Лео Мале - Смерть ростовщика

– Он недалеко отсюда, – ответил я. – Марио, она хотела поговорить со мной. А теперь не сможет.

В его глазах появился ужас:

– Она... она умерла?

– Не знаю. Во всяком случае, она упала. И ты все сделал для этого, нет?

Гимнаст подскочил:

– Что?.. Вы думаете, что... что я ее убил?

Его удивленное движение передалось окружающим. Лицо клоуна под экстравагантным макияжем скривилось в гримасе, ничего доброго мне не обещающей.

– Но, Господи Боже мой! – пожаловался Марио. – Зачем бы я это сделал?

– Жакье, – подсказал я.

– Что?

– Он спал с ней. Когда ты это заметил, в Лондоне или в другом месте, тебе это не понравилось. Ты убил Жакье. Сегодня утром ты обманул меня. Но Пэрль хотела мне что-то сообщить. И без твоего присутствия. Она практически назначила мне здесь тайное свидание. Ты заставил ее замолчать.

– Ох! Довольно, – прервал меня Гюстав. – Что означает вся эта история? Жакье... это имя мне знакомо, но я не понимаю...

Я просветил его. У акробата вырвалось удивленное восклицание, потом он уточнил:

– Так вы разыскиваете Жакье?

– Тогда ищите в другом месте и не приставайте к хорошим людям, у которых хватает неприятностей без вас. Это верно, в прошлом ноябре этот Жакье вертелся вокруг Мисс Пэрль, писал ей и т. д. Он даже выразил намерение последовать за нами. Но он не последовал.

– Марио не далее сегодняшнего утра сказал мне обратное.

– Марио?

– Послушайте, парни, – вставил тот. – Я дурак и сволочь. Все получилось из-за этих грязных денег. Черт возьми, если бы я знал! Я не убивал Пэрль, ребята... – Он встал покачиваясь. – Она была против... Не хотела, чтобы я вступал в сделку... Я не послушал ее... Поэтому она нервничала... а из-за того, что нервничала... плохо владела собой, понимаете?.. Она допустила промах и разбилась... Из-за этих мерзких денег...

– Каких денег?

– Тех, что я получил.

– Когда?

– Утром. Пакет. Сто тысяч. Из них-то я и уплатил долги... Можете спросить, правда или нет... если я не заплатил долги... во всяком случае, некоторые...

– Знаю.

– А? Хорошо. Потом был звонок.

– Какой звонок?

– Некто сообщил мне, что нужно сделать, чтобы заслужить деньги, оставленные в "Ла Пист" в пакете на мое имя.

– Понятно. Отвечать, если вдруг спросят о Жакье, что он поехал с вами за границу и там вы потеряли его из вида?

– Да, так.

– И вы согласились!

– Черт! Сто штук. Это не золотые копи, но на ближайшие четверть часа мне вполне хватало.

– Дурак! Если вас просили солгать, это значит, с Жакье приключилась неприятность. Следовало сохранить деньги, но не входить в сделку.

– Понятно, – протянул Марио. – Теперь я уже могу во всем признаться, так? Мне пообещали еще, если я точно выполню инструкции. Что же до возможных неприятностей, случившихся с Жакье, я подумал об этом, но мне было наплевать. Потому что ему удалось переспать с Пэрль, уж если вам угодно все знать. Теперь убирайтесь. Я вам все рассказал.

– Кроме того, кто звонил.

– Но я не знаю этого человека!

– Это был мужчина?

– С голосом грузчика.

Я вернулся домой на такси. Все время, пока ехал, и дома, собираясь ложиться спать, я размышлял. Я позвонил Элен.

– Как добрались?

– Спасибо, нормально.

– Не очень потрясены?

– Еще есть немного. Это было ужасно.

– Бывает хуже.

– Сомневаюсь.

– Я – нет. Спокойной ночи, дорогая. Ах! Завтра суббота. До понедельника.

– Да, до понедельника. Спокойной ночи, шеф.

– Я не усну. Мне нужно подумать о многих вещах.

И действительно, спал я мало. Моя бедная голова сногсшибательного детектива буквально раскалилась. Я сомкнул глаза только в пять часов утра. Как я позже узнал, в это же время закрыла глаза и Мисс Пэрль. Только вот она их больше никогда не открыла снова.

Я встал в девять часов с жуткой головной болью, как с похмелья. И немедленно позвонил госпоже Жакье.

– Я еще не видел газет сегодня утром, – сказал я. – Не знаю, пишут ли они об этом, но ночью в цирке произошел несчастный случай.

– Да. Мисс Пэрль. А...

– Мне удалось связаться с акробатами до несчастья. Вашего мужа больше нет с ней. Он последовал за ней в Лондон, Брюссель, потом опять в Лондон в прошлом ноябре и, похоже, остался в Англии. Кажется, он влюбился в наездницу.

– Определенно.

– Да. Я пошлю телеграмму моему лондонскому сотруднику (как же!)... и сообщу вам результат.

После чего я проверил, на месте ли фотография Жакье. ("Простите меня за наездницу, но живые есть хотят".)

Долго смотрел на снимок Мисс Пэрль, прежде чем спрятать в ящик, и отправился на улицу Перль, (Ничего себе совпадение!) Мне требовалось задать кое-какие вопросы рабочим литейной мастерской Ларшо.

Их силуэты все так же вырисовывались на все том же пылающем фоне работающих печей, 1700 °! Как сказал тогда рабочий, не стоит опускать туда руку. Мужчина, снимающий пену длинной ложкой с кипящего в тигле дьявольского супа, напомнил мне Дьявола, к которому, при условии, что он вас пригласит, следует являться как раз с ложкой на длинном черенке.

Без проблем мне удалось заполучить фамилию и адрес несчастного сошедшего с ума в прошлом ноябре (Шарль Себастьян, улица Меслай), а также кое-какие подробности относительно его болезни и ее проявлений. Похоже, он боялся огня. Что, очевидно, сильно осложнило жизнь литейщика. Естественно, при данной профессии лучше быть пироманом, чем пирофобом.

Я отправился на улицу Меслай.

* * *

Пожилая женщина, открывшая мне дверь, походила на прислугу госпожи Жакье. Она и была ее сестрой.

– Господин Шарль Себастьян дома? – спросил я.

– Боже мой!.. Да, он здесь... но...

Я напустил на себя вид, соответствующий обстоятельствам.

– Не вполне будучи здесь... Знаю. Можно войти? Проникнув внутрь, я преподнес ей сочиненную на ходу историю, после чего у нее не осталось ни малейшего сомнения в моем праве расспрашивать о душевнобольном и осмотреть самого душевнобольного. Я узнал, что Себастьян три месяца провел в лечебнице, потом буйный период прошел, и его вернули в семью. То есть, к матери и тетке.

– Скажите, вы ведь не заберете его снова? – взволновалась последняя. – Знаете, он себя хорошо ведет... Это не жизнь, когда кто-то из родных в психушке... Мы из кожи вон лезем, чтобы только его оставили с нами...

Я ее успокоил и попросил разрешения взглянуть на больного.

– Сюда... – она открыла какую-то дверь, – К тебе пришли, Шарль, мой малыш.

Следом за ней я прошел в роскошную комнату, неплохо обставленную. Не без удивления я заметил телевизор. Старушка должно быть обратила внимание на удивление, с каким я осматривал комнату.

– Видите ли, сударь, мы беднее, чем кажется. Моей сестре, в ее-то годы, пришлось пойти в услужение к бывшей хозяйке Шарля. Очень славная женщина. Может, она, конечно, слегка с приветом...

Она спохватилась, прижав руку к беззубому рту.

– Хм-м... Короче, все, что вы здесь видите, телевизор и прочее, еще с тех пор, когда он работал.

– Он был хорошим рабочим?

– Великолепным.

– И, разумеется, неплохо зарабатывал?

– Он много работал сверхурочно. Часто работал по ночам...

– Да, да, конечно!

Чертов Себастьян! Сверхурочно! Больше тебе не поработать! И все же я не мог смотреть на него без невыразимого болезненного ощущения в сердце. Сидя в кожаном кресле перед телевизором, он уткнулся остановившимся взглядом в серый экран. Он был хорошо сложенным мужчиной, едва ли 35 лет, но седым, как глубокий старик.

– Смотрите, как он хорошо себя ведет, – прошептала бедная добрая женщина.

– Как картинка...

Я вынул из кармана фотографию и подошел к психу. Тронул его за руку:

– Я хочу с вами поговорить, Себастьян.

Он молча смотрел на меня. Я резким движением сунул снимок ему под нос.

– Жакье, – объявил я.

Он заворчал. Как поросенок. Совсем маленький поросенок.

– Какое имя вы произнесли? – спросила старушка.

– Жакье. Фамилия его хозяйки. Или мужа хозяйки. Она печально покачала головой:

– Не надо, сударь, он не любит этой фамилии. Между тем, госпожа всегда была такой доброй к нему.

– У душевнобольных свой мир... Ну что ж, я думаю, мне пора идти. Вид у него спокойный...

– О! Он спокоен, сударь... Он спокоен! Не правда ли, Шарль, ты славный, мой малыш, ты всегда такой славный?

Воркуя над ним, она повернулась ко мне спиной. Я сунул в рот трубку и чиркнул спичкой.

– Боже мой! – вскрикнула старушка, оборачиваясь.

– Так значит, вы не знали? Огонь... огонь...

Больной судорожно дернулся в кресле, как от электрического разряда. На его лице отразился безумный страх. Потом скрюченными руками он взъерошил свои седые волосы и зашелся в смертном вопле.

* * *

Когда тем же вечером я около 9 часов явился на улицу Ториньи, дверь мне открыла не жалостная мать Шарля Себастьяна. Я вздохнул свободнее. После утренней сцены я вовсе не жаждал оказаться в обществе кого бы то ни было из членов этой семьи. Итак, на мой звонок отозвалась не госпожа Себастьян, а обыкновенная горничная, которую я уже видел во время первого визита. Я напомнил свое имя, добавив, что у меня свидание с мадемуазель Одетт, но, если госпожа Жакье принимает, я засвидетельствую мое почтение. Сам господин Жан Марёй не сказал бы лучше.