Дмитрий Черкасов - Записки Джека-Потрошителя

Огонь уже лизал потолок, книга Беккета на столе горела, и я не мог подойти к ней, чтобы сбить пламя. Пылали полки со всем, что было собрано мною за эти месяцы. Банки с препаратами лопались одна за другой, вытекший спирт вспыхнул голубоватым пламенем. Оставаться здесь было опасно: дым затянул комнату, он разъедал глаза и не давал продохнуть. Спасать что-либо было поздно.

Я шагнул к лестнице, когда Томпсон предпринял последнюю отчаянную попытку задержать меня. Странно, откуда взялось столько сил в этом тщедушном юнце?! Я отбросил его назад на пол, но он все еще не сдавался и вцепился в мою лодыжку мертвой хваткой. Я не ожидал этого и растянулся у лестницы, язык пламени едва не лизнул мое лицо.

Но уже в следующее мгновение хватка ослабла. Этот удар в сердце был смертельным, я хорошо разбираюсь в таких вещах, и мне не пришлось наносить второй.

Я взбежал по лестнице, а за моей спиной раздавались громкие хлопки — это взрывались патроны в револьвере. Можно было вызвать пожарных — вероятно, они успели бы даже спасти дом, но они могли найти комнату и тело, а это было совершенно ни к чему. Я спешно собрал вещи, особенно важные документы и некоторые книги, обоняя все усиливавшийся запах дыма. Я казался себе капитаном погибающего корабля.

Опять что-то взорвалось в подвале, на сей раз очень громко, и газовые рожки погасли. Я оказался почти в кромешной темноте. Слабого света с улицы едва хватало, чтобы я мог различить предметы в задымленной комнате. Я пробирался к выходу на ощупь, почти как слепой, и никто не пришел мне на помощь.

Никто.

Все время, пока мы с Томпсоном обследовали дом, пока мы боролись в потайной комнате, пока я собирал вещи в горящем доме, Джон Беккет не проявил себя. Все это время я был один, и в какой-то момент мне даже показалось, что он в действительности был всего лишь моей фантазией, и Томпсон был прав — я просто сошел с ума.

Но когда я выбрался в прихожую, входная дверь распахнулась раньше, чем я прикоснулся к ней. И я знал, кто ждет меня за ней.

Ах, Фрэнсис! Неисправимый маленький романтик! Рыцарь, ищущий ведьм и колдунов. Я вспоминаю его последние слова — он в самом деле полагал, что приносит свою жизнь на алтарь борьбы со Злом и что его смерть не будет напрасной. Он не знал, что бросить дьявола в огонь — все равно что пустить щуку в воду. 

— Знаете, джентльмены, в такие вечера чудится, что мир — это только то, что ты можешь охватить взглядом, и нет ни прошлого, ни будущего. Мне неуютно в прошлом, я не понимаю увлеченных старыми добрыми временами господ, которые мысленно переносятся в минувшие столетия, ища в них успокоение или пример для подражания нынешнему поколению. Уверен, что тогда осенние вечера были столь же унылы, и в воздухе разливалась все та же тоска. Я испытываю ее постоянно…

Уолтер Сикерт закуривает сигару и внимательно смотрит на тлеющий кончик.

— Чертовски жаль, что ваш дом сгорел и вместе с ним все мои последние работы. Что за год! У меня такое чувство, что меня кто-то проклял. Так я скоро превращусь в суевера.

Гарольд Дарлинг поворачивает голову. Все это время он рассматривал свое отражение в оконном стекле.

— Вполне возможно, что проклятия иногда работают, — замечает он. — Иногда мне кажется, что все возможно.

— Что вы думаете о теле, которое нашли на пепелище? — Джеймс Стивен не обращает внимания на его последние слова.

— Полиция считает, что это был грабитель. Вероятно, он разбил по неосторожности лампу и сам погиб в пламени. От него почти ничего не осталось, его так и не смогли опознать.

Наступает пауза.

— Интересно, где наш друг Томпсон? — спрашивает, наконец, Сикерт. — Наверное, опять рыщет в поисках Потрошителя!

— Я говорил с ним, — отвечает Дарлинг. — Кажется, он собирался вернуться к своим родителям. В последнее время он постоянно был чем-то угнетен. А смерть Баллинга его окончательно подкосила. Он сказал мне, что был у того дома до прихода полиции. Фрэнсис нашел тело первым, но не стал вызывать полицию, потому что испугался, что его обвинят в убийстве. Незадолго до того они с Баллингом крупно повздорили!

— Тогда понятно, почему он решил уехать. Его вполне могли заподозрить, хотя среди всех нас трудно вообразить более безобидного человека, чем Томпсон.

— Но вы ведь знаете, что у нашего друга весьма богатое на странности прошлое — тут и попытка самоубийства, и фантазии об убитых ведьмах. Он был бы просто подарком для полиции, ищущей кандидата в Потрошители, и я рад, что Томпсону удалось вовремя уйти.

— Любопытно, однако, почему его убили? Я говорю о Баллинге.

— Возможно, его просто хотели ограбить, а он попытался сопротивляться. Либо это как-то связано с его профессиональной деятельностью. Боюсь, мы вряд ли это узнаем — похоже, у полицейских и в этом деле нет никаких зацепок!

— Жаль, это был настоящий талант. Хотя думаю, его ждало незавидное будущее — будущее алкоголика, — делится мыслями Стивен. — Мне передавали, что в его квартире было не меньше полусотни пустых бутылок.

— А что, если это был Потрошитель? — спрашивает Сикерт. — Томас Баллинг писал письма от его имени, — Томпсон рассказал мне это по секрету! Потрошитель мог узнать об этом и найти его.

— Но как?

— Бог его знает. Может быть, у него есть болтливые знакомые в Центральном агентстве новостей — есть же у вас такие в Министерстве внутренних дел!

— И все же версия, пожалуй, чересчур смелая, — говорит Стивен. — Полиция, кажется, ее даже не рассматривает.

— Полиция, сдается мне, ничего не рассматривает вообще, она только регистрирует смерти и расписывается в собственном бессилии. Я хотел даже написать небольшую статью, но потом решил, что ее все равно не опубликуют. Но вы, мои друзья, — люди с развитым художественным вкусом — наверняка должны оценить изящество моих рассуждений!

— Мы всецело ваши! — в столь же шутливом ключе ответствует Стивен.

Сикерт отставляет сигару и предается красноречию.

— Я хочу не только вспомнить де Куинси и предложенный им эстетический подход к убийству, но и расширить его суждения в духе времени, отметив социальный аспект. Если мы не ограничимся художественными достоинствами при оценке произведения, если мы признаем, что не менее важным критерием является влияние, которое оно оказывает на зрителей, то у Потрошителя есть все шансы занять место среди великих художников мира сего! Взгляните, какое оживление внес он в общество. Люди приглядываются к своим близким, подозревая в них убийц. Они могут ошибаться, но не в этом суть — так или иначе, посредством такого пристального изучения они обнаруживают для себя что-то новое! Праздные умы теперь заняты более достойным делом, чем обсуждение светских сплетен — они придумывают, как поймать Потрошителя, а кто-то сумел выразить свои потаенные фантазии, сочиняя послания от имени этого монстра! Разве еще когда-либо нация была так едина в помыслах? Молодые и старые, мужчины и женщины, богатые и бедные! Иначе говоря, джентльмены, я уверен, что, если бы де Куинси писал свой труд в наши дни, он нашел бы немало пищи для раздумий!

— Браво! — саркастически усмехается Джеймс Стивен. — Вы превзошли самого себя.

Сикерт шутливо раскланивается.

— Хорошо, джентльмены, теперь давайте оставим в покое этого убийцу — право слово, даже газеты устали от него! — предлагает Дарлинг.

— Согласен, — принимает Стивен.

— Я вынужден подчиниться, — улыбается Уолтер Сикерт и с сожалением смотрит на сигару, погасшую во время его монолога.

А я смотрю на него, вспоминая слова Фрэнсиса Томпсона. Ведь Сикерт в самом деле мог быть Джеком-Потрошителем! Есть такие люди, которые талантливы во всем, за что ни возьмутся, и Сикерт как раз один из таких. Уверен, из него и убийца бы получился талантливый. Так и вижу, как он удаляется с места преступления, поправляя манжеты и нервно улыбаясь…

В начале следующего, 1889 года я ненадолго оставил Лондон, чтобы произвести кое-какие изыскания в Уэльсе, там, где Джон Беккет провел столько времени, прежде чем был изгнан своей общиной. Было приятно узнать, что имя этого человека не стерлось из памяти людской, и мне удалось найти в одной из библиотек уникальные архивные записи, которые должны были лечь в основу моего нового исторического исследования.

Нашего исследования.

По возвращении я встретился с Сикертом. После пожара, уничтожившего дом Беккета, мы стали видеться редко. Он пригласил меня к себе, выказав редкое для него радушие, и мы провели вечер, по-стариковски предаваясь воспоминаниям. Странно, но за всю беседу он ни разу не заикнулся о Джеке-Потрошителе, еще недавно занимавшем все его мысли. Однако, как оказалось, он просто откладывал напоследок одно важное сообщение. В конце вечера он провел меня в комнату, где хранил свои работы, и показал одну из них, написанную не так давно. Картина была написана в мрачных тонах и изображала мансарду в доме Беккета.