Слишком дружелюбный незнакомец - Мюссо Валентен

Единственным, что он взял с собой в самолет, была спортивная сумка: немного одежды, курс Assimil по изучению испанского языка, который был куплен месяцем раньше после первого телефонного разговора с Антонио, и, разумеется, черная записная книжка, которой он пользовался во время работы.

В зале отправления, ожидая своего рейса, он рассеянно смотрел программу новостей дня, которую можно было видеть повсюду на телеэкранах. Только что поступило сообщение. Спустя более двух лет после потрясшей страну стрельбы в университете скончалась еще одна жертва. По решению врачей и ее отца она была отключена от аппаратов жизнеобеспечения.

Антонио вернулся в комнату с чашкой кофе в руке и новой сигаретой во рту. Банное полотенце он заменил красными плавками, что придало ему еще более рахитичный вид.

— Держи, я ее тебе прикурил.

И в этом весь Антонио. Всегда первым насмехается, но любит помогать и поддерживать. Если бы не он, Брайан не знал бы, что бы с ним сегодня было.

Он поспешно делает затяжку и наконец просыпается. Антонио бесцеремонно сует ему чашку. Часть ее содержимого переливается через край и течет на простыню. Брайан чувствует, как горячая жидкость стекает у него между пальцами.

— Ну что ты делаешь!

— Lo siento[42].

Брайан вытирает руки прямо о грязную футболку, улыбается и повторяет за ним по-испански, но свое произношение кажется ему смешным. Затем он дует на горячую жидкость в чашке; в это время Антонио наклоняется над коробкой, которая заменяет ночной столик.

— А что это за книжечка? Никогда ее у тебя не видел. Ты что, увлекся чтением?

Раздосадованный, Брайан протягивает руку, чтобы отобрать свою книгу, но друг оказывается более быстрым и начинает ее с осторожностью перелистывать.

— Madame Bovary[43]. Какое забавное название.

Брайан сожалеет, что оставил ее на виду.

— Не трогай, это первоначальное издание.

Антонио едва слушает его и продолжает рассматривать каждую страницу и каждый шовчик так, будто держит в руках совершенно незнакомый предмет.

— Точно, первоначальное, не иначе! Никогда не видел такой старой книги.

— Если бы ты знал, сколько она стоит, ты бы перестал с ней дурачиться…

На самом деле Брайан знает, что это не первоначальное издание. На такое у него никогда бы не хватило денег; из любопытства он посмотрел цены в Интернете и только в это мгновение понял, почему так растерялся букинист, которому он тогда хотел загнать книгу Вассера. Речь идет всего лишь о переиздании 1874 года, впрочем, это последняя публикация при жизни Флобера. Целый день Брайан провел перед букинистическим магазином, где продавали старые книги: будто знак судьбы, эта книга красовалась в витрине, открытая на офорте, где можно было разглядеть героиню, которая с почти обнаженной грудью закрывает дверь комнаты, где находится ее любовник. Даже со своим жалким испанским Брайан сумел поторговаться за книгу, но, несмотря на это, она все равно обошлась ему в треть месячного заработка.

«Госпожа Бовари»… А ведь он прочел книгу до конца всего лишь раз или два в жизни. Сначала ему было жутко тяжело, он спотыкался на трудных словах, был вынужден по три раза перечитывать одно и то же предложение. Но это вовсе не обескуражило его. Его будто подталкивало смутное желание дойти, сам не зная почему, до конца этой истории.

Сцена бала послужила своего рода спусковым механизмом. После нее он больше не выпустил книгу из рук. Танцы, платья, веера, искрящиеся бриллианты… И особенно грусть Эммы, заполнявшая дни, отдалявшие ее от бала. «Ах! Это было восемь дней назад… пятнадцать… я была там три недели назад!» Брайан был охвачен жалостью, хотя и думал, что смешно так расстраиваться из-за судьбы человека, которого даже никогда не существовало.

Антонио открывает книгу на другой странице, безуспешно ища краткое содержание.

— А про что она?

Брайан делает длинную затяжку и стряхивает пепел в большую консервную банку, которая служит ему пепельницей. Он не знает, с чего начать. Ему никогда особенно не удавалось пересказывать фильмы, а тут такая длинная книга…

— Это история женщины, с которой случилась целая куча несчастий. Которая много о чем мечтала, разочаровалась в своем замужестве, в жизни… И в конце концов покончила с собой.

Он спрашивает себя, точно ли он рассказывает об Эмме Бовари. Антонио корчит недовольную гримасу.

— Да уж, веселенькая история. Напомни мне, чтобы я никогда такого не читал!

Из любопытства он перелистывает пальцем еще несколько страниц. Брайан видит, как оттуда вылетает и падает на пол фотография, сделанная поляроидом. Он не может припомнить, что снимал ее. Но едва он успевает встать с кровати, как Антонио уже нагибается, чтобы подобрать ее. Побуждаемый любопытством, он внимательно изучает снимок, водя по нему пальцем.

— А кто эти люди?

Брайан пытается сохранить безразличный вид. Антонио — единственный человек, который знает, кто он на самом деле. Он знает, что ему пришлось пережить в Дуэ. Но что касается всего остального… Брайан предпочитает об этом умалчивать во избежание ненужного риска. Он хорошо знает, что друг никому ничего не расскажет о двух месяцах, проведенных им в Бретани. Два месяца, которые, как бал Эммы, в конце концов медленно изгладятся из его памяти. Уйдут подробности, перепутаются лица, сотрутся голоса… Но вот сожаление останется.

— Друзья моих родителей, — предпочитает соврать Брайан. — Люди, у которых я жил некоторое время.

— Судя по твоему виду, они тебе чертовски близки!

— Одно время они мне очень помогли…

Похоже, Антонио замечает печальную нотку в его голосе. Иногда Брайан замечает, как тот украдкой поглядывает на него, стоит ему задуматься. Тогда он чувствует себя очень уязвимым, как будто его просвечивают насквозь.

Антонио протягивает ему фотографию. Даже не взглянув, Брайан бросает ее в консервную банку у постели.

— Ты ее выбрасываешь?

— Все это уже в прошлом; я даже не знаю, чего это она вдруг оказалась в книге.

Отпив глоток кофе, Брайан ставит чашку на коробку — ночной столик. И замечает настойчивый взгляд Антонио.

— В чем дело? — спрашивает он, опасаясь, как бы приятель снова не положил фотографию на простыню.

— Ничего… Скажи, а тебе не случается иногда жалеть, что обосновался здесь?

Брайан корчит гримасу.

— Что ты такое говоришь? Почему я должен жалеть?

— Не знаю, мало ли… Твои родители, братья… Не скучаешь по своей семье?

Брайан давит окурок в пепельнице, выпускает последнюю струйку дыма, а затем качает головой.

— Я не собираюсь туда возвращаться, вот что я тебе скажу! Теперь моя семья — это вы. Единственная, настоящая…

Против всякого ожидания, Антонио принимается ржать как ненормальный, бесцеремонно бросив книгу на смятые простыни.

— Перестань, хоть ненадолго, а то я сейчас расхнычусь! Это романы на розовой воде сделали тебя таким сентиментальным?

— Подожди: ты же вроде говорил, что мы опаздываем?

— Черт, а ведь правда… Патрон опять разорется.

Походкой комического артиста Антонио поспешно выходит из комнаты. Брайан босиком следует за ним, но на пороге комнаты останавливается. Вздохнув и мгновение поколебавшись, он возвращается. Удостоверившись, что друг больше не может его видеть, он вынимает снимок из консервной банки и дует на него, чтобы очистить от пепла, покрывающего три лица.

— Belen! Donde estas?[44] — орет Антонио через общую комнату.

Брайан улыбается.

И перед тем как выйти из комнаты и присоединиться к своему другу, он бережно кладет фотографию между страницами книги.

Моим родителям, Эллен, Шарлотте и Жюльену — моим первым читателям.