Роберт ван Гулик - Убийство по-китайски: Золото

Разбудили его громкие крики, донесшиеся со двора. Он вскочил, оправил одежду и с неудовольствием заметил, что проспал куда дольше, чем думал, — уже смеркалось.

Служащие, приставы и стражники сгрудились посреди двора. Над толпой возвышались фигуры Ма Жуна и Цзяо Дая.

Когда люди расступились, давая дорогу судье, он увидел четырех крестьян с бамбуковыми шестами, с которых свисало тело огромного тигра, не менее десяти шагов в длину.

— А все-таки брат Цзяо прикончил его! — закричал Ма Жун, завидев судью. — Деревенские привели нас к тигриной тропе, там, в лесу, у подножья горы. Привязали мы там приманку — ягненка, а сами залегли в подлеске с подветренной стороны. Ждали мы, ждали, а он объявился только к вечеру. Подошел к ягненку, да не бросился — почуял, знать, опасность. Залег в траве и лежит — полчаса прошло. Святое Небо, каково это было ждать! Ягненок блеет во весь голос, а брат Цзяо подползает все ближе, все ближе, и стрела у него на тетиве! Вот я и думаю: «Ежели тигр сейчас прыгнет, так прямо на голову братцу Цзяо», — и поползли мы за ним следом, я и два стражника, и трезубцы при нас. Вдруг зверь как прыгнет — только в воздухе мелькнул. Тут брат Цзяо и всадил ему прямо в грудь позади правой передней. Святое Небо, стрела ушла аж на три четверти!

Цзяо Дай улыбался счастливой улыбкой. Указав на белый носок, украшавший огромную правую лапу тигра, он заметил:

— Это, должно быть, тот самый тигр, которого мы видели прошлой ночью на том берегу протоки. Похоже, я тогда немного поспешил с выводами! Хотя непонятно, как зверь сумел добраться дотуда.

— Не страшись опасности сверхъестественной, коль вокруг полно опасностей естественных! — изрек судья Ди. — Поздравляю с удачной охотой!

— Мы сейчас с него снимем шкуру, — сказал Ма Жун. — Мясо раздадим крестьянам — пусть накормят своих детишек, чтобы росли сильными. А шкура, как выделается, будет вам, судья, в знак нашего к вам почтения — постелите на кресло в библиотеке.

Судья поблагодарил его, а затем со старшиной Хуном направился к главным воротам. Взбудораженный народ валил валом, спеша видеть убитого тигра и удачливого охотника.

— Я проспал, — сказал судья Хуну. — Время близко к вечерней трапезе. Пойдем-ка в то заведение, где наши богатыри впервые столкнулись с По Каем, там поужинаем для разнообразия, а заодно послушаем, что нам скажут о По Кае. Пошли! Думаю, вечерний свежий воздух пойдет мне на пользу, а то мозги у меня заросли паутиной!

Они прогулялись по шумным улицам южного квартала и без труда нашли то питейное заведение. Едва поднялись на второй этаж, как навстречу им поспешил сам владелец, и круглое лицо его расплылось в масленой улыбке. Задержав их в общем зале ровно на столько времени, сколько требовалось, чтобы все посетители могли видеть, сколь высоких гостей он принимает, хозяин почтительно пригласил их в роскошную, специально для таких случаев предназначенную отдельную залу и предложил все, чем его скромная кухня может им угодить:

— Перепелиные яйца, фаршированные креветки, свиное жаркое, соленая рыба, копченая ветчина и заливное из рубленого цыпленка для начала, затем…

— Подайте, — укротил его судья, — две миски лапши, блюдо соленых овощей и горячего чая побольше. Это — все.

— Но, ваше превосходительство, позвольте мне по крайней мере предложить вам немного «Розовой Росы»! — воскликнул удрученный хозяин. — Только ради аппетита!

— Спасибо. На аппетит я не жалуюсь, — отвечал судья. Подождав, пока хозяин передаст скромный заказ обслуге, судья Ди продолжил: — Часто ли бывал По Кай в вашем заведении?

— Ага! — воскликнул хозяин. — Уж я-то сразу понял, что этот По Кай — закоренелый преступник! Всякий раз, как появится, я примечаю — глазами туда-сюда зыркает, а то еще и руку сунет в рукав, будто сейчас вытащит нож. А как я услышал сегодня утром, что развешаны объявления о его поимке, тут и сказал себе: «Эге, да я бы мог давным-давно сообщить об этом его превосходительству!»

— Жаль, что вы этого не сделали, — сухо заметил судья, которому сразу стало ясно, что хозяин относится к наихудшему разряду свидетелей, у которых вместо глаз — богатейшее воображение. — Пришлите сюда вашего приказчика.

Приказчик оказался человеком куда более наблюдательным.

— Должен сказать, господин, — начал он, — никогда бы я не подумал, что господин По Кай — преступник! В моей работе нужно уметь распознать среди посетителей такого, от которого жди неприятностей. А он казался образованным господином, и это независимо от того, сколько он выпил. С обслугой всегда был приветлив, но чтобы запанибрата — ни-ни. И однажды я случайно услышал, как глава Классической Школы Поэзии возле Храма Конфуция отметил превосходное качество его стихов.

— Часто ли он трапезничал здесь с другими людьми? — спросил судья Ди.

— Нет, господин, за те десять дней или около того, с тех пор как он стал нашим постоянным посетителем, он сидел за столом либо один, либо со своим другом Ким Соном. Оба они любили пошутить, эти два господина. А брови у господина По Кая такие забавные! Но порой, поглядишь, вроде глаза у него не такие уж и веселые — не от того, как говорится, лица. Ну, спросишь себя, не личину ли он какую носит? А как начнет смеяться снова, гляжу, ничего такого и нет.

Судья поблагодарил его и быстро покончил с лапшой. Несмотря на все протесты хозяина, заплатил по счету, дал прислуге щедрые чаевые и ушел.

На улице он сказал старшине Хуну:

— Этот приказчик — человек наблюдательный. Боюсь, что По Кай действительно носит личину. Помнишь, когда он встретил госпожу Цао и ему не нужно было притворяться, он показался ей «человеком властным». Он, должно быть, и есть наш главный противник, управляющий всей шайкой из тени! Придется проститься с надеждой на то, что наши люди отыщут его, поскольку ему и не нужно скрываться. Ему стоит только сменить маску, и никто его не признает. Остается пожалеть, что я ни разу не видел его своими глазами!

Последних слов судьи Хун не услышал. Он услышал другое: пронзительные звуки тарелок и флейт, которые доносились с другой стороны улицы, где стоял Храм Городского Божества.

— Странствующие актеры пришли в город, ваша честь! — Голос Хуна дрожал от возбуждения. — Они, должно быть, прослышали о церемонии в Храме Белого Облака и поставили подмостки, чтобы заработать на паломниках, которые сошлись сюда сегодня вечером. Может, пойдем, посмотрим, ваша честь? — с надеждой обратился он к судье.

Судье было отлично известно, что старшина всю жизнь был поклонником театра — это единственная слабость, которую он себе позволял. Улыбнувшись, судья согласно кивнул.

Просторная площадь перед храмом была переполнена людьми. Поверх голов виднелся высокий помост, составленный из бамбуковых шестов и циновок. Высоко над ним трепетали красные и зеленые флаги; актеры в ярких костюмах ходили по помосту, освещенному множеством аляповатых цветных фонариков.

Работая локтями, судья со старшиной проталкивались сквозь толпу стоящих зрителей, покуда не добрались до платных деревянных скамей. Девица с лицом, покрытым толстым слоем грима, и в ярком театральном платье получила с них плату и указала два свободных места в последнем ряду. На новоприбывших никто не обратил ни малейшего внимания — все глаза были устремлены на сцену.

Судья Ди без особого интереса взглянул на четырех актеров. Он почти ничего не знал о театре и его условностях, но предположил, что седой длиннобородый старик в зеленой парчовой одежде, стоящий в середине и размахивающий руками, должно быть, старейшина. Но кто такие двое, стоящие перед стариком, и коленопреклоненная женщина между ними, этого он не в силах был постичь.

Оркестр смолк, старик визгливым голосом долго о чем-то рассказывал. Судья, не знакомый со странным, протяжным театральным произношением, ровным счетом ничего не понимал.

— Что все это означает? — спросил он у Хуна.

Старшина не промедлил с ответом.

— Старик, ваша честь, он старейшина. Действие подходит к концу: он выносит решение по жалобе того, что слева, который обвиняет свою жену, а жена — это женщина, которая стоит на коленях. А второй — это брат истца; он пришел подтвердить его добропорядочность. — Хун некоторое время слушал, затем продолжил, волнуясь: — Муж два года странствовал в дальних краях, а когда вернулся, обнаружил, что жена беременна. Он представил это дело старейшине, чтобы получить разрешение на развод с ней на основании прелюбодеяния.

— Эй, заткнись! — глянув через плечо, рявкнул толстяк, сидящий перед судьей.

Тут грянул оркестр, запиликали скрипки, зазвенели тарелки. Женщина изящно поднялась и запела страстную песнь, содержание которой осталось для судьи совершенной тайной.

— Она говорит, — зашептал старшина Хун, — что ее муж заявился домой однажды потемну и провел с нею ночь и что с тех пор прошло восемь месяцев и единый день. А уехал он еще до рассвета…