Оливер Пётч - Дочь палача и театр смерти

– Вы серьезно? – Барбара взглянула на него с радостью.

– А почему нет? – Рансмайер улыбнулся, но глаза его сверкнули холодным блеском. – Но, как говорится, рука руку моет. – Он резко остановился. – Что скажешь? Я позабочусь о маленьком Петере, а ты… – Он провел рукой по ее волосам. – Ты малость позаботишься обо мне. Разумеется, все останется между нами.

– Что… что вы имеете в виду? – спросила Барбара, хотя прекрасно понимала, что именно Рансмайер имел в виду.

– Можно начать с того, что ты позволишь мне заглянуть под свой чудесный корсет.

Рансмайер неожиданно оттеснил Барбару в узкий проулок, и рука его скользнула от волос к ее грудям. Ей стало дурно от запаха перегара. Доктор явно был пьян.

– Эй, пустите меня! – крикнула девушка и попыталась стряхнуть его руку. – За кого вы меня держите? За шлюху?

Однако Рансмайер так крепко схватил ее за грудь, что Барбара вздрогнула от боли. Она инстинктивно врезала ему коленом между ног. Доктор громко вскрикнул и отшатнулся от нее.

– Ах ты, дрянь! – просипел он. От его учтивого до сих пор голоса не осталось и следа; теперь Рансмайер походил на простого портового драчуна. – Предлагаешь ей помощь, а в ответ что!.. Ну, погоди, девка!

Он схватил ее за волосы, и Барбара громко закричала. Она царапалась и отбивалась, как кошка, но Рансмайер оказался сильнее. Он прижал ее к стене и задрал ей юбку.

– Так, – прошептал доктор, расстегивая штаны, – а теперь сделаешь все, как я…

– Чтоб тебя черти сожрали, убери лапы от моей дочери, пока я их тебе не поотрубал, засранец ученый!

Рансмайер испуганно замер и посмотрел в конец переулка, где пролегла гротескная тень. Человек, который ее отбрасывал, был ненамного меньше. В руке он держал пивную кружку, по которой угрожающе хлопнул ладонью. Рядом с ним стоял маленький мальчик, в котором Барбара узнала Пауля.

– Отец! – облегченно воскликнула Барбара. Увидев его теперь, она страшно обрадовалась. – Небеса послали тебя ко мне!

– Кое-кому эти небеса сейчас на голову рухнут…

Палач слегка покачивался. Но кружка в его руке и решительный шаг не оставляли сомнений в том, что он намеревался очистить этот переулок от всевозможной падали.

Едва заслышав крик, Куизль понял, что его младшая дочь в опасности.

Палач как раз вышел из трактира «Под солнцем», где провел последнюю пару часов. Вообще-то Куизль отправился в город лишь затем, чтобы избежать ссоры с Барбарой и раздобыть свежего пива. Но потом решил выпить эту кружку прямо там. Конечно, одной кружкой дело не ограничилось, в итоге их набралось шесть или семь – Якоб точно не помнил. Но если ты ростом свыше шести футов и весишь соответственно, в этом есть свои преимущества. По крайней мере, можно вместить в себя куда больше пива, чем в силах эти бестолковые ремесленники и тощие торгаши, которые отмечали «Под солнцем» конец трудового дня и боязливо поглядывали на местного палача. Хотя в свои почти шестьдесят Куизль чувствовал себя уже не таким бодрым, как прежде.

Якоб уже несколько часов сидел над кружкой и размышлял, пока не появился Пауль. Как обычно, Магдалена отправила младшего сына за дедом. Под его нескончаемое нытье вкус пива становился прямо-таки отвратным! Однако горстью сладостей и новым выструганным ножом Якобу удалось немного отсрочить возвращение.

Услышав крик, палач мгновенно сорвался с места. Пауль помчался следом – для него эта ночная прогулка и так была большим приключением. В отличие от старшего брата, он обожал потасовки в любом их проявлении. Теперь мальчик с воодушевлением наблюдал, как дед пыхтит и с занесенной кружкой надвигается на Барбару и ее ухажера.

– Дедушка, что это дядя делает с тетей Барбарой? – спросил Пауль, восторженно глядя на Мельхиора Рансмайера, который с приспущенными штанами стоял перед вырывающейся Барбарой.

– Лучше посмотри, что дедушка сделает сейчас с этим дядей! – прорычал Якоб и двинулся на доктора.

– Даже не смей ко мне прикасаться, – прошипел Рансмайер, торопливо подтягивая штаны; в его визгливом голосе слышался неприкрытый страх. – Я благородный житель этого города и…

– К черту, для меня ты ничем не лучше какого-нибудь выродка, – оборвал его Куизль. – Кто тронет мою дочь, тому я все пальцы переломаю. Причем неоднократно. Я палач и знаю в этом толк.

– Да, дедушка! – крикнул Пауль. – Покажи ему!

Якоб подступил ближе.

– Это… это не то, что ты подумал, – попытался выкрутиться Рансмайер и показал на Барбару: – Она… она строила мне глазки, крутила задом… Ты же знаешь этих юных девиц. Я лишь хотел поцеловать ее, только и всего.

– И спустили для этого штаны? – насмешливым голосом вмешалась Барбара. Она немного пришла в себя и, поправляя платье, злобно смотрела на Рансмайера. – Не смешите нас, доктор. Вы пьяны и не соображаете, что творите. Это единственное, что вас оправдывает.

– Видимо, недостаточно пьян. Иначе я бы никогда не польстился на безродную девку вроде тебя! – возразил Рансмайер, красный от злости; вероятно, гордость на мгновение пересилила страх. – Вот что бывает, если обращаться с вами как с равными, – продолжал он надменно, повернувшись к Куизлю. – Тебе бы следовало получше приглядывать за дочерью, палач. Это прожженная потаскуха, и своей дьявольской красотой…

Кружка врезалась Рансмайеру в висок. Доктор покачнулся и расширенными от ужаса глазами уставился на Куизля.

– Ты… ты… пожалеешь, – просипел он. – Вот погоди, в Совете…

Затем голос его резко сник. Рансмайер рухнул в покрывающие улицу нечистоты и уже не двигался. Забрызганный грязью плащ укрывал его, точно саван.

– Ха, ну и наподдал ему дед! – радостно взвизгнул Пауль и принялся скакать по переулку. – Дедушка сильнее всех!

– С ума сошел? – шикнула Барбара на отца, наклонилась к Рансмайеру и проверила его пульс. – Слава богу, он жив! – сказала она с облегчением и приладила парик, съехавший с головы доктора. Со лба у него тонкой струйкой стекала кровь. – Нам повезло, что ты ему череп не раскроил.

– Ха, а я-то надеялся, – проворчал Куизль. – Ну, это ученый мозгляк, башка у него крепкая. Да и что прикажешь мне делать? Подать ему руку после того, как он едва не изнасиловал тебя, а потом оскорбил?

– Затрещины было бы вполне достаточно, – возразила Барбара. – Ничего же не случилось.

– Ничего не случилось? – Куизль уставился на дочь налитыми кровью глазами; злость рвалась из него, как лава из вулкана. – Ничего не случилось? – взревел он. – Этот ублюдок назвал тебя прожженной потаскухой и безродной девкой. А ты говоришь, ничего не случилось! Я никому не позволю мешать наше имя с грязью, никому!

– Его и не нужно ни с чем мешать, оно и без того в грязи! – напустилась на него Барбара. – Я все-таки младшая дочь палача из Шонгау. Палача, который пьян, как целый полк шведских ландскнехтов. И только что навлек на нас кучу неприятностей!

Ее трясло; вероятно, она еще не совсем оправилась от страха.

– Посмотри на себя! – Барбара с отвращением показала на его слипшуюся от пива бороду. – И это продолжается уже больше года! Ты или молчишь, или напиваешься, а чаще и то и другое разом. Про нас мало что хорошего говорят, так всегда было, но раньше нас хотя бы уважали. Теперь же люди только и болтают, что о твоих попойках!

– Ты как позволяешь себе с отцом говорить? – взорвался Куизль, грозно занес руку и лишь в последний момент осознал, что до сих пор сжимает кружку.

– Ах, может, ты теперь и меня треснешь, как Рансмайера? – язвительно ответила Барбара. – Так ты привык решать проблемы? Пивной кружкой? Ты или пьешь из нее, или проламываешь ею черепа. – В глазах у нее вдруг заблестели слезы. – Как… как же мне все это надоело, – прошептала она. – Вы и понятия не имеете, как все мне опротивели.

Она всхлипнула и побежала в сторону ворот.

– Барбара! – крикнул Якоб ей вслед. – Барбара! Постой, ты не так меня поняла!

Но его дочь уже скрылась в темноте.

– Барбара! – снова прокричал палач.

– Тише вы! – раздался голос над головой.

Распахнулось окно, и на улицу выглянула беззубая женщина.

– Это опять ты, палач? – ругнулась она. – Иди проспись где-нибудь в другом месте. Здесь порядочные люди живут!

Ставни с грохотом захлопнулись, и наступила тишина, прерываемая лишь хриплым дыханием лежавшего без сознания доктора.

– Дедушка, почему тетя так рассердилась на тебя? – спросил потом Пауль тихим голосом.

– Потому что… потому что… – Куизль не знал, что ответить.

«Потому что она права», – подумал он.

Ссора с Барбарой до некоторой степени его отрезвила. В сущности, он так разозлился исключительно потому, что его дочь сказала правду.

Ты или молчишь, или напиваешься…

Он превратился в пьяницу. Это началось после смерти его любимой жены, Анны-Марии. Но действительно скверно стало в прошлом году, когда Якоб узнал, что его сын Георг решил остаться в Бамберге, подмастерьем у дяди. Несколько лет назад он покалечил в драке одного из горожан и за это был изгнан из города. Вообще-то срок изгнания составлял лишь два года, однако сын предпочел жизнь в Бамберге, более крупном и развитом городе – вдали от отца. Это решение едва не разбило Якобу сердце. С тех пор он топил заботы в алкоголе.