К. Сэнсом - Горбун лорда Кромвеля

– Должно быть, здесь было трудно оставаться одному. В особенности после того, как все уехали.

– На самом деле нет – до тех пор, пока сюда не явились люди из Палаты и не начали свою работу.

– На протяжении всей зимы у меня было такое чувство, что этот дом просто ждет, пока вернутся монахи.

Позади нас на землю грохнулся большой кусок металла, и Гай невольно сморщился.

– Вы и впрямь надеялись, что это случится?

– Каждый человек на что-то надеется, – пожал плечами он. – К тому же мне совершенно некуда идти. Все это время я ожидал разрешения уехать во Францию.

– Если за этим дело встало, то я, пожалуй, мог бы оказать вам содействие.

– Нет, – покачал он головой. – Все выяснилось неделю назад. Мне отказали. Насколько я знаю, речь идет о заключении нового соглашения между Францией и Испанией против Англии. Теперь мне следует подумать о том, чтобы сменить эту сутану на камзол с чулками. Хотя для меня это весьма непривычно после стольких лет служения в церкви. Да к тому же еще надо отпустить волосы!

Он снял капюшон и провел рукой по лысой макушке, которую окаймляло со всех сторон кольцо черных с проседью волос.

– Что же вы намерены делать?

– Хочу уехать отсюда в ближайшие дни. Я не могу глядеть на то, как разрушают эти стены. Как стирается с лица земли целый город. Как превращают его в ярмарку, в базар. До чего же, должно быть, они нас ненавидели! – Он вздохнул. – Возможно, я уеду в Лондон. Во всяком случае, там столь экзотические лица, как у меня, не такая уж редкость.

– Вы вполне могли бы заняться там врачеванием. В конце концов, вы ведь получили специальное образование в Лувене.

– Но примут ли меня в коллегию докторов? Или хотя бы в гильдию аптекарей? Меня, бывшего монаха с лицом цвета грязи? – Приподняв бровь, он грустно улыбнулся.

– У меня есть знакомый лекарь. Один из моих бывших заказчиков. Если хотите, замолвлю ему о вас словечко.

– Благодарю. – Поколебавшись, он улыбнулся. – Буду вам очень признателен.

– И могу помочь вам с комнатами для жилья. Перед вашим отъездом я дам вам свой адрес. Заезжайте ко мне. Хорошо?

– А вы не слишком рискуете тем, что поддерживаете со мной отношения?

– Я больше не буду работать на Кромвеля. Вернусь к частной практике. К тихой жизни. Возможно, снова возьмусь за кисть.

– Будьте осторожны, Мэтью. – Он бросил взгляд через плечо. – Боюсь, неразумно с вашей стороны позволять себе вести дружескую беседу со мной на глазах сэра Гилберта.

– Вернее сказать, продажного Копингера. Я прекрасно знаю, как себя вести, чтобы не нарушать закон. И хотя я не могу быть реформатором, каковым был прежде, но также не считаю себя и обращенным папистом.

– В наши дни, увы, это никого не может защитить.

– Возможно. Однако если нельзя чувствовать себя в безопасности, что на самом деле так, то я, по крайней мере, попытаюсь использовать свое небезопасное положение для того, чтобы продолжить частную практику на дому.

Мы дошли до дома аббата, ныне принадлежавшего Копингеру. Садовник аккуратно подстригал розы и разравнивал конский навоз под кустами.

– Много ли земли арендовал Копингер? – осведомился я.

– Да, много. Причем весьма дешево.

– Ему повезло.

– А вас не представили к какой-нибудь награде?

– Нет. Я исполнил приказание Кромвеля. Поймал убийцу, вернул украденное золото и заставил монастырь сдаться. Однако сделал это недостаточно быстро – Я запнулся, вспомнив об усопших. – Да, в самом деле, недостаточно быстро.

– Вы сделали все, что было в ваших силах.

– Очень может быть. Знаете, я часто думаю, что сумел бы раньше разоблачить Эдвига, если бы не испытывал к нему такой неприязни, из-за чего старался быть беспристрастным. Мне и сейчас трудно понять, как мог этот человек, столь любящий точность и порядок, оказаться на поверку столь необузданным и диким. Вероятно, он использовал этот порядок, эту одержимость цифрами и деньгами, для того чтобы контролировать свои порывы. Наверное, он и сам боялся своих кровавых грез.

– Думаю, вы правы.

– Однако эта одержимость цифрами в конечном счете лишь усугубляла его безумие, – вздохнул я. – Вскрывать запутанную правду всегда непросто.

Гай кивнул:

– Это требует терпения, мужества, усилий. Если вы в самом деле хотите найти истину.

– Вы знаете, что Джером умер?

– Нет. Я ничего не слышал о нем с тех пор, как его увезли в ноябре.

– Кромвель заточил его в ту самую тюрьму, в которой погибли от истощения его собратья. Вслед за ними вскоре ушел в мир иной и он.

– Да упокоится в Господе его измученная душа. – Брат Гай замолчал и нерешительно посмотрел на меня, после чего произнес: – А вы, часом, не знаете, что стало с мощами Раскаявшегося Вора? Их увезли вместе с Джеромом.

– Нет, не знаю. Полагаю, что драгоценные камни были изъяты, а ковчег отдан на переплавку. Сама же Рука к данному времени, должно быть, уже сожжена.

– Это была рука Вора. Это свидетельство неопровержимо.

– Вы по-прежнему полагаете, что она могла творить чудеса?

Он ничего не ответил, и в течение некоторого времени мы молчали. Мы вошли на кладбище, где рабочие вскрывали надгробия. Я увидел, что фамильные склепы жителей Скарнси превращены в груды развалин.

– Скажите, – спросил наконец я, – как сложилась судьба аббата Фабиана? Я знаю только то, что ему не назначили аббатского годового содержания, поскольку не он подписывал документ об отречении.

Гай печально покачал головой.

– Его забрала к себе сестра. Она работает швеей в городе. Его состояние ничуть не улучшилось. Время от времени он заявляет о том, что собирается отправиться на охоту или нанести визит местным землевладельцам. И ей с трудом удается его уговорить не делать этого, указывая на его нищенскую одежду. Кроме нее и старой клячи, которую он собирается всякий раз оседлать, теперь у него нет ничего.

– «Так проходит мирская слава», – процитировал я.

Я заметил, что мы двигаемся в сторону фруктового сада, за которым уже виднелась монастырская стена. Я остановился, ощутив, как внутри у меня что-то перевернулось.

– Вернемся назад? – мягко осведомился Гай.

– Нет, давайте еще пройдем вперед.

Мы подошли к воротам, за которыми начиналось болото. Я достал связку ключей и отворил ворота. Выйдя наружу, мы уставились на раскинувшийся перед нами унылый ландшафт. От последствий ноябрьского половодья не осталось уже и следа, и ныне перед нами пролегала тихая и мрачная топь; заросли камыша, отражаясь в стоячих лужах, слегка колыхались на легком ветерке. В реке прибыла вода, и на ее маленьких волнах покачивались чайки, распушив свои перья в потоках движущегося с моря ветра.

– Они являются мне во сне, – тихо заговорил я. – Марк и Элис. Я вижу, как они бултыхаются в воде. Как их затягивает трясина. Как они зовут на помощь. И просыпаюсь обычно от собственного крика. – Мой голос оборвался. – В некотором смысле я любил их обоих.

Брат Гай посмотрел на меня долгим взглядом, после чего достал из-под сутаны свернутый и сильно помятый лист бумаги и протянул его мне со словами:

– Я долго думал, показывать вам или нет. Боялся, что это может вас больно ранить.

– Что это?

– Письмо. Оно появилось у меня на столе месяц назад. Когда я вернулся в свой аптекарский кабинет, оно уже там лежало. Полагаю, что какой-то контрабандист подкупил кого-нибудь из людей Копингера, что бы тот доставил данную бумагу мне. Это от нее, хотя написано его рукой.

Развернув, я начал читать письмо, написанное аккуратным крупным почерком Марка Поэра.

«Брат Гай,

Я попросила написать это письмо Марка, ибо у него это получится лучше, чем у меня. Я пошлю его через одного человека в городе, который иногда приезжает во Францию. Вам лучше не знать, кто это.

Умоляю простить меня за то, что пишу вам. Мы с Марком живы и живем во Франции. Но я не скажу, где именно. Не знаю, каким чудом нам удалось перейти через болото той ночью. Один раз Марк упал, и мне пришлось его вытаскивать. Тем не менее нам посчастливилось добраться до лодки.

В прошлом месяце мы поженились. Марк немного говорит по-французски и быстро совершенствует язык, поэтому мы надеемся, что вскоре ему удастся получить какую-нибудь должность в этом маленьком городе. Мы с ним очень счастливы, и я постепенно обретаю в душе мир, который я утратила с тех пор, как умер мой кузен, хотя я отнюдь не уверена, что этот мир когда-нибудь оставит нас в покое.

Конечно, до всего этого вам нет никакого дела, сэр, но мне хотелось бы, чтобы вы знали: самым ужасным для меня было обманывать вас – человека, который меня защищал и многому научил. Мне очень жаль, что пришлось это сделать. Однако мне ничуть не жаль того человека, которого я убила. Он заслужил смерти, если вообще можно такое сказать о человеке. Я не знаю, куда вас забросит судьба, но я молю нашего Господа Иисуса Христа оберегать и защищать вас, сэр.