Владимир Колычев - Братство волчьей стаи

А сопротивляться нет сил. Хотел Олег того или нет, но для волка он легкая добыча. Хорошо, если острые зубы сразу вонзятся в сонную артерию. Умереть без долгих мучений — это все, на что он мог рассчитывать.

А как же Чащин? Он убил Костю и Леву. Возможно, и Татьяны уже нет в живых. И кто ему отомстит за смерть дорогих людей?.. А если Татьяна все-таки жива, кто спасет ее?..

«Волк тебя испугался… Я видела»… Татьяна не звала на помощь, она улыбалась, с затаенной нежностью глядя на Олега. Он увидел перед собой картинку вчерашней давности, услышал голос любимой женщины. А волк с Новой улицы его действительно испугался. И Татьяна это видела, и он сам это понял. Сначала волка смутил Чащин, а потом и Олег. Но Чащин — оборотень, у него есть власть над волками. Но и Олег мог повести себя как волк. Он должен это сделать, если хочет спасти Татьяну.

Он вдруг вздыбился, оскалился, зарычал. Сил у него — с кулачок, не больше, их не хватит на долгую схватку, значит, нужно самому с ходу вгрызаться волку в горло. Кто там, самец или самка — не важно. В горло, зубами грызть, рвать без пощады. Только так можно победить. Только так можно выжить…

Олег рванул вперед, но волк на сближение не пошел. Он сдал назад, но при этом сжался, как пружина. Сейчас эта пружина разожмется, и последует бросок. И не факт, что Олег его выдержит. Значит, нужно нападать самому. Он снова бросился на врага, но волк не выдержал остроты момента, еще дальше сдал назад. Щенки продолжали рвать зубами ноги человека, но их можно понять: они маленькие, бестолковые, не знают, с кем имеют дело. А волк уже понял, что майор Пахомов на все сто уверен в своей победе.

— Стоять!

Олег снова набросился на волка, пытаясь обхватить его за шею. И плевать на острые зубы и когти. Он будет убивать, и все равно, какой ценой достанется ему победа.

Волк цапнул за плечо, но Пахомов смог схватить его за шею. А удержать не смог. Волк оттолкнулся от него лапами, шарахнулся назад, в движении развернулся и бросился прочь.

Олег упал, вытянув за ним руки. В гаснущем сознании мелькнула мысль: видно, это был самец. Мать бы ни за что не оставила своих волчат, она бы билась до последнего…

Он уже проваливался в небытие, не обращая внимания на щенков, как вдруг где-то неподалеку грохнул выстрел. И послышался визг. Это пуля попала в волка. Снова послышался выстрел, визг прекратился. Щенки оставили Олега в покое, рванули к выходу. Одни пробежали мимо, другие — прямо по нему.

— Только волков здесь не хватало, — донеслось до майора.

— Смотри в оба… Эй, смотри!

И снова загромыхали выстрелы. Один волчонок в страхе бросился назад, перескакивая через Олега, а остальные остались возле своего родителя. Когда выстрелы отгремели, наступила полная тишина. Не скулили волчата — их всех убили. Хотя, может, кто-то и сбежал.

Кто-то очень близко подошел к волчьему лазу.

— Может, он в норе? — Голос прозвучал как будто над ухом.

— Какой на хрен в норе! Там же волки!..

— Ну да.

Люди ушли, голоса стихли, а Олег провалился в беспамятство. Вместе с сознанием угасала и надежда на спасение. Он отогнал волка, подставил его под пули, а дальше что? Простреленный организм обескровлен, сил уже нет. Сам он из норы не вылезет, значит, здесь и умрет…

С потолка свисали какие-то хвосты, метелки. На одну веревку были нанизаны сушеные уши летучих мышей. Возможно, это были не уши, а что-то другое, но пахло от них жутко. Все это — и звериные хвосты, и травяные метелки — спускалось с потолка прямо на лицо, на тело. Вонь от них такая, что нос в самую пору затыкать. А само тело было обложено кусками сырого мяса, поросшего волчьей шерстью. На груди эта дрянь, на ногах… И все это так противно, так мерзко. Но как бы то ни было, жизнь в теле теплилась. И сознание неплохо себя чувствует, если способно возмущаться. Рана в груди не болела, и ноги Олег чувствовал.

Он мог стряхнуть с себя вонючие куски, расталкивая головой хвосты и метелки, подняться с жесткого ложа, но зачем? Он же не просто так здесь оказался. Кто-то вытащил его из норы, принес в эту избушку с закопченными стенами.

В странном жилище никого не было. Но здесь было тепло. В открытом очаге горел огонь, дыма почти не было — он выходил в дыру, проделанную в потолке. Но стены здесь тем не менее темные от копоти. Под потолком тянулись веревки, на которых сушились пучки трав, цветов, грибы на ниточках — возможно, поганки. Но больше всего метелок висело над лицом Олега. А волчий хвост касался носа, стоило лишь чуть-чуть поднять голову.

И еще он понял, что лежит совершенно голый. А вместо фигового листочка — клок волчьей шкуры с мясом. От этого открытия его едва не взорвало изнутри. Так захотелось подняться, отряхнуться. А вдруг это его убьет?..

— Э-эй! — тихо позвал он.

Но дверь не открылась, в хижину никто не вошел.

— Эй, есть кто живой? — громко спросил он.

— Ожил, болезный! — прокряхтел чей-то низкий, сипловатый голос.

Груда хлама возле печи зашевелилась, показалось морщинистое лицо. С деревянного, чем-то напоминающего трон кресла поднялась старуха с грязными косматыми волосами. Тряпье на ней было настолько ветхим, что перед глазами живо встало лесное существо, которое стреляло в Олега. Уж не эта ли бабка была там у егерского дома?..

— Вы кто? — спросил Олег.

Старуха как будто не услышала его. Подошла, сняла кусок мяса с груди, осмотрела рану, покачала головой. И снова положила его на место. Видно, не зажило там. Да и не могло зажить. Пуля застряла где-то в груди, тут операция нужна, а не волчье мясо.

И откуда это мясо взялось? Что, если это останки убитого бандитами волка?..

— Где я?

Но старуха не отзывалась. Может, глухая?

— Есть хочешь? — спросила она.

Олег кивнул.

— Это хорошо.

Она подала ему какое-то варево в глиняной кружке. Олег отпил немного и скривился от отвращения. Там и горечь, и тухлятина.

— До дна нужно. До дна.

— Что это? — спросил он, подозрительно глядя на нее.

— Пей.

Старуха смотрела на него спокойно. Когда она поднесла к его губам кружку, гортанные мышцы расслабились будто сами по себе. И глотательный рефлекс сработал. Олег выпил все до дна. Только тогда ее взгляд отпустил его, и он смог выплеснуть свое возмущение.

— Что там было?

Старуха повернулась к нему спиной, шагнула к своему «трону».

— Что там было, спрашиваю?

— Не кричи, не глухая… — поморщилась она, усаживаясь в шаткое кресло, сплетенное из неошкуренных веток. — Трава там была.

— Какая?

— Волчья.

— А есть такая трава?

— А откуда волки силу берут?.. И трава там волчья, и кровь волчья.

— Кровь?! — брезгливо скривился Олег.

Но при этом он не чувствовал отвращения, и тошнота к горлу не подступила.

— А это? — Он взялся пальцами за клок шерсти, чтобы сбросить с груди протухшее мясо.

— Сдохнуть хочешь? — нахмурив брови, спросила старуха.

И снова посмотрела на него, подчиняя своей воле.

— Не хочу, — опуская руку, сказал Олег.

— Тогда спи. Тебе надо.

— А поесть? — спросил он.

— Спи.

Ему действительно хотелось есть. Даже вонь тухлого мяса не отбивала аппетит. Но спать хотелось больше. Глаза закрывались сами по себе.

Волчье мясо тухло, разлагалось, в рану попадал трупный яд. И как таким лекарством можно было вылечиться? Эта мысль прострелила сознание, Олег скинул с себя тухлятину, поднялся на ноги. Голова закружилась, его сильно качнуло, но все-таки он удержался на ногах. Кресло у очага пустовало, старухи нигде не было. Да и огонь не горел. И ощущение такое, будто он погас уже давно.

Олег восстановил равновесие, осмотрелся в поисках зеркала, но ничего такого не нашел. Он стряхнул с себя всю «народную медицину», снова осмотрелся — на этот раз он искал одежду. Но не было ничего, даже чужого тряпья не нашлось.

Ступни ощущали холодный пол из сухой, хорошо утоптанной глины. В окно светило солнце, а в жилище студено, сыро. Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как сгорели дрова в очаге? А может, и не было никакого огня. Может, и старуха привиделась? Но как тогда Олег оказался в этой лачуге? Кто разделал волчью тушу, обложил его кусками «целебной» тухлятины? Может, он сам в горячечном бреду выбрался из норы, утащил за собой убитого волка, нашел хижину…

Олег склонил голову и, ломая глаза, осмотрел рану на груди. Дырки не было, зато виднелся разрез, «запаянный» ожогом. Кто-то вытащил из него пулю, а рану прижег порохом или еще чем-то. Кто-то это сделал, потому что сам он с пулей справиться не мог.

Он вышел из лачуги. Только переступил порог, как нога утонула в мокрой от росы траве. Видно, утро сейчас, возможно, раннее. Озеро рядом с зеленой водой, туман по нему стелется, обкуривая камыши. Птичий хор должен был радовать слух, но на душе, напротив, стало тревожно. Где он? Что это за место?