская вонь, подогретая к тому же пожаром, распространилась по окрестностям, игриво щекоча ноздри местных жителей. Масштабы экологического бедствия были таковы, что, похоже, в скорости здесь можно было ожидать пикет представителей «Гринписа». Поскольку пожарные уже справились с огнем, а присутствующая толпа принюхалась, мы сочли свою миссию выполненной, выразили Адриану соболезнования и на большой скорости удалились с места происшествия.

Я пояснил Ершевскому, что вероятность поджога велика, так как ничего самовоспламеняющегося на складе отродясь не было. Все выразили сочувствие Чернобородову и пообещали построить новое, современное овощехранилище, если после выборов останутся деньги. Затем все решили разъехаться по домам, посчитав, что сегодня уже вряд ли что-нибудь случится.

Дома я сообщил Приятелю о пожаре и услышал от него предостережение, что это не последний неприятный эпизод. Особое беспокойство у Приятеля вызвал Тополянский. Я принял это к сведению и решил утром еще раз напомнить Евгению о необходимости соблюдать осторожность.

Однако сделать это мне не удалось. Утром следующего дня я узнал, что Тополянский исчез. Причем сообщил об этом Дима Столяров, явившийся в «Корабль Иштар» с фингалом под глазом и самим этим фактом повергший членов штаба в глубокое изумление. Гайдук резонно поинтересовался:

— Дима, как это могло случиться? Ведь до твоего глаза даже достать-то не каждый может…

Дима в пространной речи, перемежаемой междометиями и матом, пояснил, что подлое покушение на его лицо было совершено, когда он сидел в автомобиле. Из его рассказа мы поняли следующее: когда они с Тополянским ехали по каким-то делам, о характере которых Дима не стал распространяться (впрочем, в этом не было необходимости), их остановила группа молодых людей в количестве не меньше шести-семи человек. Как только Дима опустил ветровое стекло и высунул голову с вопросом:

«Что господам угодно?», он получил ответ металлической трубой, которая пришлась ему аккурат по правой стороне лица. Видимо, нападавшие посчитали, что такого ответа будет достаточно для того, чтобы Дима уже не задавал больше никаких вопросов. Но они сильно просчитались.

Дима, выйдя из машины и уже ни о чем не спрашивая, принялся проводить воспитательную работу среди молодежи. В результате этих педагогических мероприятий двое молодых людей ретировались с места событий с максимально высокой для полученных травм скоростью, еще трое были уже не в состоянии куда-либо ретироваться, и их Дима погрузил в машину и отвез в местное отделение милиции. И лишь сдав хулиганов милиционерам, он обнаружил пропажу Тополянского, который исчез из автомобиля во время драки в неизвестном направлении.

Обзвон всевозможных злачных мест, где мог прятаться Тополянский, результатов не дал. Дома Женя также не появлялся. Все находились в напряженном ожидании самого худшего.

Во второй половине дня позвонил Яровой, что его и без того плохое самочувствие ухудшают постоянные звонки с угрозами сделать нечто нехорошее со всей женской частью его семьи и им лично.

Поэтому он вынужден держать всю семью дома и просил прислать охранника, который ходил бы в магазин за продуктами. Я как мог спокойнее объяснил Яровому, что ничего страшного не происходит, что звонят всем нам и всем обещают сделать нехорошо и даже больно. Некоторым вот уже сделали — я рассказал про Диму Столярова, но не стал пугать Ярового пропажей Тополянского. Яровой принял мои заверения в том, что всем сейчас нелегко и что охранник выезжает, несколько успокоился и даже пообещал, возможно, появиться завтра на выборах.

Уже поздно вечером поступили известия от Тополянского: он самолично явился в штаб, смутив всех отсутствием в руке фляжки и громкой грязной матерщиной. Евгений был небрит, грязен, весь в синяках, и от него ужасно пахло.

На недоуменный вопрос Ершевского, где он шлялся и что с ним такое произошло, что он так воняет, Евгений разразился еще более отборной матерщиной. В конце концов из его отдельных высказываний мы поняли, что в то время того как Столяров гонялся за хулиганами, двое других вытащили Евгения из машины и треснули ему резиновой дубинкой по голове. После этого он не помнил, что с ним происходило дальше.

Очнулся он уже связанным. Его везли в автомобиле. На вопрос о том, куда его везут, ему ответили, что в сортир. «Кастрировать?» — в ужасе спросил Евгений. Похитители ответили, что не пришли на этот счет к единому мнению. Далее Тополянский с удивлением обнаружил, что здание, куда его привезли, было недостроенным дворцом гигиены в Борисычевом овраге. В одну из кабин этого достойного учреждения его и сгрузили, засунув кляп в рот и привязав к унитазу скотчем. После этого все трое сопровождавших его лиц дружно решили воспользоваться для оправления малой нужды унитазом именно той кабины, в которой «засел» Тополянский. Видимо, высказывания, которые просочились сквозь кляп, были столь вопиющими даже для похитителей, что они после этого еще и отдубасили Евгения ногами. Здраво решив, что кастрировать его уже нет никакой необходимости — «такому обоссанному ни одна баба не даст!» — злодеи покинули сортир, вежливо пожелав Тополянскому спокойной ночи.

Спокойствие к Евгению не пришло: ночью он окоченел от холода, и, если бы не большое количество спиртного в организме, он мог бы заболеть.

Беспокойным выдался также и день, так как местные жители, уже начавшие пользовать недостроенный сортир, не обращали внимание на странное мычание, доносившееся из соседней кабины. Спас Тополянского какой-то алкаш, который забрел именно в его кабину. После долгих раздумий насчет того, «что бы это могло быть?», он пришел к выводу, что это человек, приклеенный к унитазу, а не унитаз причудливой формы, и неуверенными дрожащими руками освободил Тополянского от пут. За это он был тут же вознагражден, получив на пол-литра, которые затем были с успехом распиты в туалете. Любимая фляжка Евгения, как выяснилось, была приватизирована его похитителями.

Распрощавшись со своим спасителем, Женя поймал попутку и, отдав водителю тройную цену, добрался до штаба.

Все присутствующие пришли к мнению, что, во-первых, это ужасно и, во-вторых, что Тополянскому надо немедленно ехать домой переодеться.

Я поискал глазами охранников, но они как сквозь землю провалились. Меньше всего повезло Михаилу, который спрятался у меня в кабинете. Я, испытывая некоторую неловкость, попросил его довезти Тополянского до дома. Михаил неуверенным тоном попытался выдвинуть альтернативное предложение съездить за вещами Тополянского и привезти их в штаб. Я решительно сказал, что Женя простудился и что ему немедленно нужно домой. Понурив голову, мой подчиненный бросился выполнять приказание.