Алистер Маклин - Цирк

Бруно пожал плечами:

— Кто знает почему? Иногда мотивов поступка набирается так много, что человек не в состоянии объяснить даже себе самому, какой из них оказался решающим. Возможно, это благодарность: Америка приняла меня в то время, когда родина вышвырнула меня вон. Я знаю, что на моей бывшей родине есть опасные и безответственные люди, которые без малейших колебаний пустили бы в дело подобное оружие, если бы оно существовало. Кроме того, там есть люди, которым я бы охотно доставил серьезные неприятности, как они в свое время доставили их мне. И потом, вы сказали, что мои уникальные способности помогут решить эту задачу. Я еще не знаю, каким образом, но, если дело обстоит именно так, могу ли я допустить, чтобы вместо меня пошел кто-то другой? Он не просто потерпит неудачу — его могут убить в процессе выполнения задания. Я не хотел бы отягощать этим свою совесть. — Он слабо улыбнулся. — Прямо скажем, выбор у меня невелик.

— Ну а настоящая причина?

— Я ненавижу войну, — просто ответил Бруно.

— Гм! Это не тот ответ, которого я ожидал, но я вас понимаю. — Фосетт поднялся. — Благодарю вас, джентльмены, за то, что вы потратили свое время и проявили терпение, но больше всего — за ваше желание сотрудничать. Машина ждет, чтобы отвезти вас назад.

Ринфилд спросил:

— А вас? Как вы доберетесь до мистера Пилгрима?

— У меня с здешней мадам своего рода взаимопонимание. Уверен, что она поможет мне с транспортом.

Держа наготове ключи, Фосетт подошел к квартире Пилгрима, где тот жил и работал. Но ключи не понадобились. Пилгрим не только не запер дверь — он даже не закрыл ее как следует, что было ему совершенно не свойственно. Фосетт толкнул дверь и вошел внутрь. Первой, почти неосознаваемой мыслью, промелькнувшей у него в голове, была следующая: «Пожалуй, я проявил чрезмерный оптимизм, когда уверял Ринфилда, что Пилгрим всегда знает, что делает».

Пилгрим лежал на ковре. У его убийцы дома был явно изрядный запас ножей для колки льда, потому что он даже не потрудился вытащить тот, который был воткнут по рукоятку в затылок жертвы. Должно быть, смерть наступила мгновенно: на рубашке от «Тернбула и Эссера» не было ни капли крови. Фосетт опустился на колени и заглянул в лицо Пилгрима. Оно было таким же бесстрастным, как и при жизни. По-видимому, Пилгрим не только не узнал, чем его ударили, — он вообще даже не понял, что его ударили…

Фосетт встал и направился к телефону.

— Доктора Харпера, пожалуйста. Попросите его прийти сюда немедленно.

Доктор Харпер не был ни воплощением доброго лекаря, ни пародией на него, но его трудно было представить в какой-то другой роли. В этом высоком, худом, привлекательном мужчине с седыми висками сразу чувствовался медик. Очки в роговой оправе с толстыми линзами делали взгляд доктора пронизывающим. Возможно, это была только видимость, но не исключено, что Харпер сознательно выработал у себя такой взгляд. Очки в роговой оправе — большое подспорье для медиков, благодаря им пациент никогда не может понять, здоров ли он как бык или же ему осталось жить всего пару недель. Одежда доктора была столь же безупречна, как одежда человека, чье безжизненное тело он внимательно осматривал. Харпер принес с собой черный медицинский саквояж, но даже не открыл его. Он еще раз уточнил:

— Значит, это все, что вы знаете о сегодняшнем вечере?

— Все, — подтвердил Фосетт.

— А Ринфилд? В конце концов, он единственный в цирке, кто был в курсе дела. Я имею в виду, до сегодняшнего вечера.

— До сегодняшнего вечера директор цирка не знал никаких подробностей. У него просто не было возможности. К тому же он весь вечер был со мной.

— Возможно, у него есть сообщник.

— Это исключено. Подождите, скоро вы познакомитесь с Ринфилдом лично. У него безупречная репутация — Пилгрим проверял его довольно долго. Его патриотизм не подлежит никакому сомнению. Я бы не удивился, если бы узнал, что у директора на нижнем белье вышито «Господь, благослови Америку!». Кроме того, разве он стал бы тратить время и силы на организацию европейского турне для своего чертова цирка, если бы собирался убить Пилгрима? Да, я знаю, что существуют такие вещи, как создание видимости, умение отвлечь внимание и напустить туман, но это не тот случай.

— Будем надеяться.

— Мне кажется, что мы должны вызвать сюда Ринфилда и Бруно. Просто для того, чтобы эти люди поняли, с чем им придется иметь дело. И еще нужно немедленно уведомить адмирала. Может, вы сделаете это, пока я свяжусь с Баркером и Мастерсом?

— У этого телефона есть шифрующее устройство?

— Да.

Доктор Харпер все еще говорил по телефону, когда прибыли Баркер и Мастерс — тот самый седой мужчина, который поднимался к Бруно на сцену. Фосетт приказал:

— Доставьте сюда Ринфилда и Бруно. Скажите им, что это очень срочно, но не говорите почему. Проведите их с черного хода, и побыстрее!

Не успел он закрыть дверь за Мастерсом и Баркером, как доктор Харпер повесил трубку и сказал:

— Мы должны хранить происшедшее в тайне. По утверждению адмирала, а уж он-то знает точно, у Пилгрима нет близких родственников, поэтому будет считаться, что он умер от сердечного приступа. По-моему, это правильное решение.

Фосетт нахмурился.

— По-моему, тоже. Это, безусловно, удачная мысль. Адмирал очень ценил покойного. Все знали, что со временем Пилгрим должен был занять его место. Ну что ж, давайте пригласим пару ребят, чтобы поискали отпечатки пальцев и тщательно все осмотрели. Хотя они вряд ли здесь что-нибудь найдут.

— Вы так думаете?

— Конечно. Человек, хладнокровно оставивший в теле орудие убийства, очень уверен в себе. Вы обратили внимание на то, что Пилгрим лежит ногами к двери и головой в противоположную сторону?

— Ну и что с того?

— Он лежит недалеко от двери, значит, можно определенно сказать, что Пилгрим сам ее открыл. Стал бы он подставлять спину, если бы опасался своего гостя? Кто бы ни был убийцей, можно не сомневаться: Пилгрим не просто знал этого человека, но и доверял ему.

Фосетт оказался прав. Два эксперта, которые прибыли на место преступления и провели необходимые манипуляции, ничего не нашли. Единственные места, где могли остаться отпечатки пальцев, то есть рукоятка ножа и дверная ручка, были чисты. Эксперты уже собрались уходить, когда в комнату, не постучав и не спросив разрешения, вошел мужчина.

Адмирал выглядел как любимый дядюшка, или преуспевающий фермер, или флотский адмирал в отставке (каковым он и был на самом деле). Дородный, краснолицый, с седеющими волосами, излучающий необыкновенную уверенность, он выглядел лет на десять моложе своих пятидесяти пяти. Адмирал взглянул на лежавшего на полу убитого Пилгрима и помрачнел. Он повернулся к доктору Харперу:

— Заключение о смерти уже готово? Сердечный приступ, разумеется.

Харпер отрицательно покачал головой.

— В таком случае сделайте это немедленно и прикажите доставить тело в наш морг.

— Мы не могли бы немного подождать с моргом, адмирал? — спросил Фосетт. — Сейчас сюда должны подойти два человека — директор цирка и наш, э-э, новобранец. Убежден, что ни одному из этих людей до сих пор не приходилось иметь дело с убийствами, поэтому было бы интересно посмотреть на их реакцию. А также узнать, согласны ли они выполнить задание, несмотря на то, что произошло.

— А вы уверены, что, выйдя отсюда, эти двое не бросятся к ближайшему телефону-автомату? Любая газета дорого заплатит за такой материал.

— Вы думаете, что это не приходило мне в голову, сэр? — с легкой обидой спросил Фосетт. — Конечно, такой гарантии нет, но я полагаюсь на свое мнение.

— Этого достаточно, — примирительно сказал адмирал, не умевший извиняться. — Очень хорошо. — Он помолчал и с прежней властностью сказал: — Надеюсь, они не станут ломиться в парадную дверь?

— Баркер и Мастерс проведут их через черный ход.

Словно в ответ на эту реплику, в дверях появились Баркер и Мастерс. Они посторонились и пропустили Ринфилда и Бруно. Фосетт знал, что адмирал и доктор Харпер внимательно вглядываются в лица вошедших. Бруно и Ринфилд, естественно, не смотрели по сторонам: когда у ваших ног лежит убитый, вам не до праздного любопытства.

Как и предполагал Фосетт, реакция Бруно была сдержанной: он нахмурился и крепко сжал губы. Директор цирка отреагировал более откровенно: кровь отхлынула от его лица, ставшего грязновато-серым; дрожащей рукой он ухватился за косяк двери и в какой-то момент был близок к обмороку.

Через три минуты, в течение которых Фосетт рассказал Ринфилду и Бруно о происшедшем, директор цирка, усаженный в кресло с рюмкой бренди в руках, все еще дрожал. Бруно от предложенной выпивки отказался.

Адмирал взял инициативу в свои руки и спросил Ринфилда: