Джулио Леони - Искушение Данте

Поднималось солнце. Тени бежали с болот. Пришпоривая хрипящего взмыленного коня, Данте поднялся на последнюю песчаную дюну и увидел простиравшийся в обе стороны пляж и Тирренское море, покрытое барашками волн. На морских просторах бушевал летний шторм, но на сушу долетали лишь его отдельные горячие и влажные порывы.

Поэт внимательно осмотрел пляж, заметил на юге незамысловатый деревянный причал, защищенный от морских волн лишь небольшой излучиной берега. Рядом с ним виделось несколько рыбацких хижин, но Данте смотрел во все глаза не на них, а на черную галеру, поднявшую парус в ста локтях от берега и пытавшуюся выйти в море. На галере не было ни флага, ни каких-либо других опознавательных знаков. Она опасно наклонилась на борт, и поэт безошибочно понял, что она оказалась в опасности. Пришпорив измученного коня, Данте направил его в сторону галеры. Почувствовав боками шпоры, конь жалобно заржал.

Галера была совсем рядом, но Данте боялся, что ветер в любой момент может отнести ее от берега. Однако у ее экипажа что-то не ладилось.

Соскочив с коня у причала, поэт побежал по скрипящим доскам к галере, которой пока не удалось продвинуться в сторону моря хотя бы на локоть. Совсем наоборот, ветер, кажется, гнал ее все ближе и ближе к берегу.

В слабом свете зари еще хорошо был виден огонь кормового фонаря галеры, то опускавшийся к темному морю, то взлетавший в небо, когда корабль поднимала очередная волна. Внезапно на корабле вспыхнул другой свет. Гораздо более яркий, словно зажглись сотни фонарей. Потом свет залил весь корпус галеры, и Данте вспомнил рассказы пизанских моряков о кораблях-призраках, освещавших своим сиянием просторы открытого моря. Раньше поэт всегда считал это россказнями пьяных матросов, но сейчас у него перед глазами предстало именно такое зрелище: галера стала огненной. Данте отчетливо видел ее снасти и парус, освещенные так, словно Солнце сразу пролило на них весь свой свет.

Потом в небо взлетели языки пламени. Данте показалось, что он видит в этом ослепительном сиянии несколько человеческих фигур, исполняющих на палубе галеры какой-то странный танец, словно ублажая своими телодвижениями древних богов огня.

Окутанная пламенем галера потеряла управление, и ее начало сильно качать. Ее полыхающий парус освещал черное небо как погребальный костер.

В этот момент Данте вспомнил, что много лет назад видел такую же вспышку. Тогда он изучал алхимию, чтобы стать членом гильдии врачей и аптекарей.

Таким ярким пламенем и так жарко горит только одно вещество…

Окаменев от ужаса, поэт не мог оторвать глаз от выгоревшего за несколько секунд корабля, который уже начал тонуть. Вскоре над водой остались лишь обломки мачт и высокая обуглившаяся корма.

Фосфор!

Данте мог объяснить представшее перед его глазами жуткое зрелище только вмешательством самого Дьявола или возгоранием фосфора. Судя по всему, в трюме галеры был груз фосфора, который случайно загорелся. Или его подожгли…

У поэта подступил комок к горлу, и он упал на колени на доски причала, смоченные первыми каплями дождя. На охваченной пламенем палубе он видел Антилию. Ему даже показалось, что она повернулась и махнула ему рукой. Наверное, она корчилась в агонии, но Данте хотел думать, что она ласково попрощалась с ним навсегда.

Он представил себе, как тает в пламени лицо Антилии, как вспыхивают ее волосы…

Отчего говорят, что смерть — черна? Ведь она шествует, облаченная в пурпур и яркое пламя!

Данте увидел еще одного человека, объятого пламенем, тот приблизился к Антилии и нежно ее обнял, словно желая защитить. Вскоре от них двоих остались только два танцующих на ветру ярких языка пламени.

Галера полностью ушла под воду. В тусклом свете штормового рассвета виднелась только торчащая из волн обуглившаяся верхушка мачты — надгробный знак над подводной могилой.

Лишь в этот момент Данте заметил двух всадников возле ближайшей из рыбацких хижин. На всадниках были просторные дорожные одежды, лица скрывались под капюшонами. Наверняка они тоже стали свидетелями разыгравшейся драмы. Внезапно поэт догадался, что это двое строителей с севера, проникших во Флоренцию под чужими именами, и побежал к ним по причалу. Но когда он спрыгнул на землю, они уже во весь опор мчались прочь. Один из них обернулся, и Данте успел заметить блеск его голубых глаз и пряди светлых волос, выбившиеся из-под капюшона.

Поэт хотел было поскакать за ними вдогонку, но его конь выбился из сил.

Данте взглянул на запад. Перед его глазами простирался темный горизонт, отделявший черное море от серого неба.

Неужели где-то там действительно лежит пятая часть суши с ее золотом и сокровищами?! Неужели где-то над неведомыми морями действительно возвышается огромный утес, о котором говорил Веньеро? Огромный и страшный, как великан, преграждающий путь кораблям…

Утес, возвышающийся среди бушующих волн на другой стороне земного шара… Что за люди там живут?..

Перед глазами Данте всплыло лицо Антилии.

Может, такими были прародители человечества?

С этими мыслями поэт погладил спрятанное под одеждой ожерелье из зеленых камней, повернулся и зашагал навстречу бессмертию.

Современный Акко, Израиль.

Госпитальеры — именуемые также иоаннитами, члены духовно-рыцарского ордена, основанного в Палестине крестоносцами в начале XII века.

Апсида — (от греческого hapsidos — свод), выступ здания, полукруглый, граненый или прямоугольный в плане, перекрытый полукуполом или сомкнутым полусводом.

Неф — архитектурная продолговатая часть соборов и церквей, имеющая форму креста, простирающаяся от главного входа до хоров и покрытая сводами.

Гибеллины — политическое направление в Италии II–XV вв.

Баптистерия — (от греческого baptisterion — купель), крещальня, помещение для крещения; в странах Западной Европы Баптистерий — часто отдельно стоящее сооружение, круглое или восьмигранное в плане, завершенное куполом.

Трансепт — поперечный неф в крестообразных в плане храмах.

«О Дамиетта, волею несчастливой судьбы на твою долю выпали страшные испытания, когда обманутые коварным советом воины пошли в бой».

«Любовь так много говорит моему разуму…»

Каллимах (Kallimachos) — греческий поэт, критик и полигистор, около 310–235 гг. александрийской эпохи, «царь элегии», служивший образцом Овидию, Проперцию, Катуллу, Вергилию. Более 800 сочинений в стихах и прозе, родоначальник эротической поэзии.