Роберт Ладлэм - Мозаика Парсифаля

— Сколько вам заплатят за эту ночь? — поинтересовался новый голос.

— Поскольку я вас не знаю, думаю, сумма вам известна.

— На что вы способны?

— Смотря сколько вы способны заплатить.

— Вам уже заплатили?

— Но не за то, что вы от меня сейчас хотите.

— А вы догадливы.

— Все довольно очевидно.

— Тот большой парень, что впереди вас. Как вы думаете, он знает, куда направляется малыш?

— Должен знать. Между нами слишком большое расстояние, особенно для такой ночи, как эта.

— Вы сможете вклиниться между ними?

— Смогу. Что потом?

— Приз.

— За что?

— Малыш должен где-то остановиться. Как только он это сделает, я хочу, чтобы большого парня рядом с ним не было. Никогда.

— Пожалуй, это должен быть очень большой приз, мистер Никто. Ведь это «Абрахам».

— Шестизначный, — произнес голос. — Опрометчивый водитель. Крайне опрометчивый и очень точный.

— Заметано, дорогуша.

Артур Пирс удовлетворенно кивнул, когда после четырех миль пути по дороге «Фронт Ройял» заметил потрепанный автомобиль. Он включил микрофон и произнес на частоте 1720:

— Все в порядке, Юг. Сообщаю дальнейшие указания. Вы остаетесь со мной, все остальные свободны. Поблагодарите их всех за работу и скажите, что я с ними свяжусь в свое время.

— Как быть с Севером? Он в пути.

— Север должен вернуться к проблеме военно-морского флота и заняться решением вопроса личного состава. Выбор способа за ним. Рано или поздно — сегодня, завтра, через день они выпустят его. Как только появится — устранить. Мы больше не хотим услышать его голос.

Хейвелок остановил машину и опустил боковое стекло. Из-за дождя надпись на щите, прибитом к дереву, была трудно различима, но он и так был почти уверен, что все правильно. И оказался прав. На щите было написано:

УЩЕЛЬЕ СЕНЕКИ

Тупик

Ему дважды доводилось отвозить Леона Зелинского домой. Один раз это случилось днем, когда машина старого профессора отказалась заводиться; другой — несколько лет спустя, в такую же ненастную ночь, как эта. Мэттиас опасался, что его приятель может застрять. Зелинского он довез благополучно, но на обратном пути таки застрял, после чего долго в темноте под проливным дождем добирался до дома Антона. С той поры он запомнил дорогу.

Тогда он привозил домой Леона Зелинского; сейчас он приехал за Алексеем Калязиным — Парсифалем.

— Нам сюда, — сказал Хейвелок, сворачивая на каменистую дорогу, которая когда-то была покрыта асфальтом. — Если мы не свалимся в канаву, то, возможно, доберемся до самого дома.

— Ну так постарайся не свалиться, — откликнулась Дженна.

Машину вело и бросало из стороны в сторону на узкой разбитой дороге. Колеса то и дело буксовали. Камни били по днищу и летели назад в ночную тьму. Это тряское путешествие отнюдь не успокаивало нервы и уж совсем не создавало нужного настроения для предстоящих нелегких переговоров.

Майкл повел себя жестоко в отношении Раймонда Александера. Он понимал, что был прав лишь частично. Он начал понимать еще одну, может быть, главную причину того глубокого страха, которая привела журналиста в истерическое состояние. Угроза Зелинского была реальна и ужасала своей реальностью. Если Александер выдаст русского или каким-то иным способом проявит ненужную активность — не последует ежедневного телефонного звонка, и молчание Зелинского станет сигналом к отправке ядерных пактов в Москву и Пекин.

О том, чтобы выудить из Зелинского номер под воздействием психотропных препаратов не может быть и речи. Это просто слишком рискованно для человека столь преклонного возраста. Один лишний кубический сантиметр — и его сердце не выдержит. И номер телефона тоже уйдет навсегда. Остается единственное оружие — слова. Как подыскать их, те единственные слова, которые могли бы избавить человечество от плана, нацеленного на уничтожение всего живого? Как найти путь к уму, в котором не осталось ничего, кроме собственного искаженного представления о мире?

Справа вверху возник силуэт маленького дома. Размером чуть больше хижины, он имел квадратную форму и был сложен из крупных камней. Крутой каменистый подъезд к дому заканчивался навесом, под которым сейчас ютился невзрачный автомобиль неопределенной модели. В доме светилось единственное окно — в эркере, казавшемся совершенно неуместным для столь скромного жилища.

Хейвелок выключил фары и повернулся к Дженне.

— Вот отсюда все и началось, — проговорил он. — Благодаря человеку, который сейчас сидит там, наверху. Буквально все — от Коста-Брава до острова Пул, от Коль-де-Мулине до Пятого стерильного. Начало — здесь.

— Может, здесь будет конец?

— Надо постараться. Пошли.

Они выбрались из машины и двинулись, не разбирая дороги, к дому. Под ногами бежали потоки воды, смешанной с грязью. Они вошли под навес, к двери, расположенной по центру, вела единственная каменная ступенька. Хейвелок подошел, бросил взгляд на Дженну и постучал.

Через несколько мгновений дверь распахнулась. В проеме стоял маленький, сутулый старик с жалкими остатками волос на черепе и жиденькой пегой бородкой. По мере того, как он узнавал Хейвелока, глаза его округлились, челюсть отвисла, губы задрожали.

— Михаил, — прошептал он.

— Хэлло, Леон. Я привез вам привет от Антона.

Блондин за рулем заметил щит при дороге. Из всей надписи для него имело значение лишь слово «тупик». Большего ему и не требовалось. Выключив фары, он проехал пару сотен футов назад по ровной дороге и остановился на правой стороне. Мотор машины работал на холостых оборотах. Блондин включил фары и извлек из-под пиджака большой автоматический пистолет с глушителем. Он прекрасно понял инструкции мистера Безымянного, они были весьма логичны. «Линкольн» мог появиться в любую секунду.

Вон он! В двухстах ярдах от поворота с шоссе. Блондин снял машину с тормоза и покатил, вихляя из стороны в сторону — точно имитируя манеру вдрызг пьяного, не контролирующего себя водителя. Лимузин предусмотрительно сбросил скорость и максимально прижался к правой обочине. Блондин прибавил газу, амплитуда виляний его машины стала размашистей. Сквозь шум дождя послышался рев клаксона «линкольна». Когда между машинами, оставалось не более тридцати футов, белокурый водитель вдавил педаль газа в пол, левее и тут же резко крутанул вправо.

Удар. Радиатор коричневой машины врезался в заднюю левую дверь «линкольна». Коричневый автомобиль занесло, развернуло и бросило на «Абрахам». Дверь водителя правительственной машины заклинило.

— Ах, сукин сын! Чтоб ты сдох! — выкрикнул блондин в открытое окно, откинув голову на сиденье. — Ой, кровь... Я ранен... Живот... — чуть тише, заплетающимся языком продолжал он.

Два человека выскочили из лимузина через правую дверцу. Когда их силуэты оказались перед капотом на фоне слепящих фар, блондин высунулся из окон и дважды спустил курок. Выстрелы попали в цель.

Они сидели перед камином.

— Как я должен к вам обращаться: Леон или Алексей?

— Я вам не верю! — Русский часто моргал слезящимися глазами. — Процесс распада необратим. У него не было ни единого шанса.

— Антон — человек исключительного ума, исключительной силы воли. Никто не может сказать, сумеет ли он полностью восстановить свои способности, но уже сейчас произошло серьезное улучшение. Помогли лекарства, электротерапия... во всяком случае, он вернулся к реальности. Он в сознании. И в ужасе от того, что сделал.

Хейвелок сидел в кресле с прямой высокой спинкой напротив Зелинского-Калязина. Дженна осталась у двери, ведущей в небольшую кухню.

— Этого не может быть никогда!

— Никогда еще не рождался человек, подобный Мэттиасу. Он сам позвал меня; они отправили меня на остров Пул, и он все мне рассказал. Мне единственному.

— Остров Пул?

— Да, там его лечат. Ну, так как прикажете вас величать, дружище — Леон или Алексей?

Калязин покачал головой.

— Только не Леон — Леона никогда не существовало. Всегда был один Алексей.

— Но вы провели неплохие годы в качестве Леона Зелинского.

— Вынужденное убежище, Михаил. Я русский, всегда оставался им. Убежище.

Хейвелок и Дженна переглянулись. Она не скрыла своего восхищения тем поворотом беседы, который буквально на ходу избрал Майкл.

— Но вы же перешли к нам... Алексей.

— Нет, я не переходил к вам. Я бежал от других. От людей, которые осквернили душу моего отечества, которые растоптали наши идеалы, которые убивали без разбора, без нужды, стремясь к власти ради власти. Я верю в превосходство нашей системы, Михаил. Но эти люди не верят. Вот почему они предпочитают словам бомбы. Но после этого никто никому ничего не докажет. Некому будет доказывать.

— Шакалы, — произнес Майкл, вспомнив недавно слышанные слова. — Маньяки, которые мечтают маршировать в колоннах Третьего рейха и убеждены, что на вашей стороне не время, а только бомбы.