Дерек Марлоу - Чья-то сестра

— Видите, — заключил Симмонс, — не все так уж простенько и незатейливо. А, Брэкетт?

Опершись о поручни «Харбор Квин», пассажир глядел на дома Саусалито, выжидая, пока пароход выплывет на середину Залива. Убедившись, что рядом никого, он извлек из внутреннего кармана пистолет, завернутый в носок, перегнулся через поручни и раскрыл ладонь. Он следил за тем, как тяжелый шерстяной сверток взбаламутил гладь воды… и исчез. Вернувшись к столику под стеклянным навесом, пассажир допил пиво и заказал еще «Туборг».

— Пожалуйста, еще бутылочку. Крошка.

Брэкетт стоял у распахнутой дверцы «плимута». Короткий взгляд на тело Лумиса — и с него хватило. Смерть — чудовищная аномалия жизни, даже если она настигает человека в постели, а его ложе окружают внуки, или на поле битвы под знаменами своей страны. Не назовешь ее ни благословенной, ни героической; к ней не идут никакие удобные определения, какими наделяют ее благочестивые живые в молитвах, советах или запоздалых некрологах. Смерть — конец жизни, и все тут. Если Лумис (сейчас уже официально подтверждено, что это он) полагал. что когда тебе суют дуло пистолета в рот и высаживают мозги на бежевую обивку машины, ты просто «удираешь от мира», то помоги ему Боже.

— Попечальтесь, попечальтесь о нем, Брэкетт. Больше-то некому. Даст ему штат гроб, так он, того гляди, стянет у гроба ручки.

Брэкетт промолчал, он смотрел на бело-розовую мыльную пену, которую спускали в водосток.

— Норму Уитли пропустим через АПБ [2], — продолжал Симмонс, — мы ее разыщем. Наркоманов найти нетрудно.

Брэкетт зашагал к выходу, но детектив, обогнав его, бросил повелительно:

— Не встревайте! Делом занимаемся мы.

— Правда? И как же вы мне помешаете? Лишите лицензии? Я не нарушаю закон, лейтенант, вам меня не зацепить.

— Законодательные книги. Брэкетт, ух какие толстенные. Диву даешься, чего в них только не напихано!

— Знаю. Читал.

Он двинулся дальше, но лейтенант опять резко преградил ему дорогу.

— Брэкетт, ну что для вас Лумис?

— Ничего. Я познакомился с ним только утром.

— Надо же, вот совпадение!

— Пусть так.

— О… — Симмонс улыбнулся. — …Скажите-ка, а вас никогда не тянуло на родину? В Англию?

— Изредка.

— Так, пожалуйста, если вас вдруг снова одолеет тоска по родине, известите нас. Договорились?

Театрально подмигнув, Симмонс растворился в толпе. Брэкетт застыл на секунду, потом до него дошло, что подвал тонет в криках, табачном дыму и толкотне, и он поспешил к выходу, к прохладе уличного воздуха. Он уже вышел к пандусу, когда услышал, что его зовут. Не оборачиваясь, он проталкивался к барьеру, но Йохансен все-таки настиг его.

— Уолтер! Погоди! Куда ты так мчишься?

— Звякни как-нибудь, Херб. Спешу.

— А я хотел пригласить тебя к обеду. Жена будет рада повидаться с тобой.

— Извини. — Брэкетт приостановился. — В другой раз. Ладно? Привет Хайлари.

— Хайлари? — удивился Йохансен.

— Ну да. Ведь у тебя жена — Хайлари?

— Нет… Виржиния. С Хайлари мы развелись четыре года назад.

— A-а. Ну что ж… Значит, привет Виржинии.

И, улыбнувшись, Брэкетт выбрался на улицу. У «бьюика» его опять перехватил встревоженный Йохансен.

— Уолтер! С тобой все в порядке?

— Все отлично…

— Может, ты из-за Симмонса… Так наплюй. Послушал бы ты, что он со мной позволяет!

— Поберегись, Херб, задавят!

Йохансен оглянулся и быстро отскочил на тротуар.

— А какие у тебя планы? — спросил он, опять напуская на себя важность — выражение, которое он репетировал для обложки «Тайм».

— Пару месяцев назад я отказался от одной работенки, а сейчас вот решил взяться.

— Ну и отлично, Уолтер.

— Не волнуйся. Путаться у вас под ногами не собираюсь. Дело касается одной девушки. Просила разыскать отца.

— А-а! — с заметным облегчением вздохнул Йохансен. — Если чем могу помочь… Все что надо… Я не забыл прежние времена. Как ты мне помогал…

— Да, Херб. Кое-что нужно.

— Так не стесняйся!

— Помнишь девушку, что разбилась ночью?

— Я… — Йохансен замялся. — Я не веду это дело.

— Знаю. Но скажи, куда отгоняют машины?

— Как когда. Если проверяем, не краденая ли, перегоняем на наш тюремный двор.

— Это рядом с доками, верно?

— Да. Рядом. Но туда нужен пропуск.

— Понятно. Может, устроишь мне?

Йохансен только что не танцевал от смущения.

— Понимаешь… Я бы, Уолтер, с удовольствием… Но, в общем…

— Ладно, забудь.

— Неохота марать себе послужной список. Ты же понимаешь.

— Понимаю, понимаю.

— Но если что еще…

— Говорю же, забудь. Привет Виржинии. О’кей?

Йохансен кивнул. Брэкетт улыбнулся, потрепал его по плечу и спросил:

— Есть тут рядышком телефон?

— В гараже.

— Нет, туда не хочется.

— Еще в кулинарии. — Он указал на кулинарию рядом с мотелем.

— Спасибо, Херб. — Брэкетт снова потрепал его по плечу и отправился в кулинарию. Йохансен провожал его взглядом, пока тот не скрылся в магазине, а потом поправил галстук и вернулся на мойку к репортерам.

В кулинарии народу толпилось не меньше, чем в гараже, но никто ничего не покупал, не соблазнялись даже радугой вывесок в окне. Все грудились у прилавка, обсуждая драму на мойке и возмущаясь, к чему же идет мир. Брэкетт с трудом докричался, узнавая про телефон. Наконец из толпы откликнулись — телефон в углу, звоните на здоровье.

— Спасибо. — Брэкетт мешкал, восхищался магазином, вот Либерман позавидовал бы! Наконец снял трубку и набрал номер. Ему ответил настороженный женский голос:

— Алло?

— Мириэм? Уолтер Брэкетт.

— А, Уолтер! Как живешь?

— Отлично. Как детишки?

— Нормально. Когда ты появишься?

— Скоро. Скоро. Сидни дома?

— Нет, вышел.

— На дежурстве?

— Нет. Дежурил вчера. Вышел погулять.

— И когда придет?

— Сказал, скоро. Но прошло уже три часа.

— Когда придет, попроси, пусть встретит меня у тюремного двора. Скажем, в шесть.

— Где?

— У тюремного загона. Где машины. Пожалуйста, Мириэм. Он очень нужен.

— Конечно, Уолтер… Но…

— В шесть, Мириэм. До свидания. Забегу на днях.

Положив трубку, Брэкетт уставился в пространство. Он чувствовал слабость и какое-то странное возбуждение: ему вдруг открылось, на что он решился. Что ему надо искать, он не знал. Но знал точно, что первый шаг сделан. И знал направление, в каком собирался шагать.

— Спасибо, — бросил он продавцу.

— Вы тоже детектив?

— В общем, да.

— А он захаживал к нам.

— Кто?

— Да тот, которого убили. Он из мотеля, верно?

— Один заходил?

— Всегда один. Все? Да. Пара пакетов пива, растворимый кофе «Максуэлл», баночка джема и горячее мясо со ржаным хлебом.

— А говорил о чем-нибудь?

— Нет. И слава Богу.

— И вы никогда никого с ним не видели?

— Никогда. Никого. Я уже говорил вашим дружкам.

— Спасибо, — поблагодарил Брэкетт и стал проталкиваться к двери, но вдруг обернулся: — А сегодня утром он случайно не заходил?

Продавец задумчиво возвел глаза к потолку, склонил голову набок и ответил:

— Нет. Народу толкалось полно, но его не было. Извините.

— Да пустяки. Не важно.

Брэкетт вышел и застыл у витрины, отсутствующе глядя на вывески, меню сэндвичей, отражение мотеля напротив. Он поежился и вернулся к «бьюику». Заворачивая на углу, он снова увидел «мигалки». 4.23. Ярко светило солнце. Не наброшен даже стыдливый покров темноты.

Машина была марки «тойота». Точнее — «тойота краун». Она лежала в углу двора, как опрокинувшееся набок насекомое.

Брэкетт обошел машину, задвинул радиоантенну в кармашек и совершенно отчетливо понял, что все его домыслы (такие стройные на бумаге) — ошибка. Он-то предполагал, что Лумис был скорее всего не пешеходом, а пассажиром или водителем, сидевшим рядом с девушкой…

Но Брэкетт ошибся. Он обошел машину еще раз. Ясно, как день, — будь Лумис пассажиром, ему бы не выбраться: дверцу заклинило. Она защемила бы его, как створки раковины устрицу.

А будь он водителем, то вылетел бы через ветровое стекло в момент столкновения. Но эта участь выпала лишь на долю юной девушки (14 лет, согласно краткой записи в книге Брэкетта) по имени Мэри Малевски. Неизбежный вывод: она ехала одна, сама вела машину и сама погибла, а Лумис, как и заявил, проходил мимо. Обидно, но все было именно так. Вот если бы Брэкетту удалось наткнуться на разгадку в обломках машины, зацепить нить, связывающую Мэри и Лумиса, он бы доказал, что гибель Мэри и убийство Лумиса — не простое совпадение.

Обескураженный, но все-таки стоически сохраняя оптимизм, он зашагал к Сиднею Горовитцу, помощнику инспектора и своему другу. Друг этот терпел все его просьбы (пропуск в тюремный загон — одна из них) из-за личной симпатии, а не по каким-то иным причинам. Ведь он был не партнером Брэкетта, а его соперником.