Александр Бушков - Аргонавт

– Вы правы, инспектор, – сказал Бестужев, сузив глаза. – Там положительно что-то происходит. Нечто такое, чему тут никак не полагается происходить…

Инспектор не убавил шаг, наоборот, ускорил, его лицо стало напряженным и жестким, исполненным профессиональной хватки. Бестужев не отставал – по совести, у него вспыхнули те же побуждения…

Моряки замерли в нерешительности. Достигнув ближайшего офицера, который то хватался за оружие, то в нерешительности убирал руку, Бестужев почему-то шепотом осведомился:

– Что происходит?

Офицер обернулся, словно Перуном пораженный, уставился на него испуганно и непонимающе.

– Пассажирам, сэр, здесь не… – начал было он машинально и тут же умолк.

Это был тот самый помощник, бог ведает, под которым порядковым номером, что только что участвовал в предпринятой Бестужевым экспедиции по розыску и убеждению Штепанека.

Сейчас лицо у него было бледное и растерянное.

– У него, право же, бомба, сэр… – сообщил он сдавленным шепотом.

– У кого?

– У этого субъекта… Который в рубке… Он вошел в рубку и угрожает взорвать корабль, если что-то там не будет по его… Капитан там, но он не отдавал никаких распоряжений, и я решительно не представляю, что делать…

«Кавальканти?» – мелькнула у Бестужева мысль. Ну а кто ж еще приходит на ум, когда разговор заходит о бомбах… Неужели у него была с собой еще одна? Но с чего вдруг…

Он подкрался на цыпочках и осторожно заглянул, чувствуя шеей горячее дыхание не отстававшего ни на шаг инспектора.

Вдоль наполовину застекленной передней стены рубки протянулась шеренга каких-то загадочных механизмов: больших, округлых, на высоких бронзовых стойках. Справа, в глубине, стояли тесной кучкой капитан, два матроса и два офицера, а посередине помещения стоял человек в штатском платье, темном, консервативного покроя. Обеими руками он прижимал к груди какой-то округлый предмет, волосы и борода его были встрепаны, он что-то пылко, горячо говорил, обращаясь к остолбеневшим морякам. Лицо его горело вдохновением и яростью, словно у ветхозаветного проповедника…

Бестужев охнул от неожиданности. Он очень быстро узнал старого знакомого по кораблю, господина профессора Гербиха из баварского университета с длиннейшим непроизносимым названием, практически сразу ускользнувшим у Бестужева из памяти. Оккультиста, теософа, свято верившего, что…

– Я бы мог в него отсюда шарахнуть, – напряженным шепотом сообщил инспектор. – Как на ладони, и расстояние – плевать… В башку ему…

– Я бы тоже, – ответил Бестужев, не поворачивая головы. – Но видите, что у него в руках?

– Бомба…

– Вот именно, – сказал Бестужев. – Так что не вздумайте. Если он упадет, может…

– Сам знаю. Навидался бомб и бомбистов…

– Стойте и не вмешивайтесь, – сказал Бестужев властно.

Словно некая неведомая сила подхватила его под локти и управляла движениями тела. Не пригибаясь, в полный рост, не особенно и быстро он прошел к двери рубки, распахнул ее и сделал внутрь несколько осторожных шагов, стараясь, чтобы все его движения были медленными, плавными, не всполошили человека с бомбой. Потом остановился. Моряки взирали на него с угрюмой безнадежностью. Профессор же сначала кинул яростный взгляд, но тут же на его лице расцвела самая благожелательная улыбка.

– Михал, мальчик мой, вас само небо послало! – воскликнул он радостно. – Я надеюсь, вдвоем мы сумеем растолковать этим недалеким господам всю опасность, от которой я хочу их избавить…

Бестужев присматривался. Как он ни старался, не мог усмотреть в лице баварского профессора каких бы то ни было классических признаков сумасшествия: тот выглядел самым обычным человеком, разве что чуточку взволнованным и растрепанным. Предмет у него в руках более всего походил на круглую коробку из-под дамской шляпы.

– Позвольте представить, господа, – сказал профессор. – Господин Иванов из России, он тоже обладает способностями проникать сознанием в тонкие миры. Он меня поддержит, я надеюсь. Повторяю еще раз: египетская мумия в трюме грозит кораблю гибелью в самое ближайшее время. Нужно немедленно извлечь ее оттуда и выбросить в море.

– Как у вас все просто, сэр… – пробурчал капитан. – Я точно не помню, где там у нас мумия, но речь идет безусловно о грузе, пребывающем на борту законным образом, оформленном, должными коносаментами. Выбрасывать такой груз ни с того ни с сего – это, знаете ли, против всяких правил. Мы за него отвечаем, как за любой другой.

Пользуясь тем, что профессор на какое-то время оказался к нему спиной, Бестужев сделал отчаянную гримасу капитану, прижимая палец к губам. В таких случаях никак нельзя противоречить, призывать к здравому рассудку, подыгрывать, следует взвешивать каждое слово…

Неизвестно, дошел ли до капитана тайный смысл его мимических ухищрений, но капитан примолк. Он покрутил головой с непонятным выражением лица, спросил кротко:

– Сэр, может быть, вы позволите рулевому вернуться к штурвалу? Корабль движется неуправляемым, нас уводит с курса…

– Что за ерунда у вас в голове! – рявкнул профессор. – При чем тут курс, если корабль обречен? Понимаете вы это, болван? Эманации древнего зла, заключенные в мумии…

Он произнес длиннейшую фразу, нашпигованную оккультной терминологией самого высокого пошиба. Ручаться можно, что для моряков эта проповедь так и осталась китайской грамотой, да и Бестужев, пусть и начавший постигать азы теософии, не понял ни словечка.

Капитан сказал крайне вежливо, прямо-таки источавшим елей голосом:

– Сэр, может быть, вы положите эту штуковину, мы все сядем и попытаемся разобраться спокойно в тех опасностях, о которых вы говорите? Обсудим все…

Профессор саркастически расхохотался в лучших традициях мелодрамы:

– Нет уж, благодарю вас! Я не мальчик, у меня седина на голове, и жизнь я повидал, как и людей… Стоит вас подпустить, вы тут же наброситесь, отберете у меня бомбу, и все пойдет прахом. Поймите вы, английский болван, я забочусь о тех тысячах безвинных людей на борту, что обречены на смерть в самой скором времени! Довольно болтать! Позовите сюда этого… не знаю, как он у вас зовется… того, что распоряжается грузами. Пусть ящик с мумией принесут сюда, чтобы я убедился, что вы меня не обманываете. Иначе…

Он сделал многозначительное движение тем, что держал в руках, потом снова прижал его к груди обеими руками, так сильно, что коробка даже чуточку смялась.

– Ну, зовите, зовите… этого, по грузам! – прикрикнул профессор. – Видит бог, если у меня не будет другого выбора, я взорвусь к чертовой матери и всех вас прихвачу с собой… – Он запрокинул голову, прикрыл глаза. – Боже мой, какова интенсивность эманации, зло едва ли не высвободилось… Вы ощущаете, Михал?

– Да, конечно, профессор, – торопливо подтвердил Бестужев, делая крохотный шажок в сторону профессора и с радостью убедившись, что это не встретило протеста. – Вибрации сгустились невероятно… – еще шажок. – Здесь, в безлюдных морских просторах, это чувствуется особенно остро…

Мысль работала с лихорадочной быстротой. Он прекрасно успел рассмотреть картонку в руках профессора – нигде не видно фитиля, который можно поджечь, шнурка, дернув за который можно вызвать взрыв. Террористический снаряд – вещь давно и хорошо знакомая, не так уж много вариантов приведения его в действие существует. Там, конечно, может оказаться химический взрыватель, стеклянная трубочка, которая при сильном ударе об пол лопнет и прольет свое содержимое, а уж оно заставит сдетонировать начинку… Но профессор вовсе не выказывает намерений шарахнуть бомбу себе под ноги, наоборот, держит ее так, как скряга вцепился бы в мешок с золотом. Чтобы бросить свою адскую машину с достаточной для удара силой, ему придется переменить хватку, взять по-другому, а на это уйдут секунды, уж парочка точно… Если там вообще есть бомба…

Он, конечно, мог и ошибаться – и в случае его ошибки всё здесь, в том числе и его самого моментально разметает на мелкие кусочки, так, что и хоронить будет нечего. Однако кое-какой опыт придает уверенности…

– Господа! – звучно возгласил Бестужев, невозбранно делая еще один шаг в сторону профессора. – Я прекрасно понимаю, что мы мало соприкасались с помянутым господином профессором тонким миром… Если соприкасались вообще… – он придвигался все ближе и ближе. – Но это еще не дает вам права держаться столь скептически. Позвольте объяснить вам некоторые фундаментальные понятия, хотя бы кратко…

Есть!!! Он ударил коротко и жестоко, профессор, взвыв от неожиданной боли, согнулся пополам, разжал руки – но картонная круглая коробка уже была в руках у Бестужева, и тот, держа ее на вытянутых руках, отскочил к застекленной наполовину фронтальной стене рубки, ухитрившись при этом не ушибиться спиной о ближайшее загадочное устройство. Медленно опустился на коленки, с величайшим тщанием, словно вазу из тончайшего стекла, ставя шляпную картонку на отдраенные едва ли не до блеска тиковые доски пола. Видел краем глаза, как моряки кинулись к не пришедшему еще в себя профессору, повисли на нем всей оравой, словно лайки на медведе, – но, не обращая на это внимания, затаив дыхание, обеими руками решительно поднял круглую картонную крышку, малость смятую.