Сергей Зверев - Обряд на крови

— Добро, — согласился Мостовой. — Я — сюда, — и показал рукой направо.

Через пару сотен метров сбился с шага, и вмиг перехватило дыхание. Побежал холодок по спине. Приблизился к вытянутой на снегу цепочке следов и остановился как вкопанный. И, глядя на четкий отпечаток армейского берца, подумал с нарастающим ужасом: «Неужели опоздали? Неужели?!.. Убью, сволочь!!!»

Сидел на снегу и встряхивал головой, в которой стоял беспрестанный звон, как лошадь с мухой в ухе. Перед глазами все плыло и качалось, виделось смутно, нечетко, как через воду.

Но продолжалось это недолго. Постепенно окружающее начало приобретать очертания. И очень скоро он увидел: сначала свои сведенные вместе ноги в мокром испачканном перекрученном, как выжатое белье, камуфляже, вытянутые в струну; изодранные берцы — один с полуоторванной подошвой и бахромой из обрывков черных суровых ниток; темно-зеленый шерстяной носок, из дырки на котором выглядывал кончик грязного, залитого кровью большого пальца с оборванным ногтем. А, потащив взгляд снизу вверх, чуть дальше: ржавый в темных разводах бок лежащей на снегу мертвой тигрицы и рядом с ним… оторванную отгрызенную руку с острым желтоватым обломком кости и спутанными розовато-белыми сухожилиями, похожими на заправленные кетчупом спагетти.

«Бля, — прошептал он, выплюнув сгусток липкой слюны, вытер подбородок и поднялся. Подошел к тигрице и, увидев окровавленный затылок Краева с лежащей на нем громадной, широкой, как лопата, когтистой лапой, прохрипел: — Да охренеть, не жить!» Пригнулся, вцепился двумя руками во вздыбленную на загривке тигрицы густую длинную шерсть и, напрягая мышцы, скрипя зубами, потащил зверюгу на себя. Кое-как осилил — оттянул в сторону. Перевернул Илью на спину и матюгнулся.

Краев был еще жив. Воздух со свистом вырывался из его широко раскрытого рта. Вся одежда спереди была разодрана в клочья, распущена на лоскуты, открывая взору бледную, исполосованную звериными когтями грудь с клочком вьющихся седых волос посередине, едва заметно приподнимающуюся при каждом вздохе, разорванный, словно вскрытый скальпелем живот с вывалившимися наружу парящими внутренностями.

«Бля, — повторил Нилов и, брякнувшись на колени, нагнулся над Краевым: — Слышь?.. Слышь меня, командир? Ты меня слышишь?» Губы Ильи дрогнули, медленно сомкнулись:

— Ты, — уронил он чуть слышно.

— Что? Что? Я тебя слышу? — еще ниже, к самому уху Ильи пригнулся Нилов.

— Камни отдай… камни.

— Какие камни? Кому отдать? — проглотив застрявший в горле терпкий комок, спросил Нилов.

— Сане… я ем-му должен.

— Где камни? Какие камни?!

— Там… воротнике… буш… лата, — просипел Краев, выгнулся, сделал какое-то судорожное глотательное движение, словно задыхаясь от удушья, и его расширенные зрачки замерли, и нижняя челюсть поползла вниз, отвалилась, обнажив ребристое багровое небо с темными прожилками, окровавленные зубы и покрытый белым налетом оседающий в глотку язык.

— Я не понял? Я ничего не понял?! Какой воротник? Какие ка… — растерянно забормотал Нилов, но, заглянув в неподвижные, остекленевшие глаза командира, осекся на полуслове, осознав, что больше не получит никакого ответа. Поднял голову и, увидев в десятке метров от себя оскаленную морду тигренка, угрожающе выгнувшего спину и припавшего на передние лапы, пошарил взглядом, нашел лежащий на снегу винторез и, ухватив его за ремень, подтянул к себе.

Тигренок вскинулся после выстрела, взметнув облако снежной пыли. Рванулся в одну сторону, в другую и, издав какой-то жалкий полурык-полувизг, ломанул в чащу.

«Зацепил я его, — растирая снегом вспотевшее лицо, беззлобно, с каким-то тупым безразличием подумал Нилов. — Точняк зацепил. Да и пусть подохнет… тоже».

Пронесло еще раз — банально и омерзительно. И тут же донесся из-за болота заливистый лай собаки. Натянул штаны, с раздражением выдрал из пояса окончательно пришедший в негодность ремень и затолкал его в карман. Подхватил винторез и, распластавшись на снегу, приник к прицелу, а через секунду заиграл желваками. Обитая горбылем дверь одной из землянок растворилась, и в ее проеме появился молодой мужик в длинной исподней рубахе с карабином в руке. Переступил за порог и завертел башкой по сторонам. «Даже босиком, скотина, выскочил. Видно, всегда настороже, — с затаенной злостью подумал Славкин. — Совсем щенок еще — лет двадцать — двадцать пять. Ладно, посмотрим, что он дальше делать будет». Мужик постоял, потоптался на снегу пару минут, просверлил, просканировал зенками всю округу и, прикрикнув на собаку, дождавшись, пока она замолчит, шагнул к землянке. Но у порога опять остановился, словно в раздумье, резко обернулся, еще раз окинул взглядом дебри за болотом и только потом исчез в жилище, прикрыв за собою дверь. «Начну копошиться, и эта псина — зараза чуткая опять заголосит. Она уже на стреме. Но и лежать здесь долго без движения я тоже не могу? Надо побыстрее отсюда убираться. Да и времени до темноты у меня — в обрез. А ведь еще предстоит где-то повыше толковое местечко найти, чтобы вся эта их потайная богадельня, как на ладони, видна была. Да и пожрать слегка и хоть немного обогреться, перевязать ногу… Кипешню здесь поднимать никак пока не могу. Надо дожидаться, пока Андрюха со своей шоблой сюда дошкандыбает. Сливать — так всех разом, одной кучей, чтобы потом не гоняться за каждым в отдельности, не выцеплять поодиночке в этих непролазных дебрях. Так будет гораздо легче, и быстрее, и надежнее».

Соблюдая предельную осторожность, поднялся с земли и, подхватив винторез, отошел на полста метров назад и, свернув в сторону, бочком протиснулся в кусты.

Повезло. Успел до наступления полной темноты найти удобную засидку на широкой скальной террасе. Но пока короткими скачками с костылем под мышкой взобрался наверх по крутому, усеянному скользкими камнями склону сопки, упрел, как последняя скотина. Рана опять обильно кровила, юшкой залило всю штанину, и даже носок под берцем насквозь вымок — хоть выкручивай. Окинув беглым взглядом лежащее далеко внизу широкое болото, продолговатые бугорки заснеженных землянок, едва заметные в сгущающихся сумерках, отковылял за бугор и уселся прямо в снег. Проплевался, вытер пот с лица и принялся за перевязку. А в голове уже вертелось: «По-любому придется костер жечь, иначе до утра окочурюсь. Пропотел капитально. Через час в мандраж кинет. Еще не хватало только для полного счастья что-нибудь себе отморозить. Тогда вообще веселуха будет, хоть стреляйся… Ничего — оттуда не заметят, а дым с такой крутизны в низину не потянет. Здесь же ветерком и растащит». Перемотал свежим бинтом пробитое острогой колено, набрал хвороста и обломков толстых сухих сучьев и развел огонь. Через десяток минут начало припекать и даже жарко стало. Пришлось немного отодвинуться от костра. Есть хотелось зверски, но, вспомнив, как его погано носило еще час назад, решил не рисковать и только попил воды, слегка подогрев фляжку. Управился с делами и начал, не торопясь, подетально обдумывать предстоящую операцию, но теперь уже с учетом сложившихся обстоятельств: «Пока не знаю точно — сколько этих богомольцев гребаных. Малек утверждал, что три мужика и две бабы. Один старик, другой — сосунок. Это, похоже, тот и есть, что из землянки вылазил. Еще и бороденка куцая — в три волоска… Остается один гипотетически серьезный противник. Да и тот, скорее всего, тоже пентюх пришибленный, на этом их тупом непротивлении повернутый. Хотя, когда начнешь, наверно, им шкуру заворачивать, и они в ответ серьезно окрысятся. Нужно же быть полным остолопом, чтобы безропотно под нож идти… С Андреем еще этот егерек, который постарше. Второго ретивого я из строя вывел. А, может, он уже и вообще по дороге ластами щелкнул? Вполне возможно… Короче говоря, трое. Детский лепет. Конечно, желательно их всех скопом в хате накрыть. Одной гранаты хватит. Только вот пес, зараза! Отстрелять его издалека — не проблема, но ведь все равно взвизгнет и наведет шороху. Если только его с утреца загасить, часика в четыре-пять, когда у хозяев самый сон? А что? Ночник еще фурычит. Еще вчера фурычил, по крайней мере», — подумав, резко содрал с ветки винторез и, щелкнув тумблером, убедившись в том, что прибор действительно нормально функционирует, облегченно выдохнул. Прислонил винтовку к дереву — поближе к огню. И тут как-то разом моментально ощутил какую-то дикую необоримую усталость, разлитую по всему телу, усталость и тупую саднящую боль, живущую в каждой клеточке, боль и полное безразличие ко всему происходящему. И на последних остатках воли буквально за волосы подтащил себя к рюкзаку, заставил достать аптечку и принять две таблетки бемитила[84]. Запил их водой, оттянул еще подальше от огня валежину, придвинул ее вплотную к сосенке, уселся и, прижавшись спиной к шершавому стволу, прикрыл глаза и, хрустнув крепко сцепленными зубами, замер в ожидании, пока начнется действие препарата и хоть немного отступят тошнота и боль и мышцы снова обретут упругость: «Все, заканчивай с пацанской распальцовкой, супермен пристукнутый, ты уже и так выше крыши накосячил… И прикинем все по новой… Трое. Трое серьезных противников. Все они достаточно крепкие мужики и стрелки отменные. И в тайге не новички. Если я их не спишу одномоментно — проблем возникнет море. Тогда уже, скорее всего, не я им, а они мне в шесть секунд пипец пропишут. Выгонят на чистое, растянут, зажмут в клещи, и будешь, как последний идиот, огрызаться на три стороны, пока затвор не клацнет. Поэтому надо, чтобы они в одной норе собрались. Обязательно. И накрыть их тогда надежно и без вариантов. Спать они однозначно по землянкам разбредутся. А вот днем, точнее, перед самым рассветом, просто обязаны до кучи собраться… У меня ни подствольника, ни «мухи» и только три гранаты, правда, одна с напалмом. Но толку от нее — только в том случае, если положить ее аккуратно в самый муравейник… Подобраться к этой богадельне скрытно — почти невозможно: с одной стороны открытое, насквозь простреливаемое болото, по которому не то что бежать, а и идти-то — мука. Ни слева, ни справа тоже не подберешься — узкая тропинка по самому подножию сопки. А с тыла… вообще — бугорок с десяток метров, в который землянки врыты, а сверху отвесная скала нависает. Да еще под углом неслабым… Под углом?.. А если попробовать? Попробовать на веревке спуститься? Она должна выдержать? Тонкая, но, похоже, прочная. Там всего — метров десять — пятнадцать… Завалить эту псину прямо сверху? Спуститься и зашвырнуть «феньку» прямо в двери?.. Авантюра, но попробовать можно. Можно и нужно. Задумка — так себе, но вполне осуществимая. Не один раз такое проделывал. Только вот — рука и колено. Ладно. Это мелочи, как-нибудь перетопчемся… Так, может, прямо сейчас туда и выдвинуться? Там и дожидаться, пока Андрюха подгребет?.. Нет. Еще неизвестно, сколько мне ждать придется. Откуда я взял, что они вот-вот объявятся? Интуиция? Да. Именно так, предчувствия подсказывают… Пойду-ка я отсюда, с уступа гляну. Да, поглядеть не помешает в любом случае. Что там у этих замудонцев происходит? — Поднял костыль и, прислушавшись к собственным ощущениям, вздохнул с облегчением: — Кажется, начинает действовать?» Его еще мутило, и боль по-прежнему тревожила, но знакомое ощущение прилива сил и легкой эйфории уже мягкой теплой волной разливалось по телу, затушевывая, сглаживая на какое-то время все его изъяны, все возникшие в нем неполадки.