Татьяна Степанова - Готическая коллекция

В доме послышался шум, словно где-то в комнатах что-то упало или сквозняк с силой захлопнул дверь.

Катя выжидала за оградой, не отрывая глаз от веранды. Широкие светлые окна, выходившие на нее, были плотно зашторены сиреневым тюлем. А за стеклами Катя разглядела решетки — крепкие, красиво выкованные. По-европейски открытый дом был изнутри надежно защищен от непрошеных гостей.

Входная дверь распахнулась, ударившись о косяк, — на веранду вышла Марта с охапкой скомканных вещей в руках. Она сбежала по ступенькам и ринулась к машине. Там кое-как, беспорядочно, запихала вещи на заднее сиденье. Что-то упало в траву, но Марта даже не нагнулась. Казалось, она по-прежнему ничего не видит, ничего не замечает. Бросив вещи, она снова вернулась на веранду и в спешке ударилась локтем о деревянную подставку для цветка. Марта застыла. Она озиралась по сторонам с таким видом, словно с ужасом ждала, что вот-вот из-за плетеного кресла вылезет и бросится на нее какая-нибудь кошмарная жуть вроде метрового паука.

И вдруг она точно очнулась от забытья — с яростью пнула ногой подставку, и стоявший на ней горшок с пышно цветущим гибискусом опрокинулся, с треском расколовшись об пол. Темная земля засыпала ступеньки, листья и пунцовые соцветия китайского роза на разлетелись по веранде. Марта закрыла лицо руками и зарыдала.

Катя хотела броситься к ней. Но тут со стороны дороги донесся шум мощного мотора. Возле дома затормозил знакомый серебристый «Мерседес». И Катя снова затаилась в своем убежище. Марта тоже услышала машину. Она попятилась в глубь веранды и.., внезапно судорожно схватила первое, что попалось под руку, — горшок с бальзамином. Она держала его так, словно это был не хрупкий комнатный цветок, а увесистый камень, предназначенный для метания в голову врага.

— Марта! — раздался голос Сукновалова. — Марта, ты дома? Это я.

Сукновалов быстро шел по дорожке к дому. Катя из-за ограды видела его широкую спину, покатые плечи, подбритый затылок. Он был одет, как всегда, — немного странно для своего возраста, слишком уж молодежно — в тесные облегающие джинсы клеш и модную потертую джинсовую куртку, украшенную вставками из кожи. Этот крикливый деним обтягивал его медвежью фигуру, едва не лопаясь по швам.

— Марта? — Сукновалов вдруг остановился как вкопанный — он увидел ее на веранде. — Что.., что такое? Что случилось? Где ты была? Я так волновался, я всю ночь тебя искал.

Марта подняла горшок с бальзамином.

— Да что с тобой такое? Что стряслось? — Сукновалов спросил это, заметно понизив голос и — Катя видела — быстро, остро, тревожно оглядываясь по сторонам.

— Не подходи ко мне! Не смей! — Голоса Марты тоже было не узнать. Таким он был испуганным и враждебным.

— Да что случилось? Марта! Что с тобой? Ты заболела? Ты что, не узнаешь меня? Марта! — Сукновалов шагнул вперед. Марта отшатнулась.

— Не подходи! Не подходи ко мне, слышишь! — Она снова захлебывалась от рыданий. — Я.., звонила…

Я все теперь знаю… А ты… Кто ты такой?! Кто?

— Да ты что? У тебя температура, что ли? — Сукновалов рванулся к ней, и Марта отскочила в глубину веранды. — Дурочка, да что произошло? Почему ты в таком диком…

— Кто ты такой, скажи мне! — крикнула Марта исступленно. — Ответь!

— Да что с тобой? Что ты говоришь такое, что?

— Ты не Сукновалов! — Марта бросила это ему как вызов. — Все ложь! Все это, и это, и это ложь, — она обвела яростным, испуганным взглядом веранду, лужайку, кусты, ограду, машины. — Ты не Сукновалов!

И зовут тебя не Григорий. Это его так звали, его! А не тебя!

— Ну-ка пойдем в дом. Поговорим там. Здесь не место, — голос Сукновалова теперь тоже звучал по-другому.

— Не приближайся ко мне! — взвизгнула Марта и снова подняла свой жалкий горшок с цветком. — Боже мой.., боже, какая я была дура, какая идиотка… А ты?

Кто ты такой, кто? Я звонила в больницу… Это ее фамилия была, ее! До замужества. И муж мне ее все сказал: это ее брата так звали — Григорий Петрович Сукновалов! Ее пропавшего брата. А ты…

— Я тебе все объясню, только не смей орать на меня. Не смей на меня орать! — Сукновалов ринулся к ней. Марта испуганно вскрикнула и запустила в него цветком. Терракотовый горшок ударил Сукновалова в плечо. Но он, казалось, этого даже не чувствовал — в одну секунду подскочил к Марте, облапив ее маленькую фигурку, скрутил ей руки, зажал рот и поволок к двери.

Катя кинулась к калитке. Все произошло так быстро! Но пока она огибала участок, дверь за ними уже захлопнулась. И стало тихо. Катя пересекла газон, влетела на веранду. Нет, она не боялась. Страха не было — был какой-то глупый, совершенно телячий азарт, да еще лихорадочная спешка — только бы успеть!

Она дернула ручку — заперто. Замок защелкнулся изнутри. Катя бегом обогнула веранду — окна, эти чудесные светлые окна, укрытые от чужого взора густым сиреневым тюлем, везде, везде забраны решетками!

И дорога пуста. В этот тихий полуденный час тут никого нет. Местные все на работе, курортники на пляже. Только ветер с залива шумит в кронах сосен.

И крик «Помогите!» так и застыл на Катиных губах.

Все равно, кричи не кричи… Она спустилась вниз, снова бегом обогнула дом — глухие кирпичные стены, запертый гараж. Рядом с гаражом к дому лепилась небольшая кирпичная пристройка в один этаж. Окно тоже было единственным и странно круглым, как в корабельной каюте. Имелась и тесовая аккуратная дверь.

Строение удивительно смахивало на баню. Трудно было сказать, сообщается ли эта баня с комнатами, и все же…

Катя робко дернула дверь, почти без всякой надежды: на окнах решетки, кто же оставит незапертой дверь?

Но дверь открылась. И Катя вступила в душный сумрак, пропитанный ароматом струганного дерева, хвои, мяты и эвкалипта. Да, это была действительно баня, с парной и финской сауной. И все здесь тоже было устроено по-хозяйски — отлично и продуманно.

За парной располагался отделанный деревом просторный предбанник, и… Рядом с вешалкой, где висели полотенца и махровые халаты, была еще одна дверь.

По виду — обычная, межкомнатная.

Катя прислушалась. Из глубины дома слышались звуки: вскрики, плач. И чей-то голос, басовитый и глухой, что-то бубнил, бубнил. Слава богу, Марта еще жива, а значит…

Катя быстро огляделась — забраться в чужой дом, тем более в такой — это, знаете ли, пахнет керосином.

Ну и что же дальше? Что предпринять? Как спасти ее?

И как при этом остаться живой?

Катя дернула дверь — ага, закрыта. Но.., это ведь не та входная, мощная бронированная дверь. Эта дверь внутренняя, отделяющая сауну от.., быть может, от ванной комнаты? Или там, за дверью, коридор? И замок здесь должен быть… Катя дернулась, осматривая ручку. Замок ерундовый, просто внутренняя защелка.

Она и защелкнулась. Катя плавно повернула ручку вправо — не идет. Влево.., потянула на себя, одновременно плечом стараясь немного приподнять дверь, и… щелкнуло, ручка повернулась. Катя открыла дверь и осторожно выглянула — так и есть, широкий коридор.

И света в нем нет. Катя ощупью продвигалась вперед.

Налево.., вот он, вот же выключатель. Так, налево действительно ванная, туалет, еще дверь.., светлая просторная комната с устланным мягким ковровым покрытием полом, шведской стенкой и велотренажером.

Маленький домашний спортзал. Коридор неожиданно повернул, расширяясь, светлея. Катя попала в просторный холл. Это была большая зимняя терраса, заставленная мягкой новой мебелью — диванами, креслами, низкими столиками. В углу красовался огромный японский телевизор. Пол украшал сиреневый ковер. Большие окна — те самые — наглухо закрывали сиреневые шторы из тончайшего тюля.

— А я говорю, что ты будешь слушать! — Гневный окрик за стеной разорвал тишину дома. — Ты должна выслушать меня! Не отворачивайся, смотри мне в глаза! Я кому сказал, не смей, дрянь…

— ..Ну, прости, прости, прости, прости, прости меня! Я умоляю тебя, прости!

Катя едва не закрыла уши руками. Голос набирал силу и высоту, ввинчиваясь в пустоту, словно гамма, сыгранная на расстроенном рояле, где все клавиши западали, а звуки кромсали слух резкостью и фальшью.

— Марта, прости меня! Ты же добрая, ты умная. Ты же видела жизнь. Ты знаешь, что это за сука такая — жизнь… Тебе это не нужно объяснять. Потому что тебе тоже было больно и страшно. И ты тоже хотела все обрубить — разом, одним махом. Оборвать все. И начать все заново… Все, все изменить!

КАК СПАСТИ ЕЕ ОТ НЕГО? Катя, сжавшись в комок, слушала эти крики за дверью. И КАК НАМ ВЫЙТИ ИЗ ЭТОГО ДОМА ЖИВЫМИ? Нет, страха в ее душе по-прежнему не было. Но этот голос… Этот знакомый и одновременно изменившийся до неузнаваемости голос пугал ее до жути, до дрожи. Нет, это не был страх.

Потому что словом «страшно» невозможно было вы разить то, что она чувствовала, СЛЫША ЕГО В ДОМЕ.

Голоса доносились из спальни. Катю от них отделял холл, перегородка и полуприкрытая дверь — белая, с изящной округлой медной ручкой, сиявшей в лучах струившегося солнечного света, как слиток золота.