Алла Полянская - Прогулки по чужим ночам

— Расскажи мне о Медвежонке.

Этого я не ожидала. Чего угодно, но не этого.

— Я не знаю, что рассказывать.

— Откуда он у тебя?

— Подарили.

Я пытаюсь как могу рассказать этому человеку, как ездила из одного интерната в другой, и какие у Медвежонка грустные и все понимающие глаза, и что мне с ним хорошо, я его люблю и не отдам... А седой мужчина смотрит на меня все тем же взглядом, от которого почему-то хочется плакать... смотрит и молчит.

— А почему ты побила девочку и воспитателя?

— Они хотели у меня его отнять.

— Ты в этом уверена?

— Да. А та, вторая, сережки забрала...

Он молчит, раздумывая о чем-то, я сижу и смотрю на него.

— А ты любишь читать, Элиза?

-Да.

— Ты, наверное, не хочешь у нас оставаться?

— Мне все равно.

— Ну ладно. Сейчас придет Ефимовна, поведет тебя в столовую, и все как-то образуется. Завтра пойдешь в школу, а там и Новый год не за горами, елка будет, подарки... ты что хочешь на Новый год?

— Куклу с такими волосами, как у принцессы, в розовом платье, и чтоб глаза закрывались, а не нарисованные были.

— Ну, это уже другой разговор, мне нравятся люди, которые знают чего хотят, — седой человек смеется. — Иди, обедай, отдыхай и постарайся никого не побить — ну хотя бы сегодня. Постараешься?

-Да.

В комнату входит Ефимовна, берет меня за руку и ведет в столовую. В коридоре мимо нас пробегает заплаканная воспитательница — она уже одета в синее пальто с большим пушистым воротником.

— Иди сюда, вот столовая. — Ефимовна гладит меня по голове. — Валя, давай еще порцию.

— Вот, прошу. — Валя, молодая и улыбчивая, заинтересованно рассматривает меня, как какого-то экзотического зверька. — Так это и есть наша сегодняшняя арестантка?

— Не болтай зря. Кушай, маленькая, кушай.

— А тощая — одни глаза!

— Мало им, что дите от голода прозрачное совсем, так они давай ее в подвал, а ведь запретил же новый директор! А она молодец, в зубы им смотреть не стала.

— Ешь, малышка, не наешься — добавки дадим. Что, уволил директор Настену?

— Уволил. И старшую тоже уволил... давно пора. Вылетели обе в один момент! И поделом. Где это видано — детей в подвал холодный да на голый пол? И серьги из ушей у ребенка вырвала разве что не с мясом! Я как увидала у нее эти серьги — так мигом к директору! Давно пора было их уволить. Дети эти и так судьбой обиженные, а они, фифы, повадились. Фашистки какие-то... Кушай, Лиза, кушай побольше. Ой, тощая какая, одни косточки...

Уже потом я узнала, что мой спаситель — это Павел Семенович Рожков, заслуженный учитель республики, жизнь положивший на нас, обделенных родительской лаской детей. Уже потом я поняла, что Павел Семенович — единственный отец, который был у меня. У нас у всех — воспитанников березанского интерната. А сейчас я точно знаю, что он, Учитель, — это еще один подарок судьбы мне. И Рыжему тоже. И еще многим.

— Ну, как там Ирка?

— Плохо. — Рыжий раздраженно вскидывает плечи. — Сначала не хотели ее принимать, потом все-таки приняли, положили в бокс, я сегодня звонил туда. Плохи дела, легкие почти не функционируют — распад, кровохарканье. А еще организм у нее ослаблен... за столько-то лет ее занятий, да... Шансов нет, Лиза, это только вопрос времени, и его уже немного.

— Почему мы тогда не остановили ее, Вадик?

— Лиза, Ирка сделала свой выбор, понимаешь? Она была совершеннолетняя, отлично знала, что такое хорошо, а что такое плохо. И она сама выбрала — самостоятельно. Помнишь?

— Да, но...

— Мы пытались ее остановить, все время пытались.

— Но не смогли. Я понимаю, но...

— Все, Лиза. Тема закрыта. За что боролась, на то и напоролась.

— Неужели тебе ничуточки не жаль ее?

— Жаль. Да, мне очень жалко ее, дуру, она же была умная, способная, у нее все получалось, ты помнишь? У меня плохо шли гуманитарные науки, тебе математика совсем не давалась, Стас... Черт подери! Кук вообще из двоек не вылезал, а у Ирки все получалось одинаково хорошо, и мне горько, что она так поломала свою жизнь, но это был ее собственный выбор, и потому я больше на эту тему говорить не желаю. Как там Андрей?

— Спит.

— Вот и хорошо. Давай поедим, я проголодался. Разбудим Андрея?

— Я только недавно покормила его.

Я пытаюсь не называть своего подопечного по имени. Ну какое имя может быть у человека, у которого и лица-то нет? И меня раздражает его присутствие, я привыкла жить одна. Даже Рыжего я не в состоянии переносить рядом слишком долго, он об этом знает и не обижается. У каждого свои тараканы в голове, мои — склонны к одиночеству.

Мы молча едим борщ, думая каждый о своем. Нет, не так. Мы думаем об Ирке, это понятно, но теперь, когда Рыжий заупрямился, больше не будем говорить о ней. Я знаю, когда надо остановиться.

На улице слышен страшный шум — в нашем доме есть несколько квартир, в которых живут старые трухлявые ведьмы. Когда я поселилась здесь, то пыталась быть с ними вежливой — что оказалось наивно и неосторожно с моей стороны. Старые дуры моментально сели мне на голову. Матвеевна принялась каждый день «приходить в гости» — рассказывать о своей молодости, негодницах-невестках, застарелом геморрое и бог весть о чем еще. А во дворе говорила, что я неряха и нищенка, проститутка и бродяжка.

Семеновна постоянно одалживала у меня то да се — без отдачи, а Ивановна передавала мне местные сплетни и рылась в моих вещах. Не знаю, что она хотела там найти.

Венцом творения была Антоновна — хоть о мертвых либо хорошо, либо ничего, но бабку такая шиза скосила, что туши свет, бросай гранату. Она говорила, что я собираюсь ее зарезать.

Закончилось все тем, что меня навестил местный участковый. До него дошли слухи, что в комнате поселилась женщина легкого поведения, потенциальная убийца и вообще темная личность. Наверное, мне опять повезло — участковый Симонин оказался нормальным парнем, который сразу понял, что к чему. Мы весьма мирно поговорили и уже через полчаса пили чай с печеньем, а я все никак не могла понять, как же так могло случиться, что обо мне поползли такие слухи. Особенно удивило меня обвинение в покушении на убийство. Если бы в ту минуту Антоновна попалась мне под руку, убийство я бы, наверное, совершила.

— Ну ты пойми, у них же у всех не все дома — склероз, живут одиноко, единственное развлечение — косточки соседям перемывать, а что там друг другу перемоешь, когда все поезда уже ушли давно? А тут ты — такая добыча! Понимать надо...

— Но почему она решила, что я хочу ее зарезать?!

— Говорит, что у тебя есть большой нож.

— Есть, капусту на борщ шинковать. А у тебя нету?

— Есть. Ну, не в этом дело. Бабка понемножку сходит с ума, вот и все. Слушай, зуб болит — сил нет, а за талоном бегать некогда...

— Поняла. Приходи завтра с утра ко мне в поликлинику, купи ампулу лидокаина, полечу.

— Вот хорошо! Не было бы счастья, да несчастье помогло.

С тех пор мы с Симониным друзья. Он неплохой мужик, по крайней мере ничем не напоминает наших правоохранителей, которые отличаются от простых смертных крайней степенью наглости, цинизма и жестокости. Во всяком случае, я уверена: Володька Симонин нипочем не станет избивать кого-то до смерти, трясти карманы с целью обогащения или брать взятки.

А вот соседок с тех пор я на порог не пускаю, они шипят мне вслед, как змеи, но не трогают — уверены, что Рыжий бандит и мафиози, а Симонина я подкупила, только мне на это плевать с пожарной каланчи. С чего это они так раскричались? И словарный запас у милых старушек такой, что матерые зэки будут конспектировать их с благодарностью.

— Чего это они там орут? — Рыжий собирает тарелки и складывает их в раковину. — Лиза, послушай, тебе нужно переехать отсюда, а теперь, когда вторая комната тоже твоя, можно их продать и купить однокомнатную квартиру, денег на доплату наскребем. А Сашка...

В дверь позвонили. Я вздрогнула — звонок требовательный и резкий. Так звонит человек, который чувствует за собой право беспокоить кого угодно в любое время. Тот, за чьей спиной стоит система.

— Полиция там, что ли? — Рыжий встревоженно смотрит на меня. — Иди, Андрея разбуди.

Но он и так уже не спит. Сидит на диване, в глазах тревога.

— Иди в спальню, спрячься в шкафу и сиди тихо. — Рыжий помогает ему встать. — Сядешь на дно шкафа, за Лизиными платьями. Лиза, ступай, открой.

Я иду в пропахший перегаром коридор. Иногда я заливаю Сашкин санузел хлоркой, чтобы миазмы не просачивались ко мне, но сегодня не тот день. Что ж, служба в полиции — штука суровая.

— Гражданка Климковская?

Крупный экземпляр, еще молодой, вполне приглядный. Только глаза, холодные и прозрачные, портят впечатление.

-Да.

— Капитан Остапов. Я должен задать вам несколько вопросов.

— Я слушаю.