Лицо в кадре - Николай Сергеевич Оганесов

— А вот Арбузова это учла, — продолжал Логвинов, — переговорила с Левиным и, скорее всего, содрала с Обуховой лишнюю десятку. Левин, несмотря на запрет бывшей жены, встретился с Таней.

— А очки, шарф, фотографии, наконец? — спросил Соловьев.

— Конспирация, — ответил Сотниченко. — Фотография — деталь, добавившая таинственности. Тем более что снимок не из семейного альбома, его не знала дочь Обуховой. Таким образом обставленное посещение не так-то просто забыть, а этого и добивалась Обухова.

— Теперь ты понимаешь, почему Елена Евгеньевна настаивала на том, чтобы мы встретились с Таней? — спросил Скаргин.

Соловьев промолчал. Выражения его лица из-за темноты не было видно.

— Обухова, наверное, до сегодняшнего дня не знает, что у Тани был Левин, — воспользовался заминкой Сотниченко.

— Не наверное, а точно, — заметил Логвинов. — Иначе она была бы осторожней.

Сотниченко усмехнулся:

— В изобретальности ей не откажешь.

— Арбузова тоже не лыком шита, — сказал Логвинов. — Получила за пленку денежки, а два кадра оставила себе: вдруг представится возможность шантажировать Обухову или Левина.

В зале загорелся свет. Изображение на экране померкло. Демонстратор поднял шторы, выключил эпидиаскоп и вышел, прикрыв за собой дверь.

— Вот ты, — обратился Скаргин к Сотниченко, — попробуй смоделировать поведение Левина. Представь себя на его месте. Каковы твои действия, скажем, в настоящее время, после совершения второго по счету убийства?

Сотниченко одернул пиджак.

— Реальны два варианта. Первый: я постарался бы улизнуть из города.

— Каким образом? — попросил уточнить Логвинов.

— На самолете, поездом или автобусом.

Скаргин кивнул Логвинову.

— Аэропорты, вокзалы, все выезды из города, — доложил тот, — перекрыты с половины четвертого.

— Первый вариант отпадает еще по одной причине, — сказал Скаргин. — Я назову ее чуть позже. Так. Второй.

— Отсидеться в городе, ждать, пока представится случай вырваться.

— И третий выход — повеситься, — сострил Логвинов. — Фотографии Левина размножены и переданы по линиям.

— В твоих рассуждениях только одна ошибка, — сказал Скаргин. — Ты, как всегда, немного спешишь и забыл о том, что убита Арбузова.

— Ну и что?

— Она свидетель, — пояснил Логвинов.

— Убийство Арбузовой, — продолжал Скаргин, — тщательно продумано Левиным и Обуховой, и нам с вами следовало предвидеть это. Минус нам в нашей работе.

— Владимир Николаевич… — хотел было возразить Сотниченко, но Скаргин перебил его:

— Да, мы могли и должны были это предвидеть. Еще вчера у нас были все данные. Не зная имени убийцы, мы обязаны были подумать о том, что преступнику страшны два свидетеля: Нина Кузьминична и Обухова. Только они знали, кто убийца Пруса. Убери двух свидетелей — и ты неуязвим, так рассуждал преступник.

— Сообщников, — поправил Логвинов. — Не свидетелей, а сообщников.

— Да, сообщников, — согласился Скаргин. — Вот модель поведения преступника, которую я имел на вчерашний день. Ошибку допустил я — посчитал, что в опасности находится лишь Елена Евгеньевна. Арбузова больна и практически, как мне казалось, выбыла из игры. Но у страха глаза велики. Левин оказался гораздо осторожней и опасней, чем все мы могли предполагать… Елена Евгеньевна, покорная его воле, подавленная событиями седьмого января, помогла избавиться от Нины Кузьминичны. Она без особого труда узнала, где находится Арбузова, купила в аптеке яд, приготовила раствор. Остальное сделал Левин. Арбузова умерла, но осталась Обухова. Она знает еще больше, чем Нина Кузьминична, а после второго убийства стало смертельно опасным оставлять ее в живых… Со вчерашнего дня квартира Обуховой блокирована. Вы, Логвинов, подключайтесь к товарищам из уголовного розыска, а ты, Сотниченко, продолжай поиски фотографа. Сколько тебе осталось?

— Три фотоателье.

— Постарайся успеть до вечера. С таким преступником, как Левин, ни одной улики упускать нельзя…

Грибочки на детской площадке, оттаяв после недавних заморозков, блестят мокрыми крышами. Воздух насыщен теплом, светом заходящего солнца, запахом просыпающихся деревьев. Не хочется отходить от окна.

Только что звонила Оля. Сказала, что приедет прямо на вокзал к приходу поезда. Цветов ей достать не удалось, но она постарается — надо же порадовать маму. Она вешает трубку, а я смотрю на букет алых тюльпанов — такие же точно цветы я дарил жене, когда мы еще только начинали встречаться. Тогда тоже была весна…

Как ни приятно стоять у окна, я отхожу и сажусь за письменный стол. Надо подготовиться к завтрашнему докладу прокурору о результатах проверки и следствия по делу об убийстве Арбузовой. (С завтрашнего дня дела Арбузовой, как такового, не станет, появится дело по обвинению Левина Степана Андреевича в совершении преступлений, предусмотренных статьей сто второй Уголовного кодекса РСФСР).

Итак, запутанные ходы лабиринта остались позади. Он пройден не самым коротким путем, и каждый шаг не был рассчитан, с математической точностью, но результат налицо — предварительное следствие по делу об убийстве Евгения Адольфовича Пруса подлежит возобновлению.

Любое дело — это сгусток жизни, где все сконцентрировано до предела: жизненные установки участников событий диаметрально противоположны, интересы отдельных лиц несовместимы с общественными, рвутся родственные и семейные связи, противоречия достигают того накала, когда компромиссное решение уже невозможно. С этой точки зрения легких дел не бывает. В каждом — извечная борьба добра со злом, в ходе которой многие общеизвестные истины открываются заново.

У нас, в прокуратуре, говорят, что иметь дело с преступником-рецидивистом легче, чем с дилетантом. Кто знает?! В деле Пруса противник оказался дилетантом. Петляя, путая след, он пользовался сравнительно нехитрыми приемами. Вероятно, определенная примитивность его действий на первых порах сбила меня с толку, вызвала некоторую растерянность и переоценку способностей преступника. Зато в дальнейшем, следуя стереотипу, я недооценил его, не учел, что убийца, поверив в удачу и собственную безнаказанность, готов совершить новое преступление.

Я устраиваюсь поудобнее, вытягиваю ноги. Взгляд вязнет в ворохе бумаг, под которым лежит папка с делом Пруса.

Как же разворачивались события?

Елена Евгеньевна знала, что у отца две сберегательные книжки: одна на четыре тысячи рублей, другая на восемь — сумма, которую накопил Прус, откладывая свою зарплату, случайные заработки, а впоследствии и пенсию. Она упрашивала отца