Далия Трускиновская - Рецепт на тот свет

Маликульмульк усмехнулся — он представлял себе, как князь назовет аптекарей, очень даже хорошо представлял. Сам он этих слов не любил, но для такого случая придется выслушать…

— Вы можете при необходимости предъявить рецепт и купчую на него? — спросил он.

— Когда его сиятельству угодно. Бумаги лежат наготове. И коли его сиятельство соблаговолит… Савелий! Принес?

— Принес, — откликнулся из сеней поразительной густоты бас, и в столовую вошел лелюхинский приказчик с корзинкой.

— Вот сюда мы уложили для их сиятельств четыре бутылочки на пробу, соломкой переложили, как полагается, полотенчиком укутали, — сказал Егорий Семенович.

— Да помилуйте, его сиятельство уж пробовал рижский бальзам!

— Пробовал, да не тот. Ему в аптеках покупали. А настоящим бальзамом мы в Риге и даже Лифляндии не имеем права торговать, весь наш товар на сторону уходит — за море и в столицу. И его сиятельство, поди, даже не знает, что мы, как сказано в указе покойного императора Павла Петровича, делаем бальзам двух видов — «рижский» и «кунцевский»…

— Но рецепт-то у вас куплен один!

— «Кунцевский» мы точно делаем по старому рецепту, который мой батюшка приобрел. А в «рижский» еще кое-чего добавляем, и он лучше расходится. Берите, берите, их сиятельствам понравится! Надо же знать, какова разница меж тем варевом, что продают аптекари, и нашим бальзамчиком.

— Благодарствую, — с тем Маликульмульк принял корзинку. — А известно ли вам, как вышло, что бальзам Кунце попал к покойной государыне?

— А чего ж ему не попасть? Средство отменное, оно у многих рижан дома имелось, и у ратсманов тоже, как простынут — так им отпиваются. Неудивительно, что его государыне рекомендовали.

— А вам ведь это было весьма кстати?

— Батюшка говаривал: трудись, не жалуйся, Богу молись, а Божья помощь — она вдруг придет. Вот и пришла.

И тут Маликульмульк вспомнил про Анну Дивову.

— Послушайте, Егорий Семеныч, есть еще одно дело. К обозу где-то у Вендена прибилась женщина. Ее привезли в Ригу, и здесь она пропала. Я сам видел ее на постоялом дворе. А эта женщина… ее сиятельство княгиня Голицына принимает в ней участие… то есть ее сиятельству нужно видеть эту женщину… и когда она еще не покинула Клюверсхольма…

— Вы хотите, чтобы мои молодцы доставили ее в замок?

— Нет! — воскликнул Маликульмульк. — Этого как раз не надо! Мне только нужно знать, где она прячется… чтобы донести ее сиятельству…

— Мне сказывали, будто подобрали бродяжку. Потому лишь подобрали, что говорила по-русски. Диво, что она не замерзла по дороге, время не для увеселительных прогулок, и все богомольцы тоже смирненько сидят по своим углам, в дорогу не пускаются, — заметил купец. И уставился на Маликульмулька, ожидая каких-то объяснений. Но тот молчал — не рассказывать же всю печальную историю семейства Дивовых…

Видя, что начальник генерал-губернаторский канцелярии многозначительно молчит, Лелюхин свернул на другую тему — заговорил о Троицком храме. Храм был открыт с весны по осень, когда в большом количестве приходят струги и струговщики, сплошь православные, нуждаются в окормлении. Зимой же он закрыт, а напрасно — хотя до Московского форштадта и Благовещенского храма напрямик, через реку, чуть больше версты, но версту эту хорошо одолевать зимой, в морозец, или летом на лодке, а в ледостав и ледоход православные на Клюверсхольме лишены богослужений, и даже случается, что на Пасху не могут попасть в церковь, если по каким-то причинам застряли на острове. Так нельзя ли рассказать про эту беду его сиятельству.

Маликульмульк согласился — и можно, и нужно.

Отправили его в замок по-царски — на прекрасных санях, с бубенчиками под дугой, укутали медвежьей полстью, хотя ехать было — всего с версту.

По дороге он сравнивал обе истории и даже ругнул себя — ведь прямо сказал герр Струве, что аптекари готовят свой рижский бальзам, так чего бы сразу не спросить: а по какому рецепту? Пришлось признаться — старик оказался с хитринкой и заморочил канцелярскому начальнику голову.

Корзинка стояла на коленях у Маликульмулька, укрытая полстью, и он уже воображал, как будет сравнивать все три бальзама. В Рижском замке наверняка была хотя бы одна бутылка аптекарского — вот и будет их сиятельствам развлечение после ужина.

Варвара Васильевна даже рассмеялась, увидев, как Косолапый Жанно вносит в гостиную корзину, укрытую холщовым полотенцем.

— Да тебе, Иван Андреич, никак взятку всучили! — воскликнула она. — Вот уж и на тебя здешние нравы влияние оказывают!

— Давай-ка, братец, сюда свою добычу! — потребовал князь. И на свет явились четыре глиняные бутылки с наклейками.

— Маловато взял! Твое словцо в моем кабинете дороже стоит! — веселился Сергей Федорович. — Этот Лелюхин по пятнадцать тысяч бутылок в год в Россию и за море отправляет — а тут, вишь, пожадничал! А мог ведь и деньгами дать!

Наконец удалось объяснить, что это за бутылки и зачем понадобились.

Аптекарский бальзам нашелся у Аграфены Петровны, только почтенная дама повинилась — она перелила его в другую бутылку, потому что купила его вскладчину с Натальей Борисовной. Та свою часть давно выпила с чаем, леча простуду, а бутылку выбросила.

Княгиня велела принести из буфетной рюмки, из кабинета — корзинку с цветной шерстью, которой вышивала подушки, и пометила рюмки цветными ниточками: красными — для аптекарского бальзама, синими — для «кунцевского», и желтыми — для «рижского».

— Ну, начнем, благословясь! Наливайте, князь! — велела она супругу.

У стола собрались все домочадцы — дети, придворные дамы, Тараторка, доктор Христиан Антонович, аббат Дюкло, поодаль стоял дворецкий Егор Анисимович. Все замерли, когда Голицын с мрачной торжественностью взялся за первую бутылку. Но горлышко оказалось залито сургучом, пришлось сбивать его тяжелой рукояткой ножа, затребованного с поварни, и много было веселой возни, прежде чем все рюмки наполнились — по четыре каждого сорта.

Первой дегустировала княгиня. Она отпила из всех трех своих рюмок, потом вернулась к синей ниточке, потом — к красной.

— Ну-ка, пробуй ты, мой друг, — сказала она мужу несколько озадаченно. — Я потом скажу.

Князь проделал те же манипуляции — и в той же последовательности.

— Кажись, ты права, душенька, но давай-ка для надежности угостим Христиана Антоновича, он врач и в снадобьях разбирается, — и князь по-немецки объяснил доктору его задачу.

Христиан Антонович попробовал бальзамы.

— Честь имею доложить, что тут не три напитка, а лишь два, — сказал он по-немецки. — В рюмках с красным и синим знаком содержимое одинаково.

— Верно! — воскликнула княгиня. — Я думала — мерещится! Так быть не должно, я же знаю, что этот бальзам — аптекарский, а тот — лелюхинский! Им надлежит быть разными! А они, вишь, одинаковы — я и растерялась!

— Они точно одинаковы, — подтвердил князь. — Ну-ка, братец, твоя очередь!

Маликульмульк отпил из трех рюмок. Аптекарский и «кунцевский» бальзамы словно наливали из одной бочки, «рижский» немного отличался и был приятнее их обоих.

— Они сделаны по одному рецепту, — сказал Маликульмульк. — Кто ж тут кому врет?..

— А что за вранье? — спросил князь, и Маликульмульк рассказал трогательную историю о том, как бедный Абрам Кунце пытался предложить свой рецепт рижским аптекарям, как вступил в союз с Лелюхиным и как в конце концов продал ему свое сокровище, чтобы уехать домой зажиточным человеком.

— Врут тут, братец, исключительно тебе, — объявил князь. — Аптекарь твой врет, чтобы утопить Лелюхина, Лелюхин врет, чтобы показать себя единственным законным владельцем рецепта, а уж Абрам Кунце — тот и вовсе враль записной. Могу биться об заклад, что он перед отъездом продал рецепт еще и кому-то из аптекарей, а то и всем им сразу!

— Так как же докопаться до правды? — спросил озадаченный Маликульмульк.

Князь подозвал Аграфену Петровну с Натальей Борисовной и спросил, как к ним попал подозрительный бальзам. И тут началась путаница. Дамы плохо знали город и объяснить, где приобрели бутылку, не сумели. Над каждой аптекой было соответствующее изображение — или слон, или красавец-лев с кудрявой гривой, или плывущий лебедь, так ведь дамы смотрели только себе под ноги, боясь поскользнуться, и заблудились наконец, и остановили ормана, который очень быстро доставил их к Рижскому замку.

Голицын, выслушав оправдания, только рукой махнул — и они отступили, переругиваясь почти беззвучно.

— Прежде всего — поезжай-ка, братец, завтра по аптекам и в каждой возьми по бутылке бальзама. Будем сравнивать! — распорядился князь. — Ведь если эти вруны сами, как они утверждают, готовят бальзам Кунце, то между их произведениями может явиться какая-то разница. Скажем, один разводит водой чуть больше, чем прочие, у другого цвет иной…