Сергей Зверев - Обряд на крови

— Нет. Не сразу. Мужики помогли… Ну и как вы здесь живете?

— Да с божьей помочью. Не так, как на старом месте, ишо не обустроились, но живем не тужим… Однако боязно порой бывает, шибко боязно. А вдруг как какой худой человек, какой-нито лихоимец бездушный к нам забредет невзначай, на огонек заглянет. В скиту-то теперь заложных боле нету. Некому худого чужака отвадить. Никто ить теперича казнить не возьмется, ибо до смерти близко, а страшный тот грех и вовек не отмолишь.

— Ничего, — успокоил ее Андрей. — Теперь у вас… у тебя будет свой за… щитник. Я вас теперь никому в обиду не дам, солнышко. Не бойся, — сказал и, нащупав под тонким ситцем на ее спине острые узелки власяницы, задохнулся от жалости: — А это… это ты сегодня же сними. Сегодня, слышишь?

— Что? Про что это ты? — тихо спросила Глуша, и тело ее заметно напряглось и снова дрогнуло. — Хорошо. Сыму, коли прикажешь, — согласилась, а следом лукаво стрельнула глазками: — Но без нее ж я — слабая, подневольная…

— Считай, уже приказал, — проигнорировав ее заигрывания, отрезал Андрей. — Как только за мужиками уйду, так сразу же и снимешь. — А после короткой заминки спросил с замирающим сердцем: — Это же, наверно, очень больно?

— Мыслимо ли о том вопить? Хвально так-то принимать мучения. Радость будет на том свете.

— А на этом?

— А на этом… без тебя — кака же радость? Одна мука вечная.

— Любушка ты моя, — задыхаясь от нежности, прошептал Мостовой, сжал, сдавил ее в крепких объятиях, но дверь в землянку неожиданно растворилась, и на пороге выросли Елизар и Никитка. Андрей быстро отпрянул, отстранился от девушки, посмотрел на вошедших, на Глушу и улыбнулся ей: — А говоришь Буян?

— Так он же на своих николи не взбрешет, — быстро ответила она на его улыбку и, покраснев, потупилась: — Хучь и за версту учует.

— Здравствуй, Елизар, — поприветствовал Мостовой, пристально разглядывая старого знакомого. «Постарел он сильно, — сжалось в груди. — Совсем с лица сдал. Борода совсем белая, и щеки провалились».

— Слава Христе, — степенно, но с недобрым огоньком в глазах отозвался тот, сделав вид, что не заметил их жарких объятий.

— Опять я к вам…

— Неисповедимы пути Господни… Пошто на этот раз пожаловал? Так просто али по нужде какой?

— И по нужде… и так… все сразу, — смешался Андрей. — Короче говоря — опять с бедою. Тут один… уродец за нами увязался… Да и вас он тоже… убить может… Как я думаю, за тем и пришел.

— Про сущие лютости глаголишь, — буравя неотрывным взглядом Мостового, промолвил Елизар, но после паузы на удивление покладисто спросил: — Чё ж нам робить… теперича?

— А делать вот что, — не удержал после его слов вздоха облегчения Андрей, уже настроив себя заранее на долгие уговоры. — Я сейчас за своими мужиками пойду… Может, Никиту со мной отпустишь?

— Пущай идет, коли для дела надобно.

— Спасибо тебе, Елизар. Значит, мы вдвоем с Никиткою пойдем. У нас там раненый… А вы тут с Калистратом за подходами к скиту присмотрите. Только очень, очень осторожно. Особо не высовывайтесь. Если что — стреляйте сразу на поражение, — сказал и поморщился, вспомнив об отношении общины к греху смертоубийства. — Ну, хотя бы припугните, что ли? Не подпускайте его близко. Не позволяйте ему к скиту приближаться.

— Все? Еще чего? — с плохо скрываемым вызовом спросил Елизар.

— Все. Пока. Но только пойми ты ради бога, что это вовсе не игрушки.

— Уже, поди, понял. Давно обурочили. С твоею помочью, — глухо обронил Елизар с горечью и, разойдясь, как видно, выпалил: — Да Христа на вас нет, ироды… Погрязли все в грехе, в мерзости и блуде… И нам от вас спокоя нет. Никуды от вас не деться, треклятых, нигде не схорониться. Всюдой отышшите…

«Не все!» — хотелось возразить ему Андрею, но он промолчал и только нахмурился от несправедливого упрека. Не время было препираться, пускаться в долгие объяснения. Нахмурился, но через секунду, посветлев лицом, бросил теплый взгляд на Глушу, подхватил приставленный к стене автомат и торопливо вышел из землянки.

Стащил с Краева разодранный измазанный кровью бушлат. Подпорол ножом подкладку на воротнике. Вытащил задрожавшими руками длинный узкий холщовый мешочек на «молнии», осторожно распустил ее до середины, высыпал его содержимое на ладонь, и в зобу дыханье сперло. Горка алмазов загорелась, заиграла всеми цветами радуги, и над ней словно сияющее облачко повисло. Зрелище было настолько завораживающим, что он не меньше минуты неотрывно, не мигая, молча смотрел на переливающиеся камни, покусывая губы. И только потом, мало-мальски придя в себя, прошептал возбужденно: «Ёлы палы! Да опупеть — не жить! Да тут же — целое богатство!.. Вот так подвалило!» Хотел убрать алмазы обратно, но, побоявшись, что половину при этом растеряет, в снег выронит, расправил на коленках свободной рукой полу своего бушлата, осторожно ссыпал туда камни и только потом по одному переложил в мешочек. Затянул «молнию» и, с неприязнью посмотрев на растерзанного тигрицей Краева, подумал: «Да нехило вы, как видно, на этом деле с Саней наварились. Ничего не скажешь… А мне каких-то жалких десять косарей отстегнули. И это — за все про все. За то, что я самолично всех этих джигитов черножопых покончал, порезал, как баранов… уделался, как мясник какой-то… Ну и где тут справедливость, спрашивается? Да ею и не пахнет. Обули, как пацана какого-то». Но он недолго изнывал от жгучей обиды, сообразил скоро: «Так ведь теперь выходит, что это не вы меня, а я вас, как пацанов, обул? За что боролись, на то и напоролись, господа командиры!»

Бережно засунул мешочек с камнями во внутренний карман куртки, застегнул клапан на пуговицу и огладил приятно выпирающий бугорок на груди: «Теперь у меня бабок: гуляй — не хочу. Теперь я, наверно, все себе могу позволить. — И тут неприятно екнуло внутри: — Но это же — не бабки? Их же еще продать кому-то надо? Но кому? Как? Как это вообще делается? Не впаришь же кому попало, первому встречному? Конечно, не впаришь. Да только заикнешься какому-нибудь бырыге про это дело — так мигом и прикончат. И вякнуть не успеешь. И камешки заберут, и самого пришлепнут… Да-а, дела-а-а. — От последней мысли в обильный пот бросило да просто дурно стало. — Нет. В одиночку мне с этим делом все равно не справиться. В одиночку такую тему ни за что не поднимешь… По-любому, видно, придется Саню искать. Хочешь не хочешь, а придется. У него и мозга на такие дела получше шурупит, и подвязок, наверно, море?.. Ничего не поделаешь. Пойду, пожалуй». Поднялся на ноги, закинул за спину рюкзак, поднял с земли винторез и поежился: «А если он меня замочит с ходу? И даже слушать не станет? Он же сразу поймет, что нас… меня по его душу прислали? Просто забубенит, и все, не раздумывая?.. Ну, я же тоже не безоружный, да и не пальцем деланный. Отобьюсь, если что… Главное, чтобы послушал. Убедю… убежду… объясню ему как-нибудь».

Уже отойдя на порядочное расстояние, вспомнил, что не прикрыл веки Краеву и с досадой поморщился: «Да. Не по-людски вроде получилось. Не по-христиански… Но, не возвращаться же теперь обратно? Дурная примета… Нет. Не буду. Да какая ему теперь разница?.. Вот же черт, я же планшетку у него не забрал?!.. Да какая там уже планшетка? Все, наверно, всмятку? Да точно — всмятку».

Начало смеркаться и, когда добрел до широкого распадка, уже с трудом различал идущие рядом с лошадиными следы Славкина, а потому и не заметил, что на них кто-то потоптался. Пересек лощину, поднялся на сопочку, потом через узкую ложбинку на следующую и остановился в недоумении: «Да что он тут делал-то — все истоптано? — Хотел включить фонарик, но не решился: — Опасно. Запросто может влупить на свет. — Прошелся по утрамбованной площадке, наткнулся глазами на кучу веток, присыпанную снегом. Нагнулся, потянул за нижние, отбросил в сторону и моментально застрял комок в горле: — Бля, да он тут завалил кого-то?! — Присел, оглядел окоченевший, скрюченный труп какого-то неизвестного плюгавого мужичонки и подумал: — Нет. Точно не подпустит. И слушать не станет… И меня замочит с ходу. — Поднял голову, посверлил густую темень долгим задумчивым взглядом и, стянув с головы вязаную шапочку, взъерошив пятерней волосы, хрипло выдохнул: — Да ну вас всех на хрен… с вашими делами!»

Вышел из землянки и посмотрел на темнеющие вдали скалы: «Где-то там он и засел, скотина? Но до скал — не меньше четырехсот метров? Вряд ли он в такой темнотище стрелять отважится? Не станет же он с собой «НПСУ» таскать, такую бандуру? А значит — «ПСО» обыкновенный. А там обычная подсветка сетки. Еще в сумерки — куда ни шло, а при такой густой темени… И все же через болото не полезем. Лучше обойдем с другой стороны. Да, так будет безопаснее».

— И пошто ты воопче вернулся?! — выпалил в сердцах Никита, едва отошли от скита на полсотни метров. — Сколь тя нам вызволять-то можно?