Дерек Марлоу - Чья-то сестра

Обескураженный, но все-таки стоически сохраняя оптимизм, он зашагал к Сиднею Горовитцу, помощнику инспектора и своему другу. Друг этот терпел все его просьбы (пропуск в тюремный загон — одна из них) из-за личной симпатии, а не по каким-то иным причинам. Ведь он был не партнером Брэкетта, а его соперником.

— Сидни, когда угнали машину? — осведомился Брэкетт, изучая неповрежденный багажник «тойоты» и калифорнийский номерной знак.

— Вчера ночью.

— Владелец опознал машину?

— Да.

— Он приходил сюда или вы по телефону описали машину?

— По телефону. Зачем он тут нужен?

— А кто угнал, никого не подозревают?

— Нет.

Горовитц уже потихоньку закипал. Он был простужен, не завтракал, и вообще предпочитал задавать вопросы, а не отвечать на них.

Загон был довольно-таки несуразный. Тут громоздились сюрреалистические безе из хрома и крашеного металла. Устрично-серое небо, верхушки башни Койт, и на фоне всего двое мужчин. Один (худой, лысеющий) вышагивает взад-вперед, потихоньку продвигаясь к черно-белой машине у ворот: другой — в костюме двадцатилетней давности — стоит как вкопанный, только голос его становится то тише, то громче, заглушая гомон детей, играющих на площадке, и шум грузовых пароходов.

— А он об угоне заявлял? — выкрикнул Брэкетт.

— Кто?

— Да владелец же!

— Нет.

— Что?

— Нет, говорю!

— Выходит, ему невдомек было, что машину угнали? Ему полиция сообщила?

— Да.

— Неужто тебе это не показалось странным?

— Подумаешь! Может, никуда не ездил на ней. Вот и не хватился.

— Да ты взгляни! Как можно не заметить? Яркая, прямо как канарейка, и огромная! Не меньше танка «шерман»!

— Уолтер, что ты прицепился? Может, он не смотрел в окно…

— Как его зовут?

— Кого?

— Сидней, ну что ты как маятник болтаешься! Кончай! Встань спокойно. Мне надо узнать его имя.

Горовитц колебался, губы у него затвердели, на лице проступило привычное выражение настороженности. Не отказ, нет, но вполне оправданное нежелание. Брэкетт наблюдал, как Горовитц оглянулся на свою машину и наконец выдавил:

— Пломер.

— Его так зовут или его фирму?

— Его. Роберт Пломер. П-л-о-…

— Запиши. И адрес.

— Но, Уолтер…

— Хватит тебе, Сидней. Я же могу в телефонной книге посмотреть.

— Обретается на Пасифик-авеню, — сообщил Горовитц.

— Впечатляет, — откликнулся Брэкетт.

— Все? Уолтер, меня в любой момент могут хватиться, и я вовсе не жажду, чтобы хватился меня Симмонс.

— Еще одно. Этот Пломер знает про девушку? Вы ему говорили?

— Пришлось. Надеялись, что они знакомы.

— А он?

— Что?

— Знаком?

— Сказал, что нет.

— Сидней, что значит — «сказал, что нет»?

— То и значит — нет! Сказал, нет. Мэри Малевски он не знает, и я ему верю.

Брэкетт взглянул на друга, сунул листок в карман.

— Спасибо.

— Не пойму, — пожал плечами Горовитц, — что тебе до этого?

Брэкетт поцокал.

— Сидней, я тебя когда-нибудь спрашивал о причинах?

— Нет, но…

— Скажем так — не люблю оборванных концов.

— Ты же знаешь, Симмонс — мой начальник.

— Знаю. И благодарен тебе.

— Значит… Э, да катись ты к черту! Ты просто невозможен.

— Но, как говорится, невозможное отнимает чуточку больше времени, только и всего. А времени у меня хоть отбавляй.

Горовитц улыбнулся, потом ухмыльнулся, наконец, расхохотался и подтолкнул приятеля.

— Черт, ты никогда не изменишься!

— Это уж точно! Даже костюм никогда не сменю.

Горовитц покачал головой, недоуменно и сочувственно.

— Ладно, удачи тебе. Но должен предупредить, в этой стране Малевских не сосчитать. Особенно в Нью-Йорке.

— А пропавшие дочери имеются? Неужто никто не заявлял? Машина — одно, а дочь четырнадцати лет — совсем другое.

— Уолтер, когда ты к последний раз заходил в отдел по розыску пропавших?

— И не спрашивай.

— Так забеги на следующей неделе. Иначе не поверишь. Сейчас человеку обронить ребенка ничего не стоит. Как запонку. Шестилетних, семилетних — всяких теряют. Зайди — убедишься сам.

— Я тебе и так верю.

Пожав беспомощно плечами, Горовитц уставился на «тойоту». Брэкетт догадывался, о чем тот думает. «Несчастная девчонка! Несмышленая и глупая!» Горовитц направился к своей машине, заурчал мотор, мигнули на повороте хвостовые огоньки, и машина исчезла. А Брэкетт медленно вернулся к «тойоте», провел рукой по боковому окну, царапаясь об осколки стекла, горчайшие из хромовой обшивки, почти машинально взялся за ручку, которой касалась девушка, и нажал на нее, точно его бессмысленные действия могли разрешить загадку. Поднялся язычок замка, дверца подалась. Брэкетт повернул ручку и услышал визг.

Нет, ему не послышалось. Однотонный, пронзительный визг, шедший из машины, расколол воздух. Изумленный Брэкетт выпустил дверцу, и она захлопнулась. Все смолкло.

Уставившись на дверцу, Брэкетт осторожно проделал все сызнова. Опять дверца открылась, показывая пустые сиденья, и снова электронный визг.

— Сигнальное устройство, — раздался за спиной Брэкетта чей-то голос.

Он резко обернулся и очутился лицом к лицу с парнишкой лет шестнадцати в зеленом, перепачканном в масле комбинезоне.

— Как ты сказал? — переспросил Брэкетт, торопясь выйти из нелепого положения.

— Говорю — сигнальное устройство. Струхнули, а?

— Есть немножко.

Паренек ухмыльнулся.

— Понимаете, открываете вы дверцу, а ключ забыли в зажигании, сразу же — сигнал тревоги. Напоминает про ключ. Никогда не видели?

— Такого — нет. Сверхновинок всяких полно.

Брэкетт заглянул в дымчатое окошко «тойоты», снова потянул дверцу и забрался на черное мягкое сиденье. Руль, приборная доска, циферблаты, дощечка с набором букв и… клочок бирюзовой ткани, зацепившейся за обломанный «дворник». Он уставился на ткань, вытянул лоскуток, подержал в руке, ощущая прохладу шелка, и положил в карман. Светлые волосы, веснушки. Бирюзовое платье. «Невелико диво. Такое случается каждый день».

— Вы коп?

В рамке торчащего стекла появилась голова мальчишки.

— Нет.

— Точно?

— Точнее некуда.

— Чудно. У меня на копов нюх.

— Ты здесь работаешь?

— Угу.

— А как тебя зовут?

— Билли Кент. А вас?

Не ответив, Брэкетт выбрался из машины и утихомирил визжание сигнала.

— Очень уж пронзительный, — заметил он.

— В японских машинах всегда такой. Фантастика! А сигнал-то не сломался!

Брэкетт был благодарен судьбе, сохранившей сигнал. Кажется, в тюремный загон он приехал не напрасно. Четверть часа назад, разглядывая «тойоту», он решил было, что Малевски не имеет никакого отношения к терзавшим его загадкам и ему только и остается, что свернуть это проклятое дело да отправиться восвояси. Не то чтобы ему грезилась дорожка, выложенная желтыми кирпичиками, но все-таки он надеялся хоть что-нибудь отыскать: Брэкетт не забывал, что один факт — неоспоримый — у него имеется, и пусть Симмонс катится ко всем чертям. Лумис хотел что-то сообщить ему. Это факт. И звал он его не на дружеский треп. Брэкетту вспомнился тот миг, то чуть заметное движение головы, выражение лица Лумиса, когда Брэкетт спросил: «Вы меня знаете?»

Однако Мэри — совсем другое. По двум причинам. Первая — папку украл человек пли люди, неизвестные ему. И вторая — Брэкетт был убежден, что, какие бы кусочки головоломки тут ни крылись, родились они здесь, 14 часами раньше, в этой самой «тойоте».

Он вернулся к парнишке: навалясь на проволоку, огораживающую двор, Билл глазел на док. Примостившись рядом, Брэкетт протянул ему сигарету.

— Билли, — осторожно начал Брэкетт, — а «тойота» вроде бы не совсем мечта угонщика? Что скажешь? Если ключ вставлен, потяни за дверцу — да еще среди ночи, — весь квартал переполошится.

Паренек кивнул.

— А без ключа ее можно увести?

— «Тойоту»? Ни в жизнь. У каждого ключа свой номер. Вроде как у банковского сейфа, понимаете? Не то чтобы совсем нельзя. Но зачем рисковать? Миллионы других стоят. Кради на здоровье. Безопаснее, быстрее, и никакой возни.

— А вот владелец утверждает, будто машину угнали.

Парнишка повернулся и взглянул на Брэкетта, откинув волосы со лба.

— Что ж… всегда бывает первый раз. Сами знаете. Но парень, который исхитрился угнать ее, очень уж башковитый, не иначе. Правда?

— Да.

— В моторах соображает. В зажигании. Все такое. Правда?

— Да.

— А если он такой умник, чего ж это он не сумел совладать со старушкой? Взгляните! Машина — экстра! Угробиться в такой, это ж спятить надо!

— А ведь разбился не мужчина, — тихо произнес Брэкетт. — Девушка. Четырнадцати лет.

Парень расхохотался, но, увидев выражение лица Брэкетта, замолк. На щеках загорелись яркие пятна, и он проговорил, отведя глаза: