Сергей Донской - Наркомент

– Это называется этажеркой, – пояснила возникшая за моей спиной Тамара Осиповна.

– Точно! – обрадовался я. – Когда я был совсем маленьким, у нас была точно такая же.

– Когда-то у всех были одинаковые этажерки, – сказала учительница с легкой мечтательностью в голосе. – Одинаковая обстановка, одинаковая одежда, даже интересы и взгляды одинаковые. Теперь я понимаю, что это было самое настоящее равенство.

– Тогда на зоне тоже полное равенство, – заметила Верка. – Однотипные нары, роба и одна общая светлая мечта – нажраться от пуза!

Тамара Осиповна распрямила спину, точно перед ней находился целый класс учеников, и, набрав полную грудь воздуха, произнесла:

– Милая девочка, судить о достоинствах и недостатках социализма может только тот, кто…

Нельзя сказать, чтобы я испытывал такой уж зверский аппетит после пиршества в «Бригантине», но баловаться пивком в любом случае приятнее, чем слушать препирания двух женщин, представлявших собой абсолютно несовместимые эпохи. Социализм, капитализм… Пустые звуки, пустые хлопоты. В какой-нибудь Коста-Рике захудалой люди понятия не имеют, что за строй там у них на дворе, а живут же – и явно не хуже нашего.

Пока на кухне варилась картошка, нарезался салат и творились прочие кулинарные дела, я, спрятав Пашино табельное оружие среди пыльных томов на этажерке, занялся изучением материалов уголовного дела, которое имело ко мне самое непосредственное отношение.

«…сидит на стуле, поза непринужденная, если не считать связанных за спиной рук». Очень меткое замечание насчет позы, отметил я. «… Выйдя из вышеуказанной квартиры с трупом, гражданин Бодров позволил себе цинично подмигнуть в мой адрес, после чего…» Так, показания бывшей соседки, единственные мемуары, которые она оставит грядущим поколениям. Только ни с каким трупом я по подъезду не шлялся, это поклеп, хотя циничный жест действительно имел место.

«Вышеозначенный гражданин, не пожелавший назвать ф.и.о., угрозами вынудил меня следовать в Новотроицк, где подбросил в мое транспортное средство сумку черную, спортивного типа, создав тем самым конфликтную ситуацию с неизвестными лицами, которых я не рассмотрел по причине погодных условий». К делу было подшито также собственноручное заявление Лехи, зафиксировавшее его добровольное пожертвование в виде порошка белого, героиносодержащего.

Эта писулька была подкреплена актом экспертизы, преуменьшавшим вес содержимого злополучной сумки… ровно в сто раз. Однако я все равно попадал под действие статьи о незаконном хранении и перевозке особо крупных размеров наркотических средств, ввиду чего прокуратура одобрила милицейскую инициативу о взятии меня под стражу.

Дальше читать мне расхотелось, особенно когда я дошел до цветных снимков Сереги, голову которого высвободили из-под португальского стола.

– Кушать подано! – пропела Тамара Осиповна из кухни.

– Что тебе снилось? – спросила Верка.

В комнате царил полумрак, показавшийся мне почти осязаемым, словно я был глубоководной рыбой, очнувшейся на дне омута. Верка стояла, прислонившись к стене, скрестив руки на груди.

– Конечно, ты, – ответил я.

– Попробовал бы ты сказать иначе!

– Иди сюда, – позвал я.

– Сам иди сюда, – потребовала она упрямо, и я понял, что для нее почему-то очень важно, кто из нас сделает первый шаг навстречу.

Пропели пружины кровати, прозвучали шаги моих босых ног, медленно ступающих по холодному гладкому полу.

– Я здесь.

Мои губы коснулись мочки ее уха, язык ощутил привкус золотой сережки, ноздри втянули все запахи, из которых была соткана безмолвная темная фигура. Совсем чуть-чуть сладости, много горечи, а все остальное – свежий ветерок, прилетевший из далеких краев, где на травы и цветы только что пролился дождь.

Руки, которые я хотел заставить быть нежными, не подчинялись мне, досадуя на грубую ткань, которая мешала им пережить то восхитительное ощущение, которое дает касание кожи к коже, нерв к нерву. Руки спешили, они искали любую лазейку, чтобы добраться до своей цели.

Она всхлипнула, став маленькой девочкой, которая заблудилась, но наконец нашлась. Она скрипнула зубами – хищница, едва сдерживающая порыв впиться в такую близкую артерию на моей шее. Она была всем: жертвой, изнывающей в ожидании терзаний; тьмой, предвкушающей, когда ее пронзит вспышка молнии; самой грозовой тучей, вобравшей в себя тысячи громов и молний, требующих немедленной разрядки. Она жаждала отдавать и обладать, властвовать и покоряться, и не существовало силы, которая могла бы помешать ей в этом.

Все, что мешало нам, лежало у наших ног, – нелепое тряпье, придуманное лишь для того, чтобы переступать через него в такие моменты.

Подчиняясь мне, она на мгновение приподнялась на цыпочках, а потом ноги перестали служить ей опорой, и она бессильно повисла на мне, удерживаемая сначала только моими руками, а потом не только ими. Она делала слабые попытки забраться по мне повыше, но снова и снова соскальзывала обратно, каждый раз втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.

Мои руки переплелись с ее ногами, я прижал ее спиной к обоям и яростно навалился на нее, как будто бы стремился протиснуть ее сквозь стену.

И мы сползли по стене на пол, и ее слабое сопротивление перешло в покорность, а покорность сменилась неистовостью, и подо мной вдруг оказалась буйная одержимая, утихомирить которую можно было только одним-единственным способом.

Бесы, которых я изгонял из нее, завизжали, зарыдали, завыли на все голоса. Ее ноги едва не сокрушили все мои ребра, зубы впились в ключицу, а пальцы попытались содрать лоскуты кожи с моей спины, и мне пришлось на славу постараться, чтобы подавить этот приступ безумия, завершившийся полной капитуляцией.

Но уже обезумел я, и теперь ей самой пришлось усмирять меня, приговаривая мне на ухо какие-то ласковые слова, смысл которых дошел до меня не раньше, чем схлынула мутная волна, застившая мой разум.

– Миленький, родненький…

Я стал свидетелем чудесного превращения тигрицы в мурлыкающую кошечку, готовую тереться о мои ноги, когда я распрямился над ее распростертым телом. Если бы я в этот момент схватил ее за волосы и поволок к кровати, она сопротивлялась бы не больше, чем первобытная женщина, переселяющаяся в пещеру нового победителя.

Но я лишь улыбнулся ей благодарно. И с этого момента даже мысленно не называл ее Веркой. Для меня она стала Верой. А также надеждой и любовью.

– Показать тебе кое-что? – включив свет, Вера прошлепала босыми ногами ко мне.

– Что именно? – я сидел на кровати, прогнувшейся подо мной, как гамак.

– Вот, смотри. – Она остановилась прямо напротив меня, положив одну руку на бедро.

– Разве сегодня День святого Валентина? – пробормотал я, без особого вожделения пялясь на известный волосяной газончик, выстриженный в форме сердечка.

– Не туда смотри, а сюда! – На указательном пальце ее торжественно поднятой руки покачивался брелок с ключами от «Сааба». – Прихватила на всякий случай, – сказала она, довольная сама собой. – Так что мы на колесах. Ты ведь хотел забрать дочь? Сколько ей лет?

– Младше тебя, – успокоил я Веру. – Игрушки у вас будут разные, не подеретесь.

– Моя любимая игрушка…

– Погоди! – Я отвел ее протянутую руку, но она тут же взгромоздилась мне на колени, отчего сетка кровати растянулась чуть ли не до пола.

– Когда поедем, Игорь?

– Поздней ночью или даже на рассвете, – ответил я. – Паша говорил, что квартира его родителей охраняется. Проверю бдительность его подчиненных.

Вера поерзала задом, делая вид, что усаживается поудобнее, а на самом деле стараясь определить, последует ли продолжение так быстро закончившейся забавы. Не ощутив никаких встречных поползновений, она с разочарованным видом потянулась к папке с уголовной хроникой последнего этапа моей жизни.

– Оставь, – попросил я. – Не забивай голову всякой белибердой.

– Разве это белиберда? Вот увидишь, во что превратится вся эта писанина через пару дней.

– В детективный роман?

– Нет. – Напустив на себя загадочный вид, Вера покачала головой.

– В пособие для начинающих наркодельцов?

Она довольно засмеялась:

– Ни за что не догадаешься. Знаешь, а я классно рисую.

– Ну и что? – спросил я недоуменно.

– А то, что любой почерк подделать – мне раз плюнуть. Когда был жив Миша, я выправляла ему любые документы: справки, удостоверения – что угодно. Хоть ордер на вселение в квартиру, хоть разрешение на ношение оружия. Одних генеральных доверенностей выписала не меньше десятка.

– А печати?

– Сканер, цветной принтер. – Она пожала плечами. – Техника.

– Допустим. – Заинтересовавшись, я попытался принять деловитую позу, но с голой девушкой, сидящей на руках, это сделать не просто. – Что из этого следует? – осведомился я, покорившись необходимости терпеть игривые замашки этой егозы.