Чарльз Тодд - Крылья огня

Он недолго постоял на пороге, прислушиваясь к собственному дыханию. Хэмиш тревожился.

«Уходи! – велел ему голос с шотландским выговором. Он снова и снова повторял: – Уходи! Немедленно!»

Но Ратлидж подошел к кровати и опустился на колени; руки его перебирали планки, которые удерживали пружины. Двигался он осторожно; пальцы ощупывали полосы пыльного дерева.

Ноготь наткнулся на переплет книги; он обхватил ее пальцами и с бесконечной осторожностью вытащил.

Теперь книга была у него в руках.

Он встал, и в тишине стало ощутимым напряжение – как далекое завывание псов. Волосы у него на затылке встали дыбом. Хэмиш, что-то злобно шипя, тоже это услышал.

Времени оставалось очень мало.

Он раскрыл тонкую книжечку. Несколько раз пролистал страницы. И наконец, нашел, что искал – родословное древо семьи, ведущее отсчет с тех пор, как предку Брайана Фицхью подарили молитвенник на первое причастие. Давно, в Ирландии. В другое время, в другом мире…

Звук стал громче, от него все его тело напряглось в предвкушении. Он как будто ждал, когда немцы пойдут в атаку, и все же… сейчас все было по-другому. Раскат грома раздался над самым домом, и сердце у него екнуло, как будто вблизи разорвались первые снаряды.

«Скорее!» – понукал его Хэмиш.

Одним молниеносным движением он выхватил перочинный нож, раскрыл его и осторожно вырезал рукописные странички у самого корешка. Они упала ему в руки.

Он снова взглянул на них. По дереву застучали шаги. Они приближались, сокращая расстояние между ними.

Да! Он получил их все. Семейные записи – и простую строчку в конце: «Кормак Фицхью. Мать неизвестна. Отец неизвестен. Найден в сточной канаве по дороге в Киларни. Фицхью из милости, а не по усыновлению». И дата. Гончий пес Гавриила, лишенный благословения – и проклятый. Без собственного имени, без собственной крови.

Поспешно схватив со стола книгу об ирландских лошадях, Ратлидж засунул в нее вырезанные странички и вернул тяжелый том на место, а нож сложил и убрал в карман.

Была ли то игра его воображения, или эхо в самом деле двоило, троило количество шагов? Как будто в коридоре были целые полчища, которые толкались, лишая друг друга пространства и воздуха.

На него навалился страх, который начал душить его. Ратлидж боролся со страхом, отказывался ему поддаваться. Но он здесь в ловушке! Черт побери, он не во Франции, он в Корнуолле!

Он стоял лицом к открытой двери, с маленьким молитвенником в левой руке, держа равновесие, готовый ко всему, что его ждет.

И снова Кормак Фицхью вышел из сумрака и оказался на свету. Он был без пиджака. Взгляд его сразу устремился на книжицу, которую Ратлидж держал в руках.

– Не знал, что отец сохранил молитвенник. Ведь он перешел в англиканство из-за Розамунды. Стивен клялся, что молитвенник у него, – сказал Кормак. – Но даже перед смертью не признался, куда он его спрятал. Хотя я подозревал, что он лжет, мне все равно нужно было продолжать поиски. Спасибо, что избавили меня от лишних трудов.

– Должно быть, он нашел молитвенник – и спрятал его – в то самое утро. Вы убили его?

– Упав с лестницы, он бы так или иначе умер. Я проявил милосердие. Его парализовало. Не знаю, был то временный паралич или… Я свернул ему шею, а когда услышал хруст, позвал Сюзанну и Рейчел. Будьте добры, отдайте мне молитвенник.

– Интересное чтение, – сказал Ратлидж, беззаботно листая страницы. – Очевидно, вы незаконнорожденный. Конечно, в наше время это не клеймо, как когда-то, но все же… Получается, вы много лет всех обманывали. Приемный сын Тревельянов. Даже в наши дни в лондонских деловых кругах не слишком хорошо отнесутся к такому известию, ведь там привыкли верить слову джентльмена. Особенно если все станет известно от Стивена Тревельяна, который и сам занимался банковским делом. Его намеки, высказанные в нужных местах, могли бы вас уничтожить. – Ратлидж захлопнул молитвенник. – Вы так и не узнали, кто ваши настоящие родители?

– Нет. Фицхью нашел меня в придорожной канаве. Я подыхал от голода, был грязным и больным. И он сжалился надо мной. А насчет Лондона вы абсолютно правы. Все отнеслись бы к известию обо мне именно так, особенно после гражданской войны в Ирландии и восстании шестнадцатого года в Дублине. Англия восприняла восстание как непростительный удар в спину посреди войны. В наше время не очень хорошо быть ирландцем. Все равно что быть предателем. Хуже может быть только незаконнорожденный ирландец – выскочка и ничтожество… Стивен угрожал, что все обо мне расскажет в Сити, если я не помогу ему превратить Тревельян-Холл в мавзолей. Подумать только, дом Розамунды! Кроме Тревельян-Холла, я в этом мире ничего по-настоящему не хотел. Даже деньги, которые я заработал, стали лишь мостиком к приобретению Тревельян-Холла. И я хотел въехать сюда по праву, а не поджав хвост!

Прежде чем Ратлидж успел прочесть что-то еще, кроме легкого удивления, в глазах Кормака, он сделал выпад, стремительный, как молния, не готовясь – как змея, которая жалит без предупреждения.

Ратлидж, ожидавший чего-то подобного, уклонился, но недостаточно проворно. Его голова, столкнувшись с мускулистым плечом Кормака, с треском ударилась о стену; словно молния сверкнула перед его глазами. Кормак нанес второй удар.

Под Ратлиджем подкосились колени; голова закружилась. Он едва не потерял сознание, а Хэмиш громко кричал на него, призывая держаться. Наконец, последовал третий и последний удар, и все погрузилось в покров темноты.

Ратлидж пришел в себя в черной пустоте, замахал руками, испугавшись, что ослеп, но потом сообразил, что лампу унесли и он один. Очередная вспышка молнии высветила комнату Стивена, где его бросил Кормак. Он осторожно шевельнулся; вроде все работало.

Тряхнув головой, Ратлидж почувствовал, как на него накатывает тошнота; он снова чуть не упал на колени. Уцепившись за край стола, он с трудом поднялся и несколько секунд постоял, опираясь ладонями о столешницу, стараясь снова овладеть всеми своими чувствами. Самое удивительное, внушал он себе, что он еще жив.

Ратлидж с трудом заковылял по комнате и в следующей вспышке молнии увидел дверь. За окнами у него за спиной загрохотал гром.

Портрет остался на месте, но Кормак ушел.

Где он прятал свою машину? Нет, не машину… Скорее всего, он приплыл на лодке! Так проще и незаметнее… Но где его лодка?

Ратлидж толкнул тяжелую дверь и выругался, когда в лицо ему ударил порыв ветра. Он спустился с крыльца и зашагал к морю. Вдали быстро шел Кормак. Ратлидж понял, что не очень долго пролежал без сознания.

Он окликнул Кормака по имени.

Кормак обернулся и насмешливо поднял руку.

«Он хочет, чтобы ты пошел за ним! Вот почему он не закончил дело в доме! – воскликнул Хэмиш. – Ты лучше остановись и подумай хорошенько!»

Ратлидж ничего не ответил; он не сводил взгляда с идущей впереди фигуры. Но Кормак неожиданно свернул на мыс и ускорил шаг. Снова выругавшись, Ратлидж бросился вперед; ветер дул ему в лицо, раздувал полы пальто, толкал в стороны. Ему казалось, что голова раскалывается от быстрого шага, но он стиснул зубы и постарался не обращать на боль внимания.

Поднявшись на скалистый обрыв, Кормак обернулся. В свете молнии его светлые волосы, его рубашка, белая на фоне черных туч, и весь он как будто светились злобой.

«Люцифер!» – тихо ахнул Хэмиш.

Ратлидж сделал глубокий вдох и побежал. Вскоре их с Кормаком разделяли лишь несколько шагов.

– Все будет выглядеть, как будто вы не вынесли напряжения! – крикнул Кормак. – Вас мучила бессонница, вы потеряли способность ориентироваться в пространстве. Вышли на мыс, чтобы полюбоваться штормом – и в тяжкую минуту сомнения бросились с обрыва. Гром напомнил вам пушки, и чувство вины, и все страшные сны.

– Оливию убили вы или она предпочла смерть от собственной руки?

– Ах, Оливия! Она завораживает вас, как Розамунда завораживала меня. Я беседовал с ней за неделю до ее смерти. Пригрозил, что расскажу о них с Николасом всему Лондону. Пусть все знают, что они любовники. Сборник «Люцифер» изрядно всколыхнул общество! И что-то подсказывало мне, что скоро она выпустит еще один. Что она со мной еще не покончила. Я не знал, как уничтожить О. А. Мэннинг, зато у меня получилось прикончить Оливию Марлоу.

– И что она вам ответила?

– Расхохоталась мне в лицо и сказала, что с радостью встретит мрак, если он причинит вред мне. Она обещала сжечь все новые стихи. Оливия мучила меня с тех пор, как мне исполнилось двенадцать лет. Мы с ней были тесно связаны, как любовники, узами взаимного страха… Но начинается отлив; мне пора. – Потом он очень отчетливо проговорил: – Они еще не совсем умерли, когда я в ту ночь незаметно проскользнул в дом. Думаю, она догадывалась, что я рядом…