Кэролайн Роу - Средство против шарлатана

— А Понс Мане знает, кто его мучитель?

— Мне пришлось отказаться от этого удовольствия. Он еще не слышал мой милый голос, а когда он очнется, — если я решу оставить его в живых после этой подлой шутки, что он со мной сыграл, — то окажется в такой беде, что у него не будет времени подумать, кто на него напал. Я удивился, как он посмел попытаться обмануть меня.

Зейнаб швырнули на пол, как надоевшую ношу, и теперь она лежала головой к двери спальни Мариеты. Близость одного из ее врагов вынуждала девочку хранить молчание, пока ей в голову не пришло, что если бы Мариета была в комнате, то давно бы уже вышла узнать, что происходит. Зейнаб неловко пошевелилась. Ее руки были связаны за спиной, в рот засунут кляп. Она была завернута в плащ с капюшоном, который был на Лупе, когда он пришел за ней, и чувствовала себя совершенно беспомощной.

Однако Зейнаб могла двигаться. Лупу было незачем связывать ей ноги, поскольку ей пришлось идти с ним по улицам. Итак, не все еще потеряно. Она вытянула назад руки насколько позволяла веревка и схватилась за платье, затем, извиваясь и корчась, освободилась от тяжелого одеяния Ревекки, постоянно думая о том, что любое резкое движение может привлечь внимание ее похитителя. Затем резко подалась вперед и встала. Зейнаб осторожно подошла к двери Мариеты, подцепила задвижку связанными руками и подняла ее. Дверь открылась внутрь, и девочка вошла в комнату.

Тихо прикрыв за собой дверь, Зейнаб прошла в комнату, чтобы лечь на пол и попытаться перевести руки из-за спины вперед. Она старалась не касаться стен и мебели, и сразу же задела ногой что-то мягкое. Зейнаб попыталась рассмотреть, но окна были закрыты ставнями, на дворе стояла ночь, и в комнате было темно. Предмет был довольно крупный и показался Зейнаб похожим на большой свернутый ковер. Она опустилась на колени и снова натолкнулась на него. Зейнаб попятилась назад, чтобы освободить себе побольше места, и продела руки под своими узкими бедрами. Затем перекатилась и, извиваясь подобно змее, высвободила руки.

Зубами она потянула узлы веревки, стягивавшей ее руки, и наконец освободилась. Оставалось только вытащить кляп изо рта и перевести дыхание. Зейнаб знала комнату Мариеты как свою собственную, потому что часто убирала ее, растапливала очаг и зажигала свечи. Девушка решила, что поднять ставни будет нелегким делом. Лучше зажечь свечу, чем поднимать шум. Кремень, огниво и свечи лежали на полке у двери, их не составило труда найти.

Когда Зейнаб зажгла свечу, то в ее свете она увидела тело своей бывшей хозяйки.

Ночь святого Нарцисса — время посещения соседей и друзей, и Николай и Ревекка не были исключением. Когда Карлес заснул, утомленный волнениями дня, а Зейнаб устроилась в теплой кухне со служанкой, они отправились в гости, предварительно сократив количество визитов. Последний был в дом кузена Николая Пау и его жены, жизнерадостных, гостеприимных людей, которые были не только поручителями Ревекки во время ее крещения, но и крестными маленького Карлеса. Они приготовили для своих многочисленных друзей изысканный ужин с превосходными винами и блюдами из ветчины и колбас, холодного мяса, оливок, сыров и фруктов, А также большие глиняные горшки с тушеным и томленым мясом. В каждом очаге ярко горел огонь, пламя восковых свечей рассеивало тьму, и вскоре гости окончательно развеселились. Но несмотря на приятный вечер, Ревекка оставалась грустной. Воспоминание об окровавленной спине Зейнаб, ее опухшем лице в синяках мешало ей веселиться. Как можно праздновать, когда в мире творится такое? Даже ее отец, несмотря на все свое участие, сказал, что это событие давно в прошлом и о нем пора забыть. Ревекка с недоумением разглядывала смеющиеся лица гостей.

Николай поднял тост в честь хозяев, заметил выражение лица жены и поставил чашу на стол. Только дома Ревекка сможет наконец успокоиться. Посидев еще немного из вежливости, они распростились с хозяевами, взяли плащи, зажгли фонарь и отправились домой.

В прихожей их уже ждала дрожащая служанка: она встретила хозяев потоком слез, бессвязной и торопливой речью и кошельком с пятью су.

— Пришел человек и забрал ее? — переспросила Ревекка.

Служанка яростно замотала головой.

— Двое мужчин, — наконец выдохнула она.

— Двое мужчин пришли и забрали ее?

Служанка кивнула и в отчаянии опустила голову.

— И ты позволила ее забрать, потому что они дали тебе пять су? — спросила Ревекка.

Ее взгляд не предвещал ничего хорошего служанке, которая уже давно жила в доме Николая Маллоля.

— Нет, госпожа. Но один из них сказал, что он стражник, и это правда. Я его знаю. Другой просто открыл дверь и забрал ее. Она вышла из кухни помочь, а он ее увел. Он бросил мне кошелек и исчез. Все случилось так быстро…

— Слишком быстро, чтобы позвать на помощь? Слишком быстро, чтобы вызвать нас?

— Успокойся, Ревекка. — Муж мягко положил руку ей на плечо. — Она испугалась. И если это был действительно стражник, то что она могла поделать? — Он покачал головой. — Не знаю, как этому человеку удалось уговорить, его помочь, но, скорее всего, служанка говорит правду. Я могу этому поверить.

— А я нет.

— Я много раз слышал подобное в суде. Стражника обманули. Они не очень-то умны. А теперь нам надо ее вернуть, — добавил Николай, словно это был сущий пустяк.

— Ах, Николай, как же мы ее вернем? Что скажет папа? Она либо мертва, либо уже на полпути в Барселону.

— Любовь моя, подумай немножко. Зачем кому-то убивать ценную рабыню? И я позову на помощь прежде, чем она успеет далеко уйти.

— Где она может быть? — с горечью спросила жена.

— Где? — Николай на мгновение задумался. — Сначала поговорю со стражником и узнаю, что ему известно об этом человеке.

Робкий стук в ворота дома Исаака был еле слышен. Рахиль отложила книгу, прислушалась и решила, что это какое-то животное или ветка, царапающая по стене. Она вздохнула, закрыла тяжелый том и поставила на полку. Рахиль долго его изучала: разбирать почерк было трудно, ей ничего не удалось найти, и у нее разболелась голова.

Затем резко и требовательно зазвонил колокольчик. Рахиль выглянула из кабинета отца, не заметила в каморке Ибрахима никаких признаков жизни и, взяв из канделябра свечу, быстро пошла через двор к воротам.

За воротами, дрожа от холода, с заплаканным лицом стояла Зейнаб.

— Простите меня, госпожа Рахиль, — пробормотала девочка, стуча зубами. — Вашей сестры с мужем нет дома, а Луп пришел и силой увел меня, а стражник не давал показать бумагу. Я вылезла в окно, не знала, куда пойти, и пришла сюда.

Пока она говорила, Юдифь, услышав шум во дворе, вышла из гостиной и перегнулась через балюстраду.

Зейнаб сжала руками решетку.

— Госпожа, они убили Мариету и схватили Юсуфа. — Она разразилась рыданиями.

— Кто там, Рахиль? — крикнула мать. Она поспешила вниз по лестнице с лампой в руке, подол платья шелестел по ступеням.

— А папа? — спросила Рахиль, отпирая ворота. — Он был с Юсуфом? Где папа? — Она сердито отбросила свечу: пламя вспыхнуло и погасло. Ворот отворились. — Заходи быстрее.

Юдифь уже бежала по двору.

— Что ты говорила о моем муже, девочка? — спросила она.

— Ее зовут Зейнаб, мама, — сказала Рахиль.

Мать подняла фонарь и посветила в лицо девочке.

— Садись к огню, — произнесла она, качая головой. — И расскажи нам, что случилось.

Зейнаб начала рассказывать. Когда она наконец закончила, Юдифь несколько минут задумчиво молчала.

— Мы пойдем к епископу, — сказала она.

— Я тоже пойду, мама, — перебила Рахиль.

— Ни за что. Мы пойдем вместе, но не одни. — Она поспешила к дверям. — Ибрахим! — властно позвала она.

В ответ с кухни раздалось еле слышное бормотание.

— Иди к господину Эфраиму. Спроси господина Даниила, не сможет ли он нам помочь. И поживее! Нельзя терять времени.

— Даниил, мама?

— Почему бы и нет? Ибрахим должен остаться дома и следить за воротами. Даниил будет рад помочь. А теперь позови Наоми. Пока нас не будет дома, она присмотрит за несчастным ребенком.

— Луп, — упрямо повторил господин Гиллем, — нам надо уходить. Немедленно собери вещи.

— Я не Луп, — ответил слуга. — Лупа, который пресмыкается перед своим господином, больше нет. Это жалкое слепое существо знает, кто я. Ферран, купец, солдат, торговец. Если бы не неудача…

— Вас сгубила не неудача, господин Ферран, — сказал Исаак. — А жадность, вероломство и себялюбие.

— Ты лжешь, еврей, — устало возразил Луп. — Если бы мы победили на Майорке, если бы нас не предали, у меня были бы огромные поместья, богатство и власть, намного превосходящие ваши, господин Исаак. Или моего жалкого брата.