Алексей Шерстобитов - Неприкаяный ангел

Протоиерей Иоанн, не стал говорить своему духовному чаду, что и сам последнее время подвержен некоторым подобным же видениям. Кое-что, из рассказанного пересекалось с виденным им самим. Имея чуткое сердце, и будучи прозорливым человеком, батюшка ощутил опасность, нависшую над другими его чадами: Валерией – Элеонорой, Татьяной, Павлом и Мартыном. Настороженность и серьезность, заставили его совершить внеплановую поездку, сразу по возвращению из паломничества по монастырям с Элеонорой Алексеевной, к своему духовному отцу, бывшему затворником в одном из самых древних монастырей Руси.

Волнение оказалось не праздным, старец подтвердил опасения, и духовным видением предупредил, что все кончится, когда неприкаянная душа страдальца вернется в тело:

– То и будет ему вторым началом… – После чего, пожевав седой ус, добавил с хитринкой:

– Смотри, сын мой, за «Пыльцой Ангела», она или спасет или погубит… – Отец Иоанн, в удивлении поднял брови. Он сразу понял, о чем речь – тот порошочек в мешочке, что Элеонора получила, при видении. Но от куда же это стало известно?

Секундное замешательство прошло, в чувствах он припал к, почти прозрачной руке, духовного отца и произнеся:

– Ну конечно же!.. Слава Богу… – Оба, без дальнейших слов, отдались происходившему в душах.

Подняв с колен только что исповедавшегося, старец усадил его рядом на скамью, служившую ему всем, что можно представить. Другой мебели, кроме иконостаса и не было. Наставление продолжилось следующим:

– От этого…, оживет он или нет, зависят многие судьбы и в прошлом, и в настоящем, и в будущем… – Не задумываясь, как чья-то судьба может зависеть в прошлом от настоящего или от будущего, протоирей кивнул, и получив благословение, через два часа уже ехал в поезде обратно в Москву.

Элеонора Алексеевна закончила свое путешествие несколько раньше, но уже с нетерпением ждала возвращение батюшки.

На полпути, в момент, когда появилась связь, он получил сразу два сообщения, чему не удивился.

Первое было от Элеоноры Алексеевны, второе от ее внучки. Не договариваясь, они одновременно послали почти одинаковый текст, получив и одинаковый ответа – «Жду вас к вечеру на чаек 22.00. Спаси Господи!»

В ожидании батюшка совсем не чувствовал усталости, время пролетело одним порывом ветра, и все, что он помнил – непрестанное делание им молитвы от самого выхода от старца, до своей келейки…

Женщины появились ко времени. Самовар принесли за пять минут до их прихода, как раз, минута в минуту, когда священник закончил читать свое правило. Кланяясь, и после, благословляя обоих вошедших, он, после целования, мягко произнес:

– Что сестры, умаялись…, или сны беспокоят?… – Сказанное, будто молнией, прибило обеих к полу – по поводу снов он попал в самую точку!

Мы все полны мистицизма, мы сами загадки и настолько индивидуальны своими тайнами, даже от самих себя, что таким же воспринимаем весь окружающий мир. Каждый из нас по-своему видит его, и пытается изменить под себя. Когда это не получается, мы начинаем верить, что, все же, кое-что вышло.

Мир же, оттолкнув все наши усилия, будто смеясь, одним мазком может ввести нас в состояние, о котором мы будем вспоминать всю оставшуюся жизнь, если сможем, конечно, из него благополучно выйти.

Что мы думаем о сновидениях? Как реагируем на них? Что они для нас? У всех по-разному, причем, в разные промежутки нашей жизни, разнится и отношение. Да что говорить, если не верящий в них, все свое существование человек, вдруг начинает утверждать, что ему всегда снятся вещие сны. Они бывают разные. Об этом существуют целые учения. Многие зарабатывают на их пояснении большие деньги, умудряясь убеждать не глупых людей в том, к чему они потом станут бессознательно стремиться.

Наиболее ценная мудрость: «Ночь прошла и сон за плечи!»

Но бывает их навязчивость и, действительная предвещательность, очень даже возможного, притягивает и не дает спокойно о них забыть. Что делать, если сны нескольких человек, касаются одного события, но остаётся непонятным – предупреждают они о хорошем и долгожданном, или о нежелательном и страшном?

В нашем случае, все видели, что-то свое, где пересекалось реальное с невозможным…

Батюшка смотрел на своих чад без вызова, скорее уставшим взором, выглядя человеком, слышавшим уже миллион раз то, о чем ему хотели поведать. Это была всегдашняя его привычка, помогавшая осадить человека, желавшего рассказать о произошедшем с ним чуде или явлении ему Самого Господа.

Обе осеклись, но вспомнив важность снов, по старшинству начали:

– Ты у нас, батюшка, прозорливец…

– Да обычен я, не наговаривай. Все от Бога, что есть…

– Пусть. И все же. Что не говори, а страшно даже стало. Видела…, урода, как будто демон, сидит на подоконнике и наматывает веревку на руку…, а я, как будто его мысли понимаю. Сидит и считает: «10… 20… 30…» – души им загубленные. Нууу, думаю, на этом остановится, третий этаж – куда ж больше, и так уже длинная…

– Почему третий?.. – Отче напрягся…

– Помилуй, так в больнице этой, где отец Танин…, он как раз на третьем…

– Больница? Опять больница… Ну…

– Он все считает и считает. Вдруг остановился и как закричит: «Еще пятерых не хватает!» – то есть, пяти душ, для сплетения достаточной длины веревки, чтобы ему окаянному, попасть, куда он хочет. Присмотрелась, а он уже отматывает от рулона туалетной бумаги. Отмотает и отдерет, отмотает и отдерет, а на каждом этом кусочке, чья-то душа. Оторвал, бросил…, и с бумажки душа взлетает, будто, что жил – то зря. Я стараюсь рассмотреть, да не вижу – одеваю очки за очками, а разглядеть не могу! А он все пять, да пять! Вдруг, вижу в палате то не одни мы, а как всегда несколько нас. Только в этот раз все под балахонами одинаковыми – ни лиц, ничего не видно. Отдерет он, выбросит, и один балахон, и тот, кто под ним, вслед за бумажкой… фьють! Я уже и молиться стала, всех в здравии помянула. Не знаю, батюшка, как пятерых отсчитал, так брык, и с подоконника вниз…

– И кто ж остался?

– Да проснулась я, только и поняла, что цифру пять! Не верю я в сны, драгоценный ты мой, да только неспроста этот!

– Неспроста, неспроста, Ляксевна, как пить дать, неспроста… Бди непрестанно, раз так. Чувствую, тьма собирается. Святынька с тобой?

– Со мною, отче, со мной…

– Знаешь же, что каждое благое дело, а тем более, начавшееся с того, что мы с тобой видели на твоей родине, противодействие иметь будет. И раз был сам чудотворец Алексей…, жди и самого дьявола!

– Свят, Свят, Свят!

– А то ты его, перепугалась, что ль? Как хулиганить или грешить…, в молодости, в молодости… – Поправился отче и продолжил:

– Все мы ему, в свое время…, свечки ставили…, кто чем. Кто в картишки перебрасывался, кто водочкой, а кто и похлеще! Все, даааа…, всеее. Спаси, Господи!… – Элеонора Алексеевна сняла мешочек с шеи и протянула священнику. Тот с благоговением принял, поцеловал, и почесав в бороде, задумчиво, как бы сам у себя, поинтересовался:

– Может разделить? Наверняка и одной пылинки хватит… – Подумав. Сам себе и ответил:

– Мня, мня…, отец мой сказал, что это и оружием может стать, и лекарством, и проводником…, только вот тому, кому надо достаться должно. Для них-то там… – Поднял указательный палец вверх, имея в виду Царствие Божие:

– … это поди, как кислород в воздухе, а у нас…, дааа… Вот, что сделаем. Разделим на пять частей – тебе, Ляксевна, тебе, Татьяна, и каждому священнику по части… Мня, мня… А сколько нас будет – отец Филарет, отец Андрей, если сподобиться, и я многогрешный… Так то оно так, только, чувствую, за эти две недели, что остались, многое еще произойти может… – Покопавшись еще в бороде, отец Иоанн, наткнулся взглядом, на совсем понурую Татьяну, о которой совсем и забыл. «А ведь может быть, это её, со чадом то, больше всех и касается» – подумалось ему. Он взяв ее за руку, усадил на сундук рядышком и спросил, гладя по голове:

– Ну, матушка, а у тебя что?… – Капля за каплей начали вывалиться из огромных глаз, падая в подставленную, батюшкой ладонь, большие слезинки. Он показал на них, образовавших маленькую лужицу, и сказал, чтобы успокоить:

– Смешаю с елеем и добавлю в Господскую лампадку – ни одна зря не пропадет. И сама помни – о каждой Господь знает. Ну, дочь моя, в чем печаль?…

– Прости, батюшка… Видела я себя глазами маленькой себя же… мне кажется это было, ну тогда в первый раз, помните, когда еще дядя Мартын пришел и сказал, что дяди и тети подарили моему отцу второй шанс. Мне тогда совсем…, толи девятый, то ли десятый год шел…

– Как не помнить – помню! Ты тогда…, мы еще соборовали твоего батюшку, а ты все время его голову буйную в руках продержала… Ннн-дааа…

– Угу…, вот это и видела…, или чувствовала поначалу. Вроде бы держу его голову, а он тогда еще, как младенец, будто спит. И снилось ровно тоже самое. Стою я, держу, а мне все тяжелее и тяжелее, уже и выскакивает. Знаю, выскочит – разобьется. Кричу о помощи, но ни один не двинулся, как будто вымерли все…, а потом, как начали драться. Бьют друг друга, рубят на куски, кровь везде, отрубленные руки, ноги, головы, и конца края нет! Вижу, то один пытается подойти, то другой, но ни у одного, ни у второго не получается… Вдруг, появляется такой страшный, почти с черным лицом. Рожа совсем звериная, вся в язвах и трещинах, глаза, потухшие, но все видят и смеются ледяной злобой. По шее погладил, мол, тебя в самом конце… Погладил и протягивает мне голову… – Тут она заплакала еще пуще! Выпив несколько глотков чая, взахлеб продолжила: